Юрий Петухов - Охота на президентов или Жизнь №8
А дни катились.
Время шло. И углыбление углыблялось…
Мусолини повесили за ноги. Товарища Наджибуллу (лучшего друга и бывшего товарища Херра) повесили за шею. Иуда повесился сам. Совестливый был еврей. Таких больше не найдёшь. Всякую мелочь предательскую вешали за хер или топили в нужниках.
Охеревший Херр ждал своей очереди. И всё думал: за ноги его повесят, за шею или за самое святое? А вдруг в нужнике утопят?! И начинал тихо ненавидеть весь народишко отсталый, так и не понявший нового мышления и великих замыслов великого реформатора-философа. Думал и ненавидел, в основном, за границей — там было меньше патриотов и больше денег. Там могли дать ещё какую-нибудь премию. И немного пиццы. За рекламу. Иногда и за какую-нибудь важную государственную тайну… правда, с последним было труднее, старик Ухуельцин все их скопом продал.
Убрать президента! Однако… А кто осиротевшей Россиянии отцом будет?
Кто спасёт и укроет от злобных международных террористов и страшного, ужасного писателя Лимонова?!
Народонаселение в душке-президенте души не чаяло!
Ах, как он катился на лыжах со склона, ах! Непоспевавшая охранка тысячами расшибала себе лбы, ломала хребты и конечности… А он всё катился и катился! Вверх-вниз! Вверх-вниз! И слезы умиления и тихой радости катились из глаз восхищенных и радостных россиян…
Вова катит по лыжне! А мы по уши в дерьме! Уря-аа!
А тем временем один прогрессирующе ненормальный, совершенно лишившийся здравого ума писатель, классик и авангардист, идеалист законченный и, по мнению вышеупомянутых патриотов, явный провокатор, всё взывал к охерительно умному народонаселению, выбравшему пепси и тампоны. Население над ним подхихикивало и подхехекивало. И потому смешные и нелепые воззвания этого сумасшедшего назывались так:
Напрасный глас тщетно вопиющего в пустыне.[23]
«Братья и сестры! Любимые и дорогие! Россияне незабвенные! И чего это вы раззявились на заход солнышка, чего бородами дорогу метёте?! Всё одно, хоть искла-няйтесь, изугодничайтесь… а любимыми не станете… Хоть на пузе изъелозътесъ! Не полюбят они вас, умри, не полюбят! Ей, Богу! И херр Питер нам бороды стриг да головы рубил, всё хотел голландцами сделать, всё прорубал окна всякие в европы. И «просветители» велеречивого века Екатеринушки нас всё просвещали, тянули за уши у волътеров учиться, всё пеняли и тем и этим. И «революционные демократы» стыдили кондовостью и сиволапостью, всё причесать норовили не еловой шишкой и не граблями, а гребешком италианским. И разночинцы разные уж клеймили и поносили с пеной у рта — и квасные мы, дескать, и посконные, и мужики у нас по-французски не говорят — это надо ж стыд-то какой, позор! Все нас с вами переделывали на разный лад, стригли, рубили, бомбами в нас бросались… для нашей же пользы. А мы и переделывались, во все глаза в европы глядели — всё углядеть, угадать да угодить хотели. Мол, господа хорошие, вы только намекните, мы вам угодными в миг заделаемся! И делались, и угождали: из посконных в бонтонных, из квасных в шампаньерских, из белых в красных, из коммунистов в монетаристов, из милитаристов в пацифистов, из тоталитаристов в педерастов… И всё не так, всё не этак. Ну, никак им не угодить, хоть ты расшибись в лепешку. И-ех, братья и сестры вы мои россиянские, угодливенькие! И не старайтеся! Никогда не угодите, хоть в коровий блин по мостовой расшибитесь! Не нужны вы западу ни красными, ни белыми, ни голубыми, ни партнерами, ни товарищами, ни братьями, ни холуями. Сгодитесь вы, бедолаги никудышные, на худой, конец, только мёртвыми мертвяками. Землю вашу взяли, газ-нефть забрали, золотишко-алмазы схапали, леса да поля, жен да дочек ещё приберут. А вас в землю, да поглубже, да чтоб тихо, чтоб и духу русского не слыхать — чтоб в навоз, в перегной для будущих всходов!
Для всего света хуже русского никого нету. Уж так повелось. Уж так с молоком ихних матерей впиталось в мозги европейские.
Мало они на нас, сволочей, крестовыми походами и ордами ходили, мало побивали и жгли, мало добра повы-везли! Надо было больше и чаще.
Виноватые мы! Виноватые во всём! Каяться нам перед всем светом надо! На коленях прощение вымаливать!
Не вымолим!
Хороший русский — мертвый русский. Деньги даёшь — ничего, потерпим. На коленях стоишь — ладно, бить не будем, погодим. Слово вякнул — получай по мордам в харю! И не забывай проценты платить! Европа! Цивилизация, едрёна-матрена! Уж как мы её любим, души не чаем! Все за неё сдохнуть готовы! Уж так любим, амс до визга поросячьего?! До безумия!
Вот она — загадочная русская душа!
В неё плюют, а она нараспашку!
Запад наша смерть. Но мы мазохисты. Нам нравится!
Запад — спасение и хозяин для тех, кто нас ограбил, обчистил и продолжает убивать. Уважаемые люди! Мы ихочень уважаем и мы всегда несем им наши деньги. И всегда голосуем за них.
Простота хуже воровства. Только у нас воровать не надо, господа, мы сами все отдадим! Уже отдали… мы простые, куда проще! Берите нас…
Политика реформ — мы так любим её! особенно те тридцать миллионов, которые уже сдохли от этих реформ! и триста миллионов, которые стали нищими и забитыми! Но мы никогда не свернем с пути реформ!
Сдохнем все (кроме олигархов и президентов), но не свернём! Мученическую погибель примем! А не свернём!
И запад поможет нам не свернуть!
Эти миротворцы, блин, только ждут, когда мы начнём сворачивать… У них на каждого из нас по три «томагавка», по нейтронной бомбе и ящику иприта.
Воистину, кого Господь хочет наказать, того лишает разума… А с другой стороны, можно ли полоумных лишить ума?
Cue мраком покрыто и тайною велицей. Аминь!»
Вот такую белиберду и ахинею писал ненормальный писатель. Население просто покатывалось со смеху над ним, просто животы надрывало… Умное население уже давно выбрало тампоны, демократию и жвачку. Оно было нормальным, прогрессивным и смотрело мексиканские сериалы.
А этот ненормальный их не смотрел.
Этим писателем был я.
Каюсь.
Таким уж я уродился — злобным человеконенавистником, махровым шовинистом, красно-коричневым национал-патриотом, тоталитарным империалистом, оголтелым фашистом, пещерным антисемитом-жидоедом (так меня называют одни), и ещё безродным космополитом-провокатором, злейшим русофобом, продажным сиони-стом-жидолюбом, тайным масоном, замаскированным атлантистом, агентом ЦРУ и приспешником глобалистов (так меня называют другие).
А я их всех называю просто обалдуями. Пациентами палаты… Да что там, мы все пациенты этой жизни № 8.
Одна радость, временные.
Мы сидели с Кешей на веранде его ближней дачки в Огареве. Он опохмелялся рассолом. А я клял себя, что опять впустую теряю время. Мне надо было добивать роман про Гута Хлодрика — читатели замучили напрочь, любопытные, всё хотели знать, что с ним случилось на Преисподней, так называлась планета-каторга, куда старого доброго разбойника упекли без суда и следствия. Я и сам хотел дописать этот роман, мне интересней было жить в двадцать пятом веке, чем вариться в этом нынешнем дерьме[24]… На носу была экспедиция на Евфрат, там сворачивали новые раскопки, опять ариев нашли, многим это не нравилось, а мне надо было успеть, пока всё не закатали катками и не зарыли бульдозерами — билет на Дамаск лежал в кармане, надо было перечитать пару работ по третьему тысячелетию до нашей эры в Месопотамии… А я торчал на этой даче! Кеша, гад, прислал за мной людей, мол, срочно! горит! И я поверил.
Простота хуже воровства.
Его немного подстрелили. Охранка. Просто пощупать решил. И напоролся. Две пули в плече, одна щёку обожгла. Палить начали с ходу, не разбираясь, как только свернул на заветную дорожку с шоссе. Ни знаков, ни вывесок, ни предупреждений… просто не суйся! Но взять не успели… Теперь неделю будет пить. И отпиваться.
Кеша действовал как профессионал. А на профи есть профи, это знает любой болван. Профессионала может объехать на кривой только любитель. Гениальный любитель. Кеша хотел въехать в рай на моём горбу. В киллерском деле я был любителем… точнее, вообще никем и ничем. А я не хотел тратить времени на пустое дело.
И ничего в голову мне не лезло.
Мы сидели на веранде, за стёклами была чёрная росси-янская ночь. И какая-то чёрная обезьяна в телеящике обучала детей и юношество как безопасно заниматься гомосексом и лесбиянством. Это было модно. Это было свободой слова и гласностью. Писателей не пускали в телеящик. Пускали только обезьян.
— Ну, и для кого мы работаем? — мрачно спросил забинтованный Кеша. — Для этих подрастающих лидеров?!
