Михаил Климов - Старый дом
– Слушаю вас… – почти обиженно скала она.
– Итак: Пречистенка, Моховая и Никольская – это обязательно, – он повернулся боком к зеркалу, нет, все-таки буржуй из него какой-то ненастоящий, несмотря на немаленькое брюшко, – а еще неплохо Большие Каменщики, но это скорее факультативно…
– Как-как? – не поняла Надежда.
– Ну, дополнительно, не обязательно… – попробовал объяснить он. – Разве у вас, где вы учились, не было факультативных занятий?
– Там, где я училась, – глухо сказала она, – никаких факультативов не было. В общем, так, – она заметно постаралась перевести разговор на другую тему, – ближе всего Пречистенка, до нее просто пешком, а там посмотрим… Вы-то сами, как хотите передвигаться?
– Я бы предпочел хоть раз проехаться на конке… – Слава повернулся и гордо посмотрел на соседку. – Какого цвета, не подскажете мне, вывеска на нужном нам маршруте?
– Помилуйте, Вячеслав Степанович, – удивленно посмотрела на него Надежда, – конки в Москве не существует с прошлого года…
28
Перед выходом они столкнулись с еще двумя небольшими, но проблемами.
Во-первых, что брать с собой?
У Славы в карманах куртки ли, плаща ли, а то и просто в небольшой сумочке всегда лежали: лекарства от сердца, желудка и головной боли; ручка для записи чего бы то ни было, паспорт, ключи от квартиры и мобильник.
Лекарства по уму надо было бы взять – вдруг что-то случится, а погасить это что-то нечем? Но с другой стороны, человек посреди дореволюционной Москвы, прыскающий себе в рот какой-то нитроглицерин (конечно, то, что у него было, нитроглицерином не являлось, но от последнего у Славы всегда бешено болела голова, а от этого, название не помнил – гораздо меньше), мог вызвать ненужный интерес.
По некотором размышлении лекарства Прохоров оставил себе.
Паспорт, ключи и мобильник же, напротив, оказались на столе. Ну что, в самом деле, делать в той же Москве с паспортом начала двадцать первого века?
А с мобильником?
Ни на что он не годен, разве только время узнавать…
Так часы тоже должны быть в своем времени (тут Слава удивился философской заковыристости получившейся последней фразы).
А ключи были выложены до кучи и так же за ненадобностью: вернуться-то они должны были в квартиру к Надежде, откуда, чтобы попасть в Славину, ключи не требовались.
Так чего их таскать?
А вторая проблема была как раз связана с этим переходом от одной квартиры к другой. Все они отлично придумали с Володей, кроме одного: как из Надиной квартиры придвинуть шкаф к стене так, чтобы он плотно закрывал дыру?
Отодвинуть – не вопрос, конструкция получилась легкая и к стене примыкала плотно, но вот за что ее схватить с тыльной стороны? Как они с Надей ни старались, все равно оставался зазор между шкафом и стенкой в человеческую ладонь.
Ключей от этой квартиры было три комплекта: один у него самого, один у Маринки, последний… у Вадика.
Конечно, гороховской шестерке, никто комплекта не давал, они появились у него сами. Слава сильно подозревал, что произошло это в тот момент, когда сидел он в сколько-то комнатной квартире, обсуждали с хозяином условия контракта по описанию его библиотеки. Как понимал наш герой, именно в этот момент ключи были извлечены из кармана куртки, которая висела в коридоре, примерно в пяти комнатах от места их беседы. Далее были сняты оттиски, а по ним изготовлены отмычки…
Или все-таки это были ключи?
Или у них там в подвале слесарная мастерская, и делать комплекты всех пришедших в гости или по делу – норма для этих людей?
Как бы то ни было, когда Слава через пару дней после того, как они с Горохом ударили по рукам (платил-то он царски), явился домой и обнаружил на полу пять коробок с книгами, он в бешенстве позвонил своему контрагенту.
Однако ничего, даже хоть чуть-чуть осмысленного от этого звонка не произошло. Трубку взял Вадик, с которым Горох его познакомил в конце того памятного разговора-договора. Поскольку наш герой догадывался, что с ключами это проделки именно «быка» (так называли боевую пехоту уголовных авторитетов), то разговаривать с шестеркой смысла не было. Но с хозяином соединить Славу Вадик наотрез отказался, заявив, что тот в этот самый момент на приеме, то ли у премьера, то ли у президента и говорить со всякой мелкой швалью, никак не расположен.
Последняя фраза была, конечно, произнесена совсем не в том виде, как я ее здесь передал, скорее это была интерпретация Прохорова.
Да и врал, конечно, поганый «бычара».
Врал не в том смысле, что Горох не мог оказаться на таком приеме, легко мог и, наверняка, бывал не раз. Но вот брать с собой на такую встречу такую орясину, как Вадик, точно бы не стал.
Слава тогда потребовал, чтобы Горох ему перезвонил, когда освободится, промямлил на вопрос Вадика, что разговор у него личный «… и с тобой никак решен быть не может», но в душе уже понимал, что проиграл.
Дилемма оставалась простая: послать все подальше, пусть забирают свою мерзкую книжатину и проваливают. Или играть по их правилам, только демонстрируя самостоятельность и независимость.
Но одновременно выбор был и непростым: с одной стороны, гордость, непривычка к тому, чтобы тебе ходили по мозолям и общее отвращение к Вадикам и Горохам.
С другой стороны, как говаривал Китаец, в подобных ситуациях «вход рупь, а выход – два». Что могли предпринять Вадики при таком исходе, знать было трудно, а предполагать легко. Например, сообщить ему, что в коробках, которые Слава даже не вскрыл, находилось, кроме всего прочего еще и «На взятие Варшавы», книга, где опубликованы были два стихотворения, одно Пушкина, другое Жуковского. И почему-то она (говорят, напечатана была в походной типографии) редкостью являлась необычайной, а цена – вообще запредельной. И могли Горох с компанией написать на Прохорова пару миллионов долларов долгов, которые Вадик охотно и с удовольствием принялся бы получать.
Да кроме того, на дворе лето, причем вторая его половина – то есть самая для антикварного дилера тяжелая пора, потому что все уже уехали отдыхать, но никто еще не вернулся.
Да и в воздухе вообще висело ощущение надвигающегося очередного кризиса, и тогда жалкие пять тысяч долларов, отложенные Славой на черный день, вообще ничего в его жизни не решали и ни от чего не спасали.
А тут, в самый разгар застоя, деньги, и немалые…
К тому же Гороху хватило ума соблюсти хотя бы внешнюю вежливость: он действительно позвонил, правда, не в этот день, а на следующий, и не с тем чтобы извиниться или оправдаться за вторжение в частную Славину жизнь. Нет, он спросил, как понравилась Прохорову первая партия, а на его слова о ключах и нарушении конвенции, сказал только, что тут никаких способов борьбы со старыми привычками своих сотрудников у него нет, однако гарантирует, что ничего из имущества Славы не пропадет и даже тронуто не будет.
Он, конечно, издевался, наш герой слышал это по интонации, но формально-то гад приносил извинения и давал гарантии, и, в свете вышеперечисленных размышлений, Прохоров сдался и принял ситуацию такой, как она была.
И вот сейчас наличие этого третьего ключа (или отмычек) ставило под угрозу их поход с Надей. Да, конечно, Вадик приезжал всегда с новой порцией со звонком и минимум через четыре дня, а сегодня прошло только два или три. Но что ему мешало заехать просто так – поглумиться над «книжаком»? Все заверения его босса, как и ожидалось, оказались ложью: при каждом посещении квартиры Вадик оставлял следы своего пребывания – все оказывалось не там, где стояло, что-то он ронял, а что-то (по мелочи, конечно) просто ломал.
И ясно было, как Божий день, что «бычара», как всякий недалекий человек, безумно падкий на новое, обязательно сунет нос и постарается исследовать нечто, чего раньше не было, а теперь появилось.
В общем, решили эту проблему так: Слава расставил привезенные «зятем» книги на полку и написал записку «Ничего не трогай, если перепутаешь, сорвешь работу» и прикрепил ее к полке. А затем позвонил Володе, который клятвенно пообещал прибыть в самом скором времени и придвинуть «уродца» вплотную к стене. Никаких гарантий, конечно, но… сделано было все, что в их силах.
И они, наконец, вышли с Надеждой на залитую солнцем улицу.
29
Поскольку никаких указаний о том, что за домом кто-то следит, не поступало, Прохоров разрешил сам себе постоять на пороге, посмотреть по сторонам, подышать новым воздухом, в общем – оглядеться.
С порога ничего особенного наш герой не увидал.
По сторонам были дома, часть из них были знакомы и привычны, часть – нет.
Новый воздух Славе показался значительно чище, чем привычный московский, скорее похож на деревенский, наверное, из-за чуть уловимого запаха навоза откуда-то с реки.
– Ну, – спросила насмешливо Надежда через пару минут, – насмотрелись? Можем идти?
Двинулись они в сторону бульваров, Прохоров изо всех сил крутил головой, пытаясь уловить какую-то жизнь, иную и привлекательную, о которой так много думал в последнее время. Вот, громыхая, проехал автомобиль (первый за почти пять минут!), вот барыня с ребенком идут на прогулку, вот…
