Хельмут Крауссер - Сытый мир
Хаген: Хотите меня оскорбить?
Человек: Вы крепко держитесь за прутья своей решётки, за свою выкроенную по мерке клетку, за свои масштабы, из-за этого все ваши страдания!
Хаген: Подите прочь! Вы слишком назойливы!
Человек: Ваши масштабы мне ровно по колено!
Хаген: Слушай, у тебя в башке, похоже, перегорело слишком много проводов! Давай отсюда крутом! Передавай от меня привет Платону! Поворачивайся пошустрее!
Человек: Мы что, перешли на «ты»? Ну хорошо, мы же почти родственники.
Хаген: На самом деле романтик здесь из нас двоих — ты!
Человек: Надеюсь, что нет! И если средневековой аллегорией романтики был ещё миннезингер, то в наши дни это одержимый манией убийства скромный преподаватель, который отстрелил из охотничьего ружья четырнадцать человек. Это не есть красиво, если можно так сказать. Мы оба верующие, Хаген, и оба модники.
X а г е н: Я не хочу быть модником!
Человек: Бла-бла!
Хаген: Никакое не бла-бла.
Человек: И всё-таки бла-бла! Модник ли ты? Спрашиваешь! Ты по ут рам натягиваешь на себя повседневность, а время шарфом оборачиваешь вокруг шеи.
X а г е н: Я не знаю, во что вы верите, и не верю, что вы знаете.
Человек: Ая думал, мы хотели перейти на «ты».
X а г е н: Я хочу творить, и на полную катушку. Лиана права. Вокруг меня цветёт пышным цветом Сытый мир. А теперь я ко всему ещё и слепой!
Человек: Ты оплодотворяешь мир наобум! Как ребёнок!
X а г е н: О чём ты говоришь?
Человек: Ты стал слишком утончённым и культурным! В этом твоя проблема! Идём лучше со мной исследовать тишину! У нас сложится прекрасная команда. Убийца и оплодотворитель, можно быть только обоими сразу, либо никем из них!
Хаген: Тогда я лучше буду никем. Первый вариант для меня слишком тошен.
Человек: Ничто мы уже давно отбросили как негодное.
Хаген: Тогда я хочу быть всем чем угодно, но только не этим!
Человек: Ах ты филин антропофажий! Ты всё врёшь! Скажи, чего ты хочешь!
Хаген: Если мне будет позволено сказать, чего я хочу, я сейчас больше ничего не скажу.
Человек: Ах ты упрямец! Ты бунт желудочно-кишечного тракта! Ты сопротивляешься ходу жратвы! Ты плывёшь против течения. Чтобы не очутиться в жопе, ты раздражаешь желудок, чтобы его выворотило? Ну и что при этом выйдет наружу? Неужто сага?
X а г е н: По крайней мере опознать это можно. Разобраться, что входит в состав, хоть это и воняет.
Человек: Уму непостижимо. Ты мумифицировал Бога!
Хаген: Вероятно, это был единственный выход.
Человек: На деревьях полно сучков. Можно на них повеситься — если уж так хочется домашнего уюта.
Хаген: Пропесочить я могу себя и сам, и сделаю это лучше любого другого. Потому что… потому что… потому что я оптимист, так или иначе, и очень люблю Землю и…
Человек: Тогда ты целиком в русле модного течения! Никогда прежде человек так не любил Землю. Он разоряет и грабит её всё рафинированнее! Почему, например, такое колоссальное различие между обычной войной и атомной? Обычная война — это только смерть человека, а атомная война — это прежде всего загрязнение окружающей среды! Поэтому мир избавляется от бомб — все хотят снова убивать друг друга в гигиеничном, здоровом бою!
Хаген: Ну-ну-ну, всё это я считаю не более чем радикальной сатирой. Задумано не дальше чем на два метра в длину, даже не задумано, а скорее заплюнуто… Ах, только не воображай, что ты можешь позволить себе улыбку превосходства лишь из-за того, что я по причине алкогольных обстоятельств немного торможусь. Правильная фраза ещё только формируется.
Человек: Я уже знаю, на что мы сейчас выйдем.
Хаген: Да?
Человек: На женщину. Этим всегда и кончается…
Хаген: Ну, это ты взял с потолка. Что-то я не вижу ни поблизости, ни вдали ни одной женщины.
Человек: Ещё увидишь.
X а г е н: Я разделил галлюцинации на полезные и бесполезные, и считаю это своей реальной заслугой. Я имею в виду, крокодилы никогда не кончают жизнь самоубийством — и они действительно живут долго. Кроме того, есть в чём-то смысл или нет, далеко ещё не определяет, стоит ли это разговора.
Человек: Я не отрекаюсь от моей любви к человеку, но у меня есть ещё одна утопия, которую я протаскиваю, совершенно в традициях обиженных богов, переношу борьбу со сцены в зрительный зал. Это не страшно. Всё хорошо, как оно есть. Мы должны подружиться. Выпить на брудершафт. Я твой убийца.
Хаген: Это подло. В то время как я слепой! Совершенно не могу защищаться. Нет, я не дам себя зашить с тобой в один мешок. Я настаиваю на раздельном погребении!
Человек: Ах, ты всё только притворяешься… Что-то там о себе воображаешь!
Хаген: Да, я вообще много чего о себе воображаю. Пройденный жизненный путь наполняет меня гордостью.
Человек: Всё ерунда. Я это по тебе вижу, на лбу у тебя всё написано. У тебя ветеранское выражение лица. Вьетнамская травма — это не только американская проблема. Вся история — сплошной Вьетнам! Рабочий с бойни после кровавого рабочего дня возвращается в лоно семьи, а там все дети — вегетарианцы. И в нём никто не видит героя. Никто не отдаёт ему почестей. Никем не понятый, он скрывается в глубине своего любимого кресла и отказывается впредь плодиться и размножаться. Tbi позволишь мне такое иносказание?
Хаген: Вначале плести притчи, а потом спрашивать позволения — это мне нравится! В наше время только это и возможно — отказ от размножения! Почему бы вместо этого не сажать деревья? Ну, немного что-то поправить тут или там? Ах, я хотел бы обнять каждую женщину, которая сделала аборт, она героиня. Надо снова вернуться к геоцентрической картине мира, снова поставить Землю в центр творения — и она должна быть превыше человека. Представь себе только — есть ещё люди, которые поздравляют женщин после положительного теста на беременность! Но каждые роды — это скандал! Я не возвожу над эмбрионом никакого ореола. Почему метастазы можно раскромсать, а эмбрион нет? Беременность — та же болезнь.
Человек: Да, именно поэтому необходимо время от времени немножко убивать, я всегда так считал.
Хаген: Глупости. Я убиваю и оплодотворяю только себя самого. Всё прочее было бы грубой мастурбацией. Я рождаюсь заново каждый день, а засыпая убиваю себя.
Человек: Странное поведение. Если моё воздержание ведёт лишь к тому, что не я, а другие рождают в мир на одного оболтуса больше, после чего посреди моего ландшафта построят ещё один детский сад, тогда, можешь мне поверить, тогда я протестую, я не позволю им притеснять меня, тогда я устраиваю им несколько абортов задним числом, огнём и мечом или ещё чем, я им про — вону эти роды с ягодичным предлежанием, и никакой пощады!
Хаген: Да ты всего лишь проповедник-психопат! Шарлатан! Надо, при всей терпимости к галлюцинациям, здраво раскинуть мозгами — не подписать ли с какой-нибудь стороны договор. Со временем будет побеждено всё. Это только в Голливуде победы якобы хороших людей всегда изображаются в виде решающей битвы.
Человек: С этим я согласен. Время то и дело ходит в туалет и опорожняется. Это получает разные названия — в зависимости от того, кто в результате побеждает. Но это никого не интересует, меня по крайней мере. Цивилизация на пороге смены тысячелетий — что она собой представляет? Куча младенческого барахла и крика, перекаканные памперсы в мусорном баке на стоянке у автобана. Взгляни на людей! Они ведут колониальные войны — на спонсорской основе, — проповедуют здоровый образ жизни и называют всё это сознательным. Фанатичные идиоты, они спасают китов и насаждают тропические леса, а в родном доме производят на свет таких милых маленьких деток — единственных природных врагов, каких когда-либо знали киты. И потом строится детский сад, а на пять детских садов — одна школа, а на пять школ — один парк культуры и отдыха и так далее, пока для всех их не потребуется одного просторного кладбища. Мне смертельно стыдно за всю эту банду перед всем внеземным и высшим. Теперь сам видишь, как сильно я их люблю.
Хаген: Это всё развлечения в свободное время. Они преходящи. Я устал. Однако у меня перед глазами светлеет. Контуры постепенно становятся отчётливее.
Человек: Ну, мне пора идти.
Хаген: Почему же?
Человек: Разве тебе не ясно? Трагическая оперная парочка трахается только раз, в этом и заключается три четверти трагедии.
Хаген: Разве мы так трагичны?
Человек: Ну конечно же. В немецком духе до дальше некуда.
Хаген: Эй! Куда же ты пойдёшь? Я в худшем случае южно-немец! А ты кто такой, как тебя вообще зовут?
Человек: Спроси об этом у леса бульварных листков. Они переназвали меня по-своему.
Хаген: Эй, слышишь? Ушёл. Проклятие, если бы я хотя бы мог ясно видеть… Силы небесные. Ирод. Это же был Ирод! Человек, за голову которого дают сто тысяч марок! Наиболее ненавидимый всеми персонаж. И я его отпустил на все четыре стороны! Если бы я только мог видеть! Но уже становится лучше.
