Эндрю Миллер - Оптимисты
— Клем, это Нина. Нина — Клем.
Клем поздоровался.
— Клем уезжает в Данди, — сказал Роуз.
— Здорово, — без следа роузовской иронии в голосе сказала Нина. — Там еще такие кексы делают, да?
— Точно.
— Здорово. — Она обнажила в улыбке маленькие жемчужные зубки, нашарила под подушкой пакет с табаком и начала сворачивать сигарету.
Пора отправляться, решил Клем. Роуз пошел за ключами от машины. На пороге они хлопнули по рукам и пожелали друг другу удачи.
— И не забудь про «Лейку»! — прокричал Роуз с верху лестницы, — Чего ей пылиться. А я бы ее в дело пустил.
Машина — неделями или месяцами не мытый белый «форд» — была припаркована у сквера. Под один из дворников было подсунуто извещение о штрафе. Клем пристроил чемоданчик в багажник, бросил извещение в «бардачок» (там уже лежало два) и открыл окна, выпуская застоявшийся, пахнущий резиной воздух. Внутренности машины напоминали гостиную Роуза в миниатюре. Порывшись в куче кассет на коврике у пассажирского сиденья, Клем нашел знакомую — бразильского певца Каэтано Велозо[33] — и вставил ее в магнитофон. С минуту его одолевало искушение остаться здесь, в безопасности интимного уюта машины, поддавшись ласкам бархатного голоса Велозо. Глаза невольно закрылись, но он опять открыл их и яростно потер виски. Надо бы поставить одного из «сердитых парней» Сильвермена, а не этого певуна. Он еще раз просмотрел кассеты на коврике. Рэпа не было, большой выбор угрюмого британского рока; клубная музыка — должно быть, Нины. Он остановил выбор на кассете с названием «Лучшие саундтреки-2» и под звуки «Застрял на полпути с тобою вместе»[34] влился в полуденный поток машин, довольный, что наконец-то в дороге, словно ему удалось выбраться из хитрой западни, губительной зоны нерешительности и бездействия.
Выехав из Лондона, Клем заполнил бензобак, заплатил чеком и помчался по средней полосе, не позволяя своей небольшой машине делать меньше восьмидесяти. Неподалеку от Нарсборо он подкрепился кофе. Через пятьдесят миль движение замедлилось, машина еле ползла. Полчаса пришлось тащиться на первой скорости по неизвестной причине — не было видно ни мигающих синих огней, ни бензиновых разливов, — пока пробка не рассосалась. Он переехал Твид у Колдстрима — до Бервика отсюда было всего двадцать миль вниз по реке. Он улыбнулся, посылая отцу привет, и почему-то представил, как все живущие в доме старики сгрудились вокруг огромной камеры-обскуры и смотрят, как он едет в белой машине в тени холмов, посреди бесплодных просторов, по проходящей мимо каменных стен дороге. До Эдинбурга он добрался уже в сумерки, когда предметы теряют очертания, и, расслабившись, свернул на автостраду М8, ведущую в Глазго. На следующей развилке пришлось разворачиваться и ехать обратно. Мост Форт-Бридж[35] Клем переехал уже в темноте. Внизу под ним сверкали огни набережной, создавая ощущение полета, движения не на север, а вверх, в небо.
На другом берегу, утомившись симметрией, он свернул с автострады на местные дороги и ехал через деревни и черные поля, пока не почувствовал, завидев огни придорожной гостиницы, как сильно проголодался. Он остановился, с благодарностью проглотил огромную тарелку плохо приготовленной еды, и его немедленно начало клонить в сон. Он спросил в баре, нет ли у них свободной комнаты, но комнаты не было. Хозяйка рассказала ему, как добраться до места, где может сдаваться внаем комната; Клем кивал, но не слушал. Купив бутылку виски, он вернулся в машину. На дороге почти никого не было. Он двигался в сторону моря («Тэйпорт», сообщал указатель), потом замедлил машину и свернул на узенькую дорогу, поросшую с одной стороны лесом и совершенно не освещенную. На кустах висели клочья тумана. Фары выхватили из темноты мотыльков и ниже, возле запертых ворот, блеск желтых глаз. Следующая, еще более узкая дорожка вела к лесу. Осторожно проехав вдоль колеи, он отвернул на небольшую полянку под деревьями, выключил фары и заглушил двигатель. Тишина просочилась в машину, как просачивается шум морской раковины сквозь ее створки. Постукивая пальцами по рулю, он смотрел в никуда. Остаться здесь? Или ехать дальше, в Данди, найти там пансион или дешевую гостиницу? Если бы у него оставались ключи от квартиры Клэр… но, остановившись у нее, он рисковал столкнуться с Финолой Фиак. Возможно, она предупредила соседей о существовании блудного братца — нарушителя спокойствия? Не дай им бог заняться выяснением отношений с ней в предрассветный час. Таких дров наломать можно…
Он выбрался из машины и распрямил спину. Над головой мерцали мириады крошечных звезд, но их свет не проникал сквозь кроны. Под ногами было черно, как в погребе, машина еле угадывалась серым пятном. Он вытащил виски и прислонился к остывающему капоту. Останусь здесь, решил он, нужно расслабиться, поверить, что в этом удаленном от человеческих голосов и света месте нет и не может быть ничего враждебного. Ну что тут может быть страшного? Заберись на дерево — и увидишь огоньки какой-нибудь деревни. Не думает же он, что вдруг, неожиданно, на поляне появится Рузиндана с мегафоном в руке, как, по рассказам Одетты, он появился тогда на площади перед церковью, издевался над ними, называл тараканами, гадами, а затем приказал своим людям не оставлять незаполненной ни одной могилы. Нет. Этому лесу не было до него дела, он не знал о нем, не ждал его приезда. В этом лесу был только лес. Если здесь и обитали страхи, то только те, что он привез с собой из Лондона.
Отвинтив крышку, Клем сделал глоток из бутылки. Неожиданно ему захотелось засвистеть, и он улыбнулся в темноте нелепости своего желания. Вдруг в двадцати-тридцати шагах справа от него послышался шум какого-то движения или падения, испугавший его так сильно, что он ахнул, совершенно театрально, как это делали героини в старых фильмах. С бутылкой в руке он скорчился у радиатора. С минуту ничего не было слышно, потом снова — метров на десять ближе, чем раньше, мягкий удар о землю, затихший так же неожиданно, как и появился. Вытянув шею в сторону звука, он вслушивался всем своим существом, вглядываясь в узкие, невидимые пространства между деревьями. Очередной эпизод длился дольше — четыре или пять секунд: звук сминаемых ногой листьев, папоротников и сучьев доносился из-под покрова ближайших деревьев. Что бы это ни было — кто бы это ни был, — им уже хорошо было видно его, по-детски притаившегося за машиной. Может, окликнуть? Швырнуть что-нибудь? Можно было, конечно, убежать, как он убежал в тот раз от испанской девушки, как он убежал или считал, что убежал, от Клэр. Заставив себя выпрямиться, он двинулся в сторону деревьев. Если протянуть сейчас руку, на что она наткнется? Дальше. Шагов через двадцать он остановился. Никто его не схватил, ничье горячее дыхание не обожгло шею. Еще десяток шагов. Внезапный шум крыльев заставил его споткнуться, но он удержался на ногах. Сквозь сучья виден был серпик луны в первой четверти, похожей на потертый краешек монеты. Он вернулся на поляну и курил, раскуривая новую сигарету от предыдущей. От сознания того, что его преследовали только собственные призраки, было не легче. Он сел в машину. Вернулось ощущение одиночества, такого полного, что он чуть было не рассмеялся. Часы на приборной доске показывали 10.10. Он провел на поляне чуть меньше сорока минут. Заперев дверцы, он перебрался на заднее сиденье. От пальцев исходил запах сигарет и чего-то влажно-грибного, лесного. Он вспомнил о Нине, о том, как Тоби Роуз спрашивал, правда ли, что он бросает работу. Стоило закрыть глаза, и мозг начал прокручивать однообразную пленку мелькающей дороги, бегущих в реальном времени километров асфальта. Посмеиваясь над самим собой, он пробормотал короткую молитву и погрузился в сон.
15
Режима дня в «Итаке» — во сколько поднимались по утрам сумасшедшие и алкоголики? — он не знал, а спросить, когда звонил из Лондона, забыл, но решил, что в любом случае вряд ли побудку объявляют в пять утра. В Данди он позавтракал в кафе и еще час, прислонясь к стенке мола, праздно наблюдал за патрулирующими вход в залив чайками. В одиннадцать он выехал под легким дождем на Арброт-стрит, пропустил нужный поворот, вернулся обратно и около полудня припарковался напротив клиники, с облегчением не обнаружив поблизости зеленого «фольксвагена». Бросив взгляд на свое отражение в зеркале заднего обзора, он обнаружил, что выглядит, как и ожидалось — как должен выглядеть человек, проведший ночь на заднем сиденье припаркованной в лесу машины (до чего же благостное было утро в лесу — пение птиц, изумрудные папоротники, пара щиплющих стебельки травы кроликов). Когда он шел по дорожке, дождь еще не кончился — легкая, довольно теплая летняя морось, словно находишься внутри облака. Небольшой грузовик забирал или привозил постельное белье, и дверь клиники была открыта нараспашку. В гостиной никого не было. Клем постучал в кабинет Босуэлла.
