Джеймс Хайнс - Рассказ лектора
Пенелопа О часто появлялась с кем-нибудь из своих первокурсников, хорошеньким мальчиком или девочкой; сегодня она пришла одна, на десятисантиметровых каблуках, в черных лосинах с рисунком и спущенном с одного плеча свитере, из-под которого выглядывала черная кружевная лямка на худом бледном плече. Жила она, по всей видимости, исключительно на сигаретах и кофе, и воздух вокруг нее вибрировал на частоте никотина. Пропащие Мальчишки только глянули на нее и, как по команде, отступили к стене. Профессор О смерила Нельсона взглядом, потом живо шагнула к Вейссману и протянула руку.
— Мортон, — произнесла она с четким британским выговором. — Какая приятная встреча.
— Ваш слуга, Пенелопа, — сказал Вейссман. В полтора раза выше и в два раза шире, он обеими руками взял ее хрупкую ладонь и склонил голову. По всем возможным основаниям — культурным, идеологическим, сексуальным — они друг друга ненавидели.
Теперь Нельсон мог наконец сбежать, но, когда он протискивался мимо Виты, та ногтями больно ухватила его за локоть и усадила рядом с собой. Она вымученно улыбалась, хотя никто не обращал на нее ни малейшего внимания. Нельсон протянул ей стакан; Вита даже не заметила, и Нельсон сам залпом выпил холодную воду.
Вошел, сутулясь, Стивен Майкл Стивенс, элегантный и изможденный. Следом, к удивлению Нельсона, показались Куган и Канадская Писательница. Творческих сотрудников почти никогда не приглашали на подобные мероприятия; неловко, если при обсуждении литературы присутствует живой литератор. Куган, во всяком случае, не терялся: под материнским взглядом Канадской Писательницы он направился прямиком к сандвичам, распространяя вокруг запах виски.
За толчеей и рукопожатиями Нельсон различил в коридоре Миранду Делятур; она стояла, прижав руки к груди и закрыв глаза, как актриса перед выходом на сцену. На родной кафедре сравнительного литературоведения ее иногда называли гиеной. Нельсону казалось, что прозвище решительно не подходит такой красивой женщине; впрочем, было известно, что она неоднократно подбирала чужие идеи, обращая их в свои. В нынешней работе Миранда собиралась разнести в пух и прах Франца Кафку, разоблачив его как писателя сексистского и вторичного. «Кафка понимал тараканов, — гласила ее нашумевшая статья в „Женском органе“, — потому что был тараканом». Однако более всего Миранда славилась своей внешностью; сегодня она пришла в облегающем зеленом жакете, мини-юбке и замшевых ботиночках.
Вейссман расправил опущенные плечи и раскинул руки.
— Миранда! — возгласил он, привлекая к ней общее внимание.
— Мортон! — воскликнула та с живой неискренностью. — Я и не знала, что вы сегодня придете.
У нее был школьный выговор кинозвезды тридцатых, Клодетты Кольбер научного мира. Вейссман поднес палец к губам.
— Понимаете, — театральным шепотом произнес он, — вообще-то меня не пригласили, но я не смог усидеть, так что ни гугу.
Предпоследней явилась Виктория Викторинис: вплыла, серебристая и бесшумная, как призрак, пряча глаза под круглыми стеклами темных очков. Проходя вдоль стола, она кивала каждому и замерла, наткнувшись взглядом на Нельсона. Он чуть не вскочил, палец заболел с новой силой, но профессор Викторинис отвернулась и прошла на свое место, соседнее с председательским. Нельсон глянул на Виту: она смотрела себе в колени и остервенело кусала ногти.
Последним, выставив подбородок, вошел декан Акулло. Его черная грива была старательно уложена, черные брюки заканчивались в точности над ботинками. Он был без пиджака, но с незакатанными рукавами, так что все могли видеть золотые запонки, золотую булавку для галстука и еще одну, тоже золотую, в воротничке. От декана пахло крепким одеколоном. За ним следовал пучеглазый Лайонел Гроссмауль; рубашка на размер меньше нужного и синтетические слаксы неудачно подчеркивали сутулые плечи и широкий зад. Он тащился за деканом, как особо вредная шавка, крепко сжимая блокнот и ручку.
Акулло уселся во главе стола под портретом, на котором директор Ост-Индской компании, в чулках и шелковых панталонах, опирался на эбонитовую трость с золотым набалдашником в виде львиной головы. Декан зашептался с профессором Викторинис, а Лайонел, стоя у него за спиной, обвел комнату глазами-прожекторами. Взгляд его остановился на Нельсоне, потом переместился на Пропащих Мальчишек у стены в дальнем конце комнаты. Вейссман тем временем, легонько погладив Миранду пониже спины, отлепился от нее и тяжело сел в кресло за дальним концом стола. Лайонел нагнулся к Акулло, дождался, пока тот договорит с Викторинис, и что-то зашептал ему в ухо. Акулло откинулся на спинку кресла и положил одну руку на подлокотник, другую на стол.
— Итак, Морт, — прорезал гудение его голос, — хули вы сюда приперлись?
Разговоры смолкли, только шуршали обертки сандвичей. Все взоры обратились на Вейссмана, который небрежно улыбался, положив руки на стол.
— Спокуха, начальник! Просто мне в руки попал экземпляр Витиной статьи — вы позволите называть вас Вита, дорогая? — и я не удержался, пришел. Буду сидеть тихо, как мышка.
— Хотите сандвич? — Акулло поднял густую бровь.
— Спасибо, я поел. — Вейссман развел руками. — Умоляю, ешьте, не обращайте на меня внимания. Вы даже не заметите, что я здесь.
— Я уже заметил, — сказал Акулло.
Все собравшиеся переводили взгляды с него на Вейссмана, за исключением профессора Викторинис, которая сложила руки на коленях и смотрела в стол. Виктория ничего не ела; весь ее обед составлял стаканчик кроваво-красного томатного сока. Она взглянула на Нельсона, словно о чем-то размышляла.
Акулло кивнул заместителю.
— Дайте ему сандвич.
Лайонел, хмурясь, покинул свой пост за креслом декана, обошел стол и стал рыться в оставшихся сандвичах.
— Право, Антони, — сказал Вейссман, — в этом нет никакой необходимости.
— Отдайте ему мой. — Акулло через стол улыбнулся Вейссману.
Лайонел поднял тяжелый сандвич — деканов «Нажрусь», как заметил Нельсон — и, словно шайбу, запустил через стол. Вейссман поднял руку и остановил его ловко, как вратарь.
— Спасибо, Антони, но я правда не голоден.
Он отодвинул тяжелый сандвич. Пропащие Мальчишки подались вперед, глаза у них округлились.
— Только глянь, — сказал Дан.
— Обалдеть, — сказал Вик.
— Мама родная, — сказал Боб.
Вейссман приструнил их взглядом, и тройка отступила обратно к стене.
Все вновь посмотрели на Акулло. Декан сидел неподвижно и молчал. Нельсону представился разъяренный бандит, Роберт Де Ниро, забивающий шестерку бейсбольной битой. Однако Акулло улыбнулся и обвел взглядом комнату.
— Ну, кто нас сегодня развлекает?
Вита выпрямилась, как на пружине. Вид у нее был такой, словно ее ударило током. Вдоль стола пробежал смешок, но до объекта шутка не дошла. Нельсон тронул Виту за руку и ощутил ее страх, как свой собственный. Ему живо представилась Вита голая, в одних только очках и скаутском галстучке.
— Вита, — с барственной жалостью произнес Акулло, — хватит подпирать стену. Идите сюда, чтобы мы все вас видели.
Акулло указал на кресло слева от себя, в котором сидел Лайонел. Тот, покраснев, вскочил и пересел подальше к стене. Вита встала, потеребила юбку и направилась во главу стола с таким видом, будто проглотила аршин. Все остальные жевали с разной степенью деликатности. Пенелопа О накалывала пластмассовой вилочкой салат, чутко озирая комнату. Куган принес с буфета серебряную солонку, развернул массивный мясной сандвич и обильно посыпал солью каждый слой грудинки; он откусывал большими кусками и жевал, не закрывая рта, как корова. Профессор Кралевич и профессор Эльзас сидели практически друг у друга на коленях; они деконструировали свои сандвичи, расчленив их на части, а теперь вкладывали друг другу в рот кусочки индюшачьей грудки и бастурмы, словно молодожены, и слизывали друг у друга с пальцев горчицу и майонез, решительно не замечая кислых взглядов Стивена Майкла Стивенса и Лайонела Гроссмауля, чьи сандвичи экспроприировали. Канадская Писательница ела клубный сандвич, разрезанный на аккуратные четвертинки. Миранда не ела ничего; она откинулась в кресле и с утомленным видом наматывала на палец черную прядь.
— Вита, — сказал Акулло, — мы все читали вашу статью, но, может быть, вы начнете с нескольких вступительных замечаний.
— Да. — Профессор Викторинис вышла из задумчивости, сняла очки, положила их на колени и вскинула голову. — Расскажите, как вы пришли к лесбийскому фаллосу.
Профессор Вейссман вздохнул и возвел очи к потолку. Пропащие Мальчишки закусили губы, силясь не рассмеяться вслух. Нельсон слышал их шепот.
— Проникновенная работа, — сказал Вик.
— Особенно впечатляет конец, — сказал Боб.
— Мощно втыкает, — сказал Дан.
Палец у Нельсона горел; хотелось встать и заткнуть им глотки. Вита ничего не заметила; она трепетала под ледяным взглядом профессора Викторинис. При своем интересе к феминистской теории Вита могла бы естественно влиться в лагерь Виктории, если бы не один инцидент вскоре после ее прихода в Мидвест. Вита никогда не рассказывала Нельсону подробностей и не называла имен. Он сумел заключить только, что к Вите попробовали пристать, чем повергли ее в состояние нервного паралича; соответственно, вторая сторона попала в неловкое положение. Нельсон не был твердо уверен, что это сама Викторинис, но с тех пор дамы, представляющие на факультете феминистскую критику, прохладно держались с Витой. Нельсон предполагал, что они тоже недоумевают: почему человек, подробно пишущий о сексе, на практике бежит его, как огня. Оставалось заключить, что Витины раскопки — ее «археология», как она сама это называла — всего, что происходит между полами, вызвали у нее отвращение к сексу даже в самых обычных его проявлениях.
