Виктор Ерофеев - Роскошь(рассказы)
Он опять поднял девицу с первого ряда.
— Что вы! — хихикнула девица. Аудитория оживилась: смерти вроде бы никто не боялся. Игорь собрался уже переходить к следующему пункту, когда заметил, что Наденька подняла руку.
— Вы что-то хотите сказать? — спросил Игорь не без удивления: не в ее стиле было тянуть руку на его семинаре.
— Я хочу сказать, — Наденька встала: она была высокой, статной, — я хочу сказать, что я боюсь смерти.
ВСЕ ПОВЕРНУЛИСЬ В ЕЕ СТОРОНУ С ИНТЕРЕСОМ.
— Не понимаю, — опешил Игорь.
— Это очень просто! — воскликнула она, взволнованно улыбаясь. — Живешь себе, живешь, и вдруг: бац! — смерть. Дырка. Пустая дырка. И если подумать об этом более серьезно и более непосредственно, так о прогрессе и позабыть можно… ведь правда же?
Кто-то подбадривающе гмыкнул. Игорь почувствовал, как кровь прилила к лицу. Удар был слишком неожиданным… С ума сошла девка!
— Я не понимаю, — повторил Игорь тверже, не глядя на Надю по распространенной среди людей привычке не смотреть в лицо человеку, с которым споришь неприязненно, — не понимаю, как подобные мысли могут прийти в голову… особенно женщине. А дети? Мы ведь оставляем после себя детей. И, наконец, главное: мы оставляем потомкам творения нашего ума и наших рук.
— Ну, и что толку, что оставляем? Потомки… да они нас презирать будут, скажут: вот дураки, сами по-человечески не жили, ради нас вкалывали… или вообще думать не захотят о нас: часто мы, что ли, вспоминаем предков?
Студенческие физиономии расплылись в улыбках.
— Значит, после нас — хоть потоп? По этому принципу мы должны жить, если я верно вас понял?
Неизвестно, чем бы закончился этот столь не свойственный семинарским занятиям диалог, если бы Топорков, с самого начала воспринимающий его как Надькину хохму (она умела потешать приятелей, особенно на «гробе») и энергично ей подмигивающий, не положил этому конец, зашептав горячим, вдохновенным шепотом на всю аудиторию:
— Гляньте, братцы, что голуби-то на карнизе делают! Совокупляются!
Все, конечно, — в окно смотреть! И верно… Голуби в панике шарахнулись с карниза.
— Видно, прав был грузинский философ, — глубокомысленным тоном изрек Топорков, провожая птиц взглядом, — сказавший однажды, что эта штука сильнее, чем «Фауст» Гёте. — Любовь побеждает смерть!
Аудитория грохнула. Сквозь хохот едва был слышен звонок на перерыв. Надька смеялась больше всех…
— Топорков! — угрожающе крикнул Игорь. — Вы, кажется, совсем забыли, где вы находитесь!
У него был строгий, недовольный вид. Надька испортила встречу: зачем?
Он дождался, когда все вышли из аудитории, копаясь для отвода глаз в бумагах и, едва сдерживаясь, бросил:
— Ты зачем меня ставишь в идиотское положение?
— В идиотское положение? — удивилась Наденька, поближе подходя к столу. — Но я, правда, так думаю.
— Ну мало ли что кто думает! Если все говорить, что думаешь, то не семинар выйдет, а черт знает что!.. Не могла подождать? — укорил он ее.
— Не могла… — но думала о другом: — Слушай, за что все-таки выгнали Евдокимова?
Евдокимова! Он знал, что спросит, полюбопытствует, и сам бы охотно рассказал, но не мог перестать сердиться:
— Зря не выгоняют. Значит, так надо было.
— Кому надо?
— Мне! — огрызнулся Игорь. — Это долгий разговор, — он нетерпеливо передернул плечами. — Ты знаешь: нарисовал этот Евдокимов похабную карикатуру на декана…
— Который ее заслуживал? Ну, скажи, нет! Ты ведь сам его терпеть не можешь.
Игорь невольно оглянулся на дверь.
— Я — другое дело, — сказал он кисло. — Не вали, пожалуйста, всех в одну кучу… и вообще: кто он тебе — Евдокимов? Брат, что ли? Вел он себя в высшей степени трусливо, сначала отнекивался, отрицал авторство и только тогда признался, когда доказательствами к стене приперли. Нет, уж коли нарисовал, так хоть имей мужество признаться. Держись с достоинством, а то: не я… не я… Дерьмо!
— Игорь! — с болью вскрикнула Наденька. — Нельзя ж так. Если ты против кого — я уже замечала не раз, — так он сразу у тебя: дерьмо!
— Надя, ты не права! — в его голосе зазвучало ничем не прикрытое раздражение.
— Зато ты всегда прав.
— У вас здесь будут занятия? — в дверь просунулась бородатая физиономия, жующая коржик.
— Нет-нет! — Игорь быстрым шагом вышел из аудитории. «Пора кончать», — вдруг трезво, холодно подумалось ему.
Сам виноват!
Игорь не шел — летел по коридору, стремительно, в никуда.
Ведь слово себе давал: никаких нюансов! На стороне, мимолетное, случайное — да ради бога! Но в институте, и четыре месяца! Идиот! Кретин! Шею себе свернешь — на радость Сперанским… И куда она лезет? Евдокимов! Подумаешь, тоже мне героя нашла…
— Игорь Михайлович!
За рукав его дергала, не сознавая фамильярности своего жеста, уборщица, старая тетка с усталым брезгливым лицом и серебряными серьгами, похожими на массивные кольца, которые носят добродетельные семьянины.
— Что, Игорь Михайлович, Черную лестницу закрываете?
— А в чем дело? — насторожился Игорь, ожидая почему-то недовольства, но видя, что ошибся и татарка растерялась, услышав стальные нотки в его голосе, он помягчал.
— Да, вот закроем на какое-то время.
— И очень правильно! Грязи меньше будет, — закивала татарка, и сквозь густую паутину морщин забрезжила блеклая улыбка.
— Вот именно: меньше грязи!
Народ! Он всегда поймет правильно и поддержит! — Эта мысль придала ему силы и освежила уверенность в своей правоте. Но ненадолго.
Чем ближе приближался вечер, тем все более неспокойно чувствовал себя Игорь. С Надькой он так и не договорился, а ему было что ей сказать. Хотелось решительно объясниться: или она будет мешать ему, как сегодня… Да, конечно, за наши встречи я наговорил ей много лишнего на свою голову, но мне ничего не стоит с ней порвать, хорошего понемножку. Да я просто порву с ней, чтобы доказать себе, что могу с ней порвать!
Кого он хотел обмануть?
Шли занятия, на которых Игорь изнывал от привычной тоски, мучительно заставляя себя хотя бы изредка прислушиваться к ответам студентов, повторяющих с большим или меньшим успехом азбучные истины вялыми, бесцветными голосами. Вот таким же голосом Танька жалуется мне на Колькину неугомонность или на мое же наплевательское к ней отношение.
С самого начала неправдоподобное «порвать с Надькой!» сменилось на более снисходительное и реальное «объясниться!», ну и это «объясниться!» скоро стало превращаться лишь в повод, в жалкий, наскоро выдуманный повод, чтобы спасти легко ранимое мужское самолюбие, и хотелось, конечно, не объясняться, а увидеться, поговорить, посмеяться, обнять Надюшку и не выпускать из рук.
Он искал бы с ней немедленной встречи в Институте, но для этого требовалось с ней предварительно условиться: не хватать же ее за рукав на глазах у всех в коридоре?
В конце концов он не выдержал и рискнул: разыскал в расписании, где у нее следующая лекция, и направился к концу перерыва на перехват. У двери аудитории столпилась масса студентов: лекция читалась для всего четвертого курса, но, как и следовало ожидать по закону всемирной подлости, Надьки среди них не оказалось. Наверное, уже прошла внутрь. Тем не менее Игорь проторчал у двери до самого звонка и уже собирался уходить — коридор быстро пустел, — когда увидел Надьку, идущую рядом с Медведевым. Медведев как раз и должен был сейчас прочитать лекцию Надькиному курсу. Это был мужчина чуть постарше Игоря, тридцати семи лет, подтянутый, щегольски одетый; доктор наук, недавно съездивший в Канаду на полгода. Он чуть косил, но свой дефект искусно скрывал под большими дымчатыми стеклами очков в модной оправе. Медведев что-то оживленно рассказывал Надьке, та улыбалась. Поравнявшись с Игорем, Медведев остановился, а Надька проскользнула в аудиторию, обогнув Игоря, как манекена.
— Ты меня ждешь? — спросил Медведев, пожимая Игорю руку.
— Да нет, я просто так… стою, — не нашелся что соврать Игорь.
— Вот это девка! — восхищенно кивнул на дверь Медведев. — Почище любой канадки…
— Ты ей что, про Канаду что-нибудь заливал?
— Ага, — рассмеялся Медведев. — Я всем бабам сейчас прокручиваю эту пластинку!.. Слушай, какая у нее попка, а? Просто произведение искусства. Знаешь, я не люблю женщин с грушеобразными туловищами, необъятными задами… Вай-вай-вай, какая попка! Эх, старик, — зажмурился он, — я догадываюсь, какая нежная кожа должна быть у нее на животике!..
— Ну-ну, не заводись, — по-дружески посоветовал ему Игорь.
Медведев взялся за ручку двери.
— И ты представляешь, — прибавил он с видимым удивлением, — она неглупа… по крайней мере для женщины… Да, мои поздравления! — воскликнул Медведев. — Мне говорили, что ты откусил Сперанскому голову!
