Димитр Коруджиев - Дом Альмы
– Сказать Пиа?
Он покачал головой.
– Альма сама поговорит с ней, сегодня же. Я сообщаю тебе все это просто потому, что считаю: ты должен знать о Пиа то же, что знаю я.
– Ох, не вытерплю, разболтаю! – в моей реплике все же была доля шутки.
Питер рассмеялся:
– Ну, потерпи хоть до вечера.
40.
Днем к нам поступило двое новых пациентов – Карл-Гуннар и Уно. Оба – рослые и крупные. Карл-Гуннар был, вообще-то, здоров, просто решил поголодать в целях похудания. Воспитанный человек с мягкими, даже нежными манерами. Уно – полная ему противоположность, первый швед, который даже по моим представлениям говорит и смеется слишком громко. Я в точности знал, кто из них больше по душе Питеру, но тот ничем не выдал своего отношения, одинаково добросовестно помог обоим устроиться.
Нам никогда не представилось случая узнать, из какого города приехал Карл-Гуннар; никто не приставал к нему и с расспросами о профессии или семье. Так было принято в этом доме… Он тоже нам ничего не навязывал.
Шумный Уно тут же во всеуслышание объявил, что сам он из Стокгольма, владеет небольшим магазинчиком, где продает соковыжималки, миксеры и прочую кухонную утварь. Название магазина: «Доброе здоровье». Мы также были поставлены в известность, что он работает и живет с одной женщиной; в браке они не состоят. Странное чувство вызывала его готовность без тени смущения выкладывать подробности своей жизни где попало: в столовой, на лестнице, на веранде, причем не дожидаясь никаких вопросов. Если же точнее, все это уже казалось мне странным.
Незадолго до ужина Пиа сказала, что, покончив с делами, зайдет ко мне в комнату. Выразила сожаление по поводу вчерашнего, массаж по восточному методу пошел бы на пользу больному суставу. Правда, можно еще помассажировать стопу, там тоже расположены рецепторы, «отвечающие» за все органы человека… Я охотно согласился, мне казалось, что ей хочется поговорить о завещании. Вот только зачем мне это нужно? Почему меня так интересовали отношения Пиа и Альмы?
41.
Их отношения – не мое дело, это я понимал. Понимал также, что мелькнувшая у меня мысль насчет брака с Пиа очень скоро покажется мне анекдотической. Крупные состояния, имущество сами по себе никогда не производили на меня впечатления. Меня всегда устраивали моя квартира и зарплата. (Речь идет не о сознательно выбранной позиции, просто так меня воспитали, в том нет ни малейшего сомнения. Морган, Рокфеллер, даже чей-то преуспевающий австралийский дядюшка – все они воспринимались как персонажи красивых сказок. Вообразить их себе можно, но встретить в действительности – никогда.) Сейчас я жил рядом с Питером: «Все меньше денег, меньше еды, меньше одежды». А если бы мой интерес объяснялся элементарным желанием посудачить, я с кем-нибудь поделился бы пикантной новостью о завещании, хотя бы с Рене. Я же от этого воздерживался. В чем тогда дело? Я думаю, в следующем… Только надо иметь в виду, что такое понимание ситуации тогда у меня едва-едва складывалось…
Вы уже заметили, мое отношение к «Брандалу» определялось не одними лишь заботами о здоровье, хотя именно они привели меня туда. Искусного, бесшумно передвигающегося слугу почти не замечаешь, то же можно сказать о здешнем лечении. Все необходимое я исправно проделываю, но борьба с болезнью не может поглотить меня полностью. А вот иная сущность этого дома меня весьма занимает, ибо она и видима, и невидима: для съехавшихся сюда со всего мира «Брандал» – это Альма и Пиа, но и нечто куда большее, чем Альма и Пиа. Для того, чтобы проникнуть в эту иную, незримую сущность, нет более верного пути, чем понять отношения этих двух женщин. Питер явно не имел ничего против моего интереса, а потому я и считал себя вправе его проявлять.
42.
Вытянувшись на кровати, я положил левую стопу на колени Пиа. Она была в том самом красном спортивном костюме, в котором работала на кухне и в ванной. Щеки ее пылали, глаза то и дело украдкой взглядывали на меня. В них уже набухала первая слеза, да и сама Пиа, такая милая, казалась «рожденной» из слез, я воспринимал ее как легкий силуэт внутри прозрачной капли. Вместе с тем меня не оставляло странное чувство, будто она отдаляется, будто пальцы ее касаются моей кожи не впрямую, а посредством невидимого, загадочного существа. Ее жизнь уже становилась для меня забавной сказкой о несуществующем.
Никак не ожидал, что Пиа будет бросать на меня такие взгляды, оказывать пристальное внимание. Да еще в такой важный, может быть – самый важный для нее день! Неужели пустяковой истории вчера вечером она придает такое значение? Она легко массировала «тазобедренную» точку на моей стопе, когда я осторожно заговорил:
– Позволь поздравить тебя…
– С чем это? – ее палец замер на покрасневшей коже.
– Ну, как же, наследница Альмы!
– Какая наследница?
Я прямо рот раскрыл от изумления: смотри-ка, какой оборот принимает наш разговор, все перевернулось с ног на голову.
– Но она… Она что, не сказала тебе?
– Нет.
И я поведал ей о раннем приходе Питера. «Словом, «Брандал» будет твоим! Но только почему Альма еще ничего… наверное, вы обе были заняты, так что, думаю, сегодня вечером…»
В окно ты увидел маленькое растрепанное облачко, плывшее низко над водной гладью канала. Выглядело оно таким же растерянным, как ты. Откуда ни возьмись появились огромные ножницы, щелк - и облачко перерезало надвое. Две белых тряпки, вот что от него осталось. Не в силах удержаться в воздухе, они упали и утонули.
– Но я не хочу этого! – вскричала Пиа. – Мои мысли были о тебе, о том, который важнее любого наследства!
Я был там, я слышал ее слова – и их оказалось достаточно, чтобы я снова почувствовал себя на седьмом небе.
– Не надо мне наследства! Собственность порабощает! Всю свою жизнь буду работать в таких домах, как этот, но владеть ими не желаю! Я мечтаю побывать в Америке, в Калифорнии!
– В Калифорнии находится разлом Сент-Андрэ. В один прекрасный день там случится землетрясение и штат просто исчезнет с лица земли, – нес что попало я, на самом деле горя нетерпением, проверить, насколько она искренна.
– Разве можно забивать себе голову такими вещами! Я люблю Альму, но не хотела бы стать такой, как она. Что хорошего в том, чтобы весь день и все отпущенные тебе Богом дни посвящать заботам о собственности?…
– Да, но если дело благородное…
– Я хочу хоть немножко личной радости… Чем больше собственность, тем больше люди отождествляют тебя с нею. Знаешь, мне начинает казаться, что дома, вроде нашего, вообще никому не должны принадлежать. Да, наследник мог бы продать «Брандал», но это как-то непорядочно. Альме хочется, чтобы ее начинание было продолжено. И почему она плакала? О чем ей было плакать?
Наши лица горели. Пиа достойна всяческого восхищения… А правда, почему Альма плакала? Что оплакивала? Что это – слезы радости или муки? Возможно, старческая сентиментальность… Как все смутно. А как хорошеет Пиа, когда сердится! Мне и в голову не приходило… Я встал и расцеловал девушку.
– Пиа, ты прекрасна! Я люблю тебя!
Схватив костыль, я заковылял вниз по лестнице. Где Питер?
– Она отказалась от полутора миллионов ради свободы! – воскликнул датчанин, выслушав меня. – Такие люди встречаются один на миллион! Теперь она достойна крыльев!
Никогда прежде его голос не звучал так гордо и торжественно.
43.
– Милые мои! Оба вы психи!
Тихий крик Пиа; Петер и я. Мы стояли рядом с ней у кастрюль с картофельной водой. (За нашими спинами Альма и другие готовили завтрак.) Мы еще и еще раз твердили, что ее поступок достоин восхищения.
– Психи, психи сумасшедшие вы оба!
Питер прекрасно понимал: говоря о Калифорнии, она может иметь в виду как реально существующий штат, так и любой другой уголок мира, любой островок в океане.
После завтрака мы с Питером и Пребен пошли на прогулку. Метрах в ста от дома пожилой человек старательно запирал ворота. На секунду его заслонило от нас «вольво», которое он вывел из ворот, потом мы оказались позади мужчины. Он обернулся, пристально посмотрел на меня, перевел взгляд на Пребена. Однако Питера, как мне показалось, вообще не заметил. Вне «Брандала», вообще вне того ограниченного участка пространства, которое он превращал в подобие «Брандала», Питер становился самым скромным и незаметным обитателем мира.
44.
Мы так и не решились расспрашивать Пиа о деталях ее разговора с Альмой. Следовательно, застраховали себя от ненужных подробностей.
45.
За эти дни я прочитал и третью книгу из своего чемодана – роман, посвященный жизни в Швейцарии. Автор ужасно страдает, т.к. нигде, даже в хваленой Швейцарии, не может найти того уровня демократии, о котором мечтает. Он мучается, тонет в хаосе чувств – и ждет, чтобы общество исправилось, тем самым исправив и его. Но общество, говорит он, никогда не исправится. Каков же итог? Автору (а таких, как он – легион) и в голову не приходит, что общество начинается с его собственной личности.
