Алёна Хренкова - Записки Замухрышки (сборник)
Вместо привычных корпусов в этом лагере стояли армейские палатки с закинутым наверх брезентом. Все спали на воздухе. Девичьи палатки были расположены около линейки, затем шли лагерные постройки, ближе к морю – палатки ребят, с которыми мы виделись только в столовой и вечерами на танцах.
Наша жизнь протекала у всех на глазах. Скоро мы совсем перестали стесняться переодеваться на виду, потому что на пляже нас раздевали догола, и так мы проводили целый день, загорая и купаясь.
Теперь о лунатиках. Моя кровать была крайней, и в первую ночь, засыпая, я смотрела на черное небо с яркими южными звездами и была необыкновенно счастлива. Но это состояние продлилось недолго. В первое же утро я не могла найти свою подушку. Следующей ночью я обнаружила себя стоящей на сырой траве около столовой. Не помню уж, как я принеслась в свою палатку. Пока бежала, вдалеке шел лагерный обход с фонарями, и меня, кажется, заметили.
С этой ночи я стала привязывать себя за руки лентами к спинке кровати. На утро они были развязаны, и я не всегда находилась в своей постели. Пока никто ничего не замечал. Мне было страшно признаться кому-либо в своем лунатизме, а еще больше я боялась свалиться с крутого обрыва или заблудиться в степи. На несколько километров от лагеря не было никакого жилья. Ночами я почти не спала. Отсыпалась днем на пляже.
Домой после лагеря я привезла своим родным бутылку настоящей морской воды, которая протекла у меня в чемодане, несколько горстей песка с пляжа, засушенного морского конька, три дыни «колхозницы» за пять рублей и себя.
В то лето со мною ничего плохого не случилось. Несмотря ни на что, я хорошо отдохнула, загорела и научилась вышивать. Как-то проходя после полдника мимо беседки, я увидела, как одна уже взрослая девочка вышивала гладью на черном шелке хризантему. Мне это страшно понравилось. Я решила тоже попробовать, и у меня получилось. За лето я изготовила две замечательные подушки и мечтала подарить их маме и сестре.
Осенью в доме культуры была устроена большая выставка лагерных работ. Мои подушки тоже там красовались, но одну из них подписали по ошибке именем другой девочки. Руководительницу кружка мы с папой так и не нашли. Ошибку не исправили. Я ушла с выставки расстроенная. Потом отцу передали только одну подушку, а ту, которая мне казалась лучшей, отдали чужим родителям.
КОЧНОВКУ ОБНОВЛЯЮТ
Дома на Кочновке стали разваливаться. Постепенно вместо сгнивших домов начинали строить новые деревянные дома. Около первой колонки таких домов было уже много. Некоторые наши соседи по двору уже успели получить в них комнаты. Но разницы особой не было. Дома были без удобств. Приходилось все так же ходить на колонку за водой и топить печи.
В нашем дворе жила особа, которую звали Ленка-псих. Как отстраивали новый дом, Ленка-псих выбирала в нем лучшую комнату и самовольно заселялась. Когда приходили ее выдворять, она начинала биться в припадке, валяясь на полу. Ее почему-то оставляли в покое и не выселяли. Говорили, что у нее есть какая-то справка. А кое-кто подозревал, что для таких случаев у нее был припасен обмылок за щекой. Таким образом она поменяла несколько комнат, пока не успокоилась. Во всем остальном она была вполне нормальная тетка.
Семья старухи Юнихи тоже поторопилась переехать. Вместо одной небольшой комнатки у них стало две маленьких проходных. В одной лежала бабка Юниха. С ней ночевала Раечка. В другой комнатке ютились мать, отец и Витька. Правда, кухня у них стала больше, да вместо всех нас, была одна тихая соседка, которая скоро уехала или умерла, а ее комнату занял Витька.
Мы же не торопились уезжать из старого дома. В конце Кочновки начали строить настоящий каменный трехэтажный дом со всеми удобствами. Мать с отцом решили, что переезжать надо сразу в нормальное жилье, а не в разные новые избы, как соседи.
Когда дом построили и мы переехали, наши старые соседи поняли, что сделали большую ошибку. Они топили печку и ходили в уборную на двор еще лет десять. Их дом сломали самым последним на Кочновке, когда вокруг уже стояли восьмиэтажные кирпичные дома.
В новый дом мы переезжали не без приключений. Когда отец принес ордер на новую комнату, нам всем страшно захотелось скорее ее увидеть. Вчетвером мы отправились в конец Кочновки. Дом был построен буквой «П» и имел два подъезда. Наша комната находилась в четырехкомнатной квартире на первом этаже.
Когда мы пришли, соседей не оказалось дома. Дверь нам никто не открыл. Мы решили зайти со стороны окон и хотя бы заглянуть в комнату с улицы. Пока шли смотрины, я тихонечко ото всех вернулась в подъезд и решила своим ключом от старого замка попытаться открыть квартиру. Ключ намертво застрял в скважине. Когда подошли наши, я не знала что и сказать им.
Что бы мы делали, даже если ключ подошел и замок открылся? Входить в квартиру без разрешения заселившихся соседей мы все равно не могли. От отца я получила хорошую затрещину. Он пытался вытащить ключ, но тот сломался. Мы ушли со слезами и позором в моей душе.
После переезда, когда случайно на кухне мы увидели огромных размеров гаечный ключ, нам поведали историю о том, как квартиру хотели ограбить воры и подбирали для этого ключ, который, к счастью, сломался и заклинил замок. Соседям пришлось открывать свою новую квартиру с помощью этого здоровенного гаечного ключа.
Мы послушали историю, поахали, но ничего не сказали. Было стыдно.
ТОНЬКА И ЕЕ СЕМЬЯ
Самую маленькую, девятиметровую, комнату в нашей коммуналке получила Тонька – лимитчица, работавшая на стройке штукатурщицей. Не успели соседи заселиться, как оказалось, что у Тоньки есть муж, ребенок и бабка. И всех она притащила в эту девятиметровку из деревни. Если нам на четверых дали двадцать два метра жилой площади, то эта семья так и ютилась «друг на друге». Но Москва это не деревня.
Тонька много зарабатывала, кормила свою семью и «хорошо» одевалась, точнее сказать, дорого. В то время было много ярких китайских товаров. Опишу один ее выход в баню. Хоть и была в квартире ванна, Тонька упорно ходила в баню со своим желтым китайским тазом, расписанным драконами. Тонька надевала яркое, цветастое крепдешиновое платье, на него – синюю шерстяную, вышитую по груди золотыми иероглифами кофту, полы которой были вывязаны уголками и украшены кисточками. На ноги – замшевые бордовые босоножки с золотыми ободками, но обязательно на белые носки с разноцветными полосками.
Возвращалась она из бани в длинном панбархатном халате, все в той же кофте и с огромным оранжевым махровым полотенцем на голове. Не знаю уж, как она ехала в транспорте. Поблизости все бани были уже закрыты. Зрелище было еще то! Тонька жаждала «шикарной» жизни и жила ею в своем воображении.
Мать Тоньки была крошечной и молчаливой старушкой, но, как иногда обнаруживалось, обладающей пронзительным голосом, появляющимся у нее в разговорах с пьяным зятем. Сам зять был человеком-невидимкой. Я слышала его голос, точно знала, что у Тоньки есть муж, но его не было видно. Такой был человек.
Тонькина дочка была невероятно упрямая и своевольная. Может быть, просто ничего не понимала по малолетству, хотя ее и поколачивали в воспитательных целях. Едва встав на ноги, она начала ходить по всем соседским комнатам и молча хватать все подряд, что попадало ей под руку.
Однажды воскресным утром мама напекла ватрушек и мы всей семьей сели завтракать. Внезапно открылась дверь, и это существо ввалилось к нам в комнату. Мы застыли, не зная чего ожидать. Милая крошка доковыляла до стола, затем одной рукой ухватила одну ватрушку, другой – вторую и застыла. Мы смотрели на нее. Дите стояло, молчало и краснело лицом.
В это время бабка, «хватившись ребеночка», стала вваливаться во все комнаты тоже без стука. Наконец она появилась у нас на пороге. Застыв, мы наблюдали, что будет дальше. А дальше было вот что. Ребенок перестал краснеть потому, что на полу уже лежала огромная куча, размер которой явно не соответствовал размерам тела ребенка. Бабка одной рукой подхватила малютку, другой – кучу, и обе они исчезли. Никто не произнес ни одного слова. Не успели мы перевести дух, как дверь опять распахнулась, бабка ворвалась с тряпкой, подтерла пол и, так же молча, выскочила из комнаты.
Есть ватрушки отец не стал. Он пошел курить.
РТУТЬ
Не успели мы переехать, как дом стали посещать различные бригады рабочих, доделывающие недоработки строителей. Пришли и газовики. После их посещения остался запах сварки, газа и огромная бутыль ртути за нашим кухонным столом, стоявшем в углу около окна.
О существовании ртути в природе я в общем-то знала. Лариса изучала в школе химию. Я даже запомнила одну считалку, когда сестра учила таблицу Менделеева. Врезалась она мне в память в виде примерно этого: «Кали на три серебро будет хлор». Потом, Лариса делала костюм Химии и получила приз. Весь «Менделеев» красовался у нее на юбке, в том числе и ртуть.
