Эльчин - Белый верблюд
Тетя Ханум промолчала, и милиционер, осторожно оглядевшись по сторонам, вернулся в свою холодную будку.
Весь снежный, морозный зимний день тетя Ханум с утра до вечера простояла на тротуаре против железных ворот большого здания, и милиционер еще раз, так же осторожно оглядываясь, подошел к ней.
- Женщина, у тебя дома нет? - спросил милиционер.-Клянусь детьми, он не приходил, нет его здесь, Большое собрание идет, два дня он там будет... Ара, ахчи, ты мне не веришь?
Тетя Ханум впервые за день сказала:
- А вдруг придет?..
Это означало, что, мол, я тебе верю, но занимайся своим делом, не обращай на меня внимания. Милиционер сказал:
- Ара, все может быть вдруг!.. Я сейчас могу упасть и умереть, ну и что? Потом, убедившись в который раз за эти два дня, что увещевать эту женщину бесполезно, вынул из кармана шинели кусок хлеба: - Возьми, поешь хотя бы, упрямая женщина!
Тетя Ханум сказала:
- Большое спасибо. Иди сам поешь, на здоровье.
Милиционер не сказал больше ни слова, положил хлеб в карман, и, когда он направился к своей будке, тетя Ханум сказала вслед:
- Тебе-то я благодарна... Хороший ты человек...
По-видимому, эти слова тети Ханум в снежный, морозный зимний день растрогали милиционера с пышными усами, много чего повидавшего на свете.
Наступил вечер, все ушли, погасли и лампочки, горевшие за покрытыми снегом синими окнами, и милиционер сдал пост другому, а ожидаемая тетей Ханум машина не въезжала и не выезжала.
Так же прошел и третий день; тетя Ханум простояла с раннего утра до позднего вечера, пока не опустело здание, но ожидаемая машина так'и не появилась. Однажды в "эмке" она увидела Мухтара, но Мухтар, как обычно, сидел, глядя прямо перед собой, и не увидел тетю Ханум, стоявшую на противоположной стороне улицы и пристально смотревшую на него.
Черная "эмка" по-прежнему подъезжала и останавливалась у дверей дома Мухтара, Мухтар, выходя из машины, шел домой, и никто ничего не говорил Мухтару; не очень-то скоро после него приходила пешком тетя Ханум, и никто ничего у тети Ханум не спрашивал; все знали, что тетя Ханум рано утром куда-то уходит, но куда именно уходит, никто не знал, всем было совершенно ясно лишь то, что тетя Ханум ходит туда, куда она ходит в связи с делом Абдулали.
Вся махалля ждала Абдулали, но Абдулали не возвращался.
И маленький Алекпер ждал Абдулали. И маленькому Алекперу, как и всем обитателям махалли, очень хотелось, чтобы тетя Ханум одолела черную "эмку", телефонный аппарат, черный кожаный пиджак...
На четвертый день, когда тетя Ханум встала у ворот этого здания, милиционер вышел из будки, поглядел на тетю Ханум и легонько кивнул головой. Тетя Ханум поняла, что ожидаемая ею машина во дворе.
И снова весь день шел снег, и тетя Ханум, время от времени отряхивая свою толстую шерстяную шаль, ждала до вечера, здание начало пустеть, едва различимые за заснеженными окнами огоньки гасли по одному, и наконец тетя Ханум услышала тот самый звонок.
Милиционер поспешно вскочил, подбежал к воротам, посмотрел на тетю Ханум, потом открыл железные ворота, и, когда черная машина выехала, тетя Ханум подошла быстрым шагом, встала перед машиной, обеими руками оперлась на капот.
Тот же плотный мужчина сидел на заднем сиденье и, увидев тетю Ханум, конечно, узнал ее, зло посмотрел на милиционера - милиционер стоял навытяжку с ладонью у виска, не дыша, как будто был куском дерева.
Шофер хотел выйти из машины, но плотный мужчина сказал:
- Не надо.- Потом открыл дверцу машины: - В чем дело? Чего ты хочешь?
- У меня к тебе разговор!
- Какой разговор?
- Жалоба у меня!
- На кого жалоба, арвад ( Арвад - женщина.)? Что за безобразие!
- На тебя жалоба!.. И на твоих работников!
- Что? - Плотный мужчина изумленно потянулся вперед.- Что ты сказала?
Будто ветер качнул стоявшего навытяжку с ладонью у виска милиционера.
- Я сказала, на тебя моя жалоба и на твоих работников! Ты что, не человек? Не живой человек? Всю жизнь так и проездишь на этой машине? - Тетя Ханум стояла, опершись обеими руками о капот машины, и не двигалась с места.- Нет начальника выше тебя?!
Плотный мужчина с неподобающей его фигуре резвостью вышел из машины, подошел к тете Ханум, посмотрел на ее освещенные фарами сжатые тонкие губы, на посиневшее то ли от гнева, то ли от холода лицо, на занесенную снегом, задубевшую шаль, длинную складчатую юбку, чуть ли не по колено утонувшие в снегу ноги и спросил:
- Так весь день и ждешь меня здесь?
Тетя Ханум не ответила.
Плотный мужчина сказал милиционеру:
- Пропусти ее! - и, быстро пройдя через будку, вернулся в здание.
Тетя Ханум убрала руки с капота машины, посмотрела на милиционера, отряхнула шаль и следом за плотным мужчиной вошла в здание...
...Я хорошо запомнил эту ночь...
По округе разнеслась весть, что Абдулали выпустили, он вернулся домой, и в снежный, морозный зимний вечер сам Алиаббасс-киши вместе с дядей Гасанагой, дядей Ага-гусейном, дядей Азизагой пошли к тете Ханум и сказали "хош гялдин" (Хош гялдин - добро пожаловать.), Абдулали.
В тот вечер мы играли в снежки сколько хотели, потом, разведя костер перед Желтой баней, собрались вокруг Балакерима, до полуночи слушали старинные таинственные истории, которые Балакерим рассказывал особенно охотно; никто не звал нас по домам, словно в наш квартал пришел неожиданный праздник.
В тот вечер Балакерим рассказывал о том, как люди враждуют друг с другом, как воюют армии, какие большие войны бывали в мире, о том, что Белый Верблюд заговорил как человек...
Конечно, никому из нас в голову не приходило, что одна из самых больших войн в мире ожидает нас, притаившись в засаде, пройдет совсем немного времени, и самая большая на свете война не оставит мужчин в нашей махалле, мужчинами будем только мы, да еще Балакерим...
Утром, после той прекрасной зимней ночи, ближе к полудню, в конце улицы показалась черная "эмка" Мухтара, и все удивились, потому что машина Мухтара появлялась рано утром, когда Мухтар отправлялся на работу, и вечером, когда он возвращался с работы. На этотраз черная "эмка" не остановилась у ворот дома, где жил Мухтар, она остановилась перед нашим тупиком, и я побежал туда. Выйдя из машины, Мухтар посмотрел на открывающиеся в тупик ворота, потом на меня и спросил: .
- Ты здесь живешь?
Я кивнул.
Мухтар спросил:
- И они тоже здесь живут?
Я конечно же понял, о ком идет речь, и снова кивнул.
Мухтар торопливо сказал:
- Иди покажи мне, где они живут...
Я сначала не хотел показывать Мухтару, где живет семья тети Ханум, но увидел, что Мухтар очень спешит, и я понял, что эта спешка - не во вред тете Ханум, потом я посмотрел на его маленькие уши, и почему-то мне стало жалко Мухтара. Я пошел впереди, вошел в наш двор, Мухтар вошел следом за мной.
Мама лопатой очищала крыльцо от снега, и Мухтар, войдя во двор, поздоровался. Мама удивленно посмотрела на Мухтара и на приветствие не ответила.
Мухтар опять взглянул на меня:
- А где она живет?
Я кивком указал на застекленную веранду, где жила семья тети Ханум, и Мухтар собрался было подняться по ступенькам, но в это время тетя Ханум открыла окно веранды и выглянула во двор.
Мухтар увидел тетю Ханум, остановился на деревянной ступеньке, и я впервые в жизни увидел, как один человек краснеет под взглядом другого, причем не было сказано ни единого слова: в этот зимний день лицо Мухтара пылало как огонь, и маленькие уши его были ярко-алыми, и пылали маленькие уши, конечно, не от мороза.
Тетя Ханум спросила:
- Чего тебе надо? Мухтар сказал прямо:
- Мне приказали перед тобой извиниться. Тетя Ханум не стала долго задерживать покрасневшего Мухтара на деревянной ступеньке.
- Ладно,- сказала она.- Но уходи, и чтобы в этом дворе, в этом тупике ноги твоей больше не было!
Мухтар вышел со двора, вскоре послышался шум черной "эмки", потом стало тихо, тетя Ханум закрыла окошко веранды, и в тишине слышались только дребезжание лопаты в маминой руке да скрип сгребаемого снега.
Вдруг тетя Ханум снова отворила окошко веранды и позвала меня:
- Поднимись наверх, Алекпер...
Я поднялся на веранду. Тетя Ханум, сидя на веранде, в одиночестве жарила кутабы. Сняв со сковородки один из кутабов, она посыпала его сумахом и протянула мне:
- Угощайся, Алекпер.
Я, обжигаясь, с удовольствием съел горячий кутаб. Тетя Ханум спросила:
- Удался кутаб, Алекпер? Я сказал:
- Еще как! - и понял, что Ханум жарит эти кутабы для кого-то специально, иначе она никогда не задала бы такого вопроса.
И правда, в полдень подъехала полуторка Адыля, Адыль вышел из машины, поднялся домой, вернулся с большим свертком под мышкой и позвал меня:
- Идем, Алекпер, у меня к тебе дело.
Разумеется, я с удовольствием сел в машину Адыля, и, когда мы ехали по городским улицам, мне казалось, что белизна засыпанного снегом города - это белизна и чистота нашего квартала, что она перешла на чужие улицы и сделала эти чужие улицы родными.
