Григорий Диков - Пастух
Сказала так и легонько по карте желтым ногтем царапнула. Кольнуло тут у Нила на сердце, что аж дух пресекся. Еле смог выговорить:
— Понял, барыня, не задержусь! — И бегом на крыльцо.
К избе Нил вернулся после заката. Зашел и тихо дверь за собой затворил, чтобы не скрипнула. Трещит сверчок, догорают в печи угольки, луна через окошко светит. Ферапонт спит крепким сном, похрапывает. А рядом ворон Захарка на жердочке дремлет. Подошел Нил к старику, посмотрел на него, вздохнул, а будить не стал, не решился. Как ему объяснить? Что сказать в оправдание? А, бог с ним, пусть спит. «Я, — думает Нил, — деньги из кубышки брать не буду — пусть ему все достанутся, там много, авось на старость хватит…»
Тем себя и успокоил. Взял вещи, травы и мази, что у них с Ферапонтом были припасены, в мешок сложил и к выходу на цыпочках направился. А еще в тайник залез и книгу взял. Он теперь ее сам читать мог, без Ферапонтовой помощи. Потом подумал-подумал, и доложил в кубышку пять золотых червонцев, которые ему барыня заплатила.
Уже с крыльца в последний раз обернулся — глядь, а ворон-то не спит, смотрит на него одним глазом и голову наклонил. Нил палец к губам приложил, показывает: «Тсс! Не каркай!» Ворон поежился и голову отвернул, будто стыдно ему было на Нила смотреть. Взвалил Нил мешок на плечи и дверь за собой затворил тихо, чтобы не скрипнула.
А потом что есть духу припустил в имение. Торопился до полуночи, боялся опоздать. Ан нет, пришел как раз вовремя — полон двор прислуги, все хлопочут, вещи в дорогу собирают. Видать, барыня вправду решила в ночь ехать, как обещалась. Сама Анна Федотовна рядом с коляской стоит и всем приказы отдает: это туда нести, это сюда класть. Нил посреди двора остановился, не знает, что ему делать, а барыня его кличет:
— Что стоишь как вкопанный — иди сюда!
Подошел он к коляске, приказаний ждет. Смотрит, а рядом с барыней какой-то человек в парадной ливрее суетится, на сиденье теплые одеяла раскладывает. Видать, лакей.
Нил шапку с головы снял и к лакею обратился, чтобы спросить, где ему место приготовлено. Только рот открыл, а лакей будто почувствовал и сам повернулся к Нилу. Страшное знакомое белое лицо посмотрело на Нила Петровича и оскалило в улыбке желтоватые зубы. Это был его брат.
Тут барыня Нила окликнула:
— Э, нет, братец, иди во вторую коляску, вслед за мной поедешь. А то от тебя слишком крепко пахнет, я уснуть не смогу.
Нил Петрович хотел было у барыни спросить, как его брат, бывший келарь, у нее в лакеях оказался, да графиня хлопнула в ладоши и крикнула:
— Все, хватит, бездельники, едем! Подсади-ка меня!
Нил и лакей, не сговариваясь, бросились к барыне, помогли ей залезть в коляску и укрыли одеялами.
Только Нил с лакеем спрыгнули на землю, кучер хлестнул лошадей, и головная коляска тронулась вон со двора. Лакей, белобрысый келарь, приобнял Нила и сказал на ухо:
— Вот мы и снова вместе. Полезай, братишка, в последнюю коляску, в Москву поедем, а оттуда на поезде в столицу! Вон твоя коляска стоит, видишь? Кони запряжены, копытами землю роют, кучер ждет. Только пока никому не сказывай, что мы с тобой знакомы, ладно?
Хлопнул его по плечу незаметно и сам первый пошел к коляске, обустраиваться в дорогу.
Вот так Нил Петрович в Петербург перебрался. А что с ним дальше случилось, я не знаю. Перемолол ли его город, как жернов зерно, или он уцелел и себя сохранил — мне не ведомо. Я-то сам вскоре после этого перебрался из наших краев в Сибирь. Первым, почитай, уехал, как только стали землю там давать и подъемные. И в наши края уже не вернулся, не звали. Ну это уже другой рассказ — мы его до следующего раза отложим.
Часть вторая
События, описанные здесь, собраны из воспоминаний нескольких людей, живших в Санкт-Петербурге, Москве и Московской губернии в начале этого века и знавших Нила Петровича лично.
С некоторыми из них я познакомился в Харбине в 1924 году. Позже, в 30-е и 40-е годы в Европе мне удалось найти еще нескольких очевидцев, которые сообщили дополнительные детали о жизни Нила Петровича и его последних годах.
Я хочу выразить особую признательность Г. М. Львову, бывшему московскому присяжному поверенному, и доктору Д. Б. Шабельникову из П-ской больницы, которые поделились со мной своими записями, объясняющими характер и поступки моего героя.
Санкт-Петербург
22. Свет
«Eh bien, mon prince, вот тот самый Нил Петрович, о котором я вам уже как-то говорила. Я до сих пор помню, как он пришел ко мне на заднее крыльцо, просить места, девять лет назад. Сами знаете, я в колдунов не верю, да и к старцам не ездила никогда и не одобряла этого, но решила, что хуже не будет, пусть попробует. Пустила его к Николеньке, сыну нашего управляющего, Христофора Николаевича. А такой, знаете, вид у этого знахаря был тогда мужицкий, пахло от него овчиной и дымом. Он как над Николенькой склонился, как стал бормотать ворожбу, у меня сердце обмерло: ну как я, думаю, глупая старуха, могла этого лешего к ребенку подпустить! А на следующий день смотрю — Николенька здоровым проснулся и завтрак до последней крошки съел. Потом я Нила Петровича к себе в город взяла, бумаги ему выправила через генерал-губернатора тогдашнего. Сейчас он больше не у меня на жаловании, съехал. За девять лет вырос, знаменитостью стал! Нанял квартиру в доходном доме на Литейном, там и принимает. Вся столица у него тайком лечится, всех докторов швейцарских и немецких за пояс заткнул. Идемте со мной, я вас представлю. Иначе он с вами даже и говорить не будет, только по личной рекомендации».
Опершись на руку князя, графиня Анна Федотовна С-ская поднялась со стула и мелкими старушечьими шажками направилась в другой конец залы. Там в тени неглубокой колоннады стояло низкое кресло, в котором сидел, опершись на трость, высокий и грузный мужчина средних лет. Одет он был несколько театрально: в бархатный темно-лиловый сюртук с черными шелковыми отворотами, вместо бабочки или галстука на шее повязан кремовый платок, заколотый изумрудной булавкой, а на пальцах поблескивали массивные золотые перстни.
Но самым примечательным в нем был не наряд, а лицо — совершенно белое, без бровей и ресниц, будто березовая кора. Два черных глаза на белом лице внимательно следили за гостями в зале. Другой бы на его месте видел лишь беспорядочное мельтешение праздной толпы, но только не белолицый. Он замечал и оценивал все движения, запоминал все позы, вздохи, взгляды, ловил самые незначительные фразы. Прошло более половины вечера, и, хотя гости об этом не догадывались, человек в кресле уже знал про некоторых из них то, что они скрывали от ближайших друзей, и даже то сокровенное, в чем они боялись признаться самим себе.
Впрочем, не одной лишь проницательностью и колдовским умением читать в чужих душах объяснялась осведомленность белолицего господина. За девять лет жизни в столице он завязал множество полезных знакомств, в том числе и в среде тех чиновников особого ведомства, которым по роду службы полагалось знать больше, чем остальным. Такого рода связи были очень полезны. И сам белолицый тоже умел быть полезным и оказывал своим покровителям небольшие, но очень ценные услуги. Эти знакомства позволили ему жить в столице почти что инкогнито. Имя его — Нил Петрович — было известно многим, но вы не встретили бы этого имени ни в одном официальном документе. Нила Петровича такое положение совершенно устраивало. Вот и сегодня он расположился в самом темном углу и наблюдал из него за светлой залой, полной людей.
Поддерживаемая за локоть князем Сергеем Львовичем П-м, Анна Федотовна подошла к белолицему гостю и громко спросила:
— Что же ты, Нил Петрович, один сидишь? Где твои поклонники? Поверите ли, князь, этот удивительный человек всегда окружен свитой, все хотят с ним знакомство завести и на прием попасть. Даже странно его видеть одного в такой вечер. Ой, да что ж это я, забыла вас представить! Князь, вот это Нил Петрович, я вам о нем рассказывала. А это князь Сергей Львович П-н, мой хороший давний друг. Когда-то мы вас частенько видели, князь, по четвергам, а теперь вы у меня редкий гость, да, редкий… Ну все, представления сделаны, я, пожалуй, вернусь в свое кресло. Верно, меня вчера продуло, все кости ломит. Все она, столичная наша сырость! Пойду посижу, ногам дам покой, а вас оставлю вдвоем — вам есть о чем поговорить.
Пока графиня говорила, Нил Петрович встал и поклонился ей, а потом князю, — медленно, не сводя с того испытующих глаз.
Графиня отошла, а князь приблизился к Нилу Петровичу и полушепотом сказал:
— Я не стал бы вас беспокоить, Нил Петрович, но один мой друг отрекомендовал вас как отличного доктора. Дело весьма деликатное, и я прошу вас уделить мне несколько вашего времени на этой неделе. Если возможно — в середине дня. Само собой разумеется, знать про мой визит никто не должен.
