Ирина Маленко - Совьетика
– Все, все, ты была права, хватит, не могу больше! – Кун согнулся на сиденьи пополам от хохота. Мы уже подъезжали к Сэнт-Стивенс Грин.
… А еще был француз – убежавший работать в Ирландию от несчастной любви дома, некрасивый, длинноносый и ужасно галатный. Он единственным из всех моих новых знакомых поцеловал мне руку на прощание (я все норовила ее пожать, как героиня рассказа Жванецкого!) и не начал намекать, что он не прочь бы зайти ко мне на чай….
Был ирландский военный – пузатый капрал по имени Пол, страдающий приступами разговорчивости; был черноглазый и пустоголовый трепач-брокер по имени Фрэнк, строящий из себя «успешного профессионала», которого через месяц выбросил из сдаваемого ему дома его собственный друг, чьи 20.000 фунтов он профыкал на бирже….
Был продавец краски из Кавана по имени Шеймус – веселый, с легким характером, внешне напоминавший мне Адриано Челентано, очень почему-то стеснявшийся собственной волосатости. Периодически он уверял меня, что уходит от матери своего ребенка (у них были сложные отношения и смешанный брак :он католик, она протестантка). Впервые мы встретились, когда в Дублине проходил матч между Ирландией и Шотландией по регби, и город наводнили шотландские болельщики. Почему-то не только сами они все были в юбках, но и все сопровождавшие их женщины носили брюки! Ирландия выиграла, но никто из шотланцев не стал из-за этого с ирландцами драться. Вместо того они вместе пошли по барам, где, напившись., вдруг начали дружно скандировать: “We hate the English! We hate the English !”. Один из шотландцев – здоровый как шкаф детина в синей тартановой юбке – все тянул меня за руку: c ним потанцевать! Шеймус в красках рассказывал мне о том, как в юности был звездою регби местного масштаба, а я недоверчиво поглядывала на его тонкие ножки, хоть они и были в сочетании с широкими плечами….
Был курносый и бородатый парень из местного многоэтажного гетто под названием Баллимун, пригласивший меня полюбоваться шикарным видом с балкона его квартиры на 16 этаже (по дублинским понятиям, большая редкость – Дублин город очень низкой застройки). И мы действительно занимались в его квартире только этим – несколько часов любовались видом на самолеты, взлетающие из дублинского аэропорта, и на бухту (ее было видно аж до самого Дан Лири ). Потом он угостил меня самоприготовленным ужином и культурно отвез домой на мотоцикле! А через несколько дней прислал мне трогательное письмо, которое я храню и по сей день. «Я совсем не был уверен, что это была ты – на улице возле паба, но решил все-таки испытать судьбу и подойти. И я так рад, что сделал это! Женщина, которую я встретил у паба, была намного красивее фотографии, которую ты мне присылала по электронке- во всех отношениях. Вы – два совершенно разных человека. Немногие в наши дни несут в себе все качества истинной леди, а у тебя этих качеств в избытке.»
И по сей день, когда мне становится особенно плохо, я перечитываю эти строчки. Я специально отпечатала их на работе на принтере. Спасибо, Крис. Человеку с таким ущербным самомнением, какое было у меня после 7-летнего брака с моим латинским мачо, твои слова были просто необходимы…
Но если рассказать обо всем этом Куну, он может сделать неправильные обо мне выводы. Как скоропалительно сделала их в свое время совсем не знающая еще некнижной жизни Анита. «Тебе все время какие-то мужики звонят»- неодобрительно хмыкала она, намекая, что в моем положении – матери больного ребенка – это неприлично и несерьезно. Но ребенка-то рядом со мной, несмотря на все мои старания, по-прежнему все не было и не было, и я не знала точно, когда наконец будет… А выходные накатывали стремительно, и каждый раз к вечеру пятницы, когда делать становилось наконец нечего, на меня находила девятым валом такая могучая тоска, что мне хотелось только рыдать всю ночь и весь день напролет в подушку. Но рыдать не получалось, единственный способ заплакать заключался в употреблении по меньшей мере половины бутылки красного вина. После чего я начинала в голос причитать «Сонни, Сонни, зачем, почему, ну почему так получилось?» – и слезы лили уже градом, без остановки. Естественно, я не могла позволить себе такое, живя в одном доме с посторонними людьми. И поэтому на выходные я по возможности бежала от них – бежала в город, бежала на встречи с незнакомыми мне пен-френдами. Это было и бегством от самой себя. Мне хотелось почувствовать, что я еще живая, когда внутри меня все омертвело. Впервые в жизни я по-настоящему поняла свою тезку Женьку Комелькову. «А как же полковник, Женя? Как же ты могла?» …»А вот могла! Могла. Сейчас начнешь воспитывать или после отбоя? ».
Да, раньше я не понимала Женьку Комелькову. Теперь понимаю.
Мне здорово повезло, что ни один из моих друзей по переписке не оказался ни маньяком, ни извращенцем. Мое ощущение – что статистически вообще в Ирландии гораздо больше нормальных порядочных людей, чем в Нидерландах или чем стало сейчас у нас дома. По крайней мере, так было, когда я в Ирландию приехала. Сейчас и она неумолимо рвется к «общеевропейскому прогрессу»… Но все равно, по сути дела, я здорово рисковала, встречаясь с этими совершенно незнакомыми мне людьми, только я тогда об этом не думала. У меня был другая забота: забыть звериную боль. Почувствовать, что ты не одна. Хоть ненадолго. Так же, как у Женьки…
Мне было элементарно страшно по выходным. В будни просто не было времени и сил над этим задумываться. Страшно оттого, что я совсем одна в этой, хотя и такой замечательной стране. От осознания ответственности за будущее больной дочки, которую не с кем было разделить. Оттого, что никому до нас нет дела. И потому что если все время оставаться наедине со всеми этими своими мыслями и со своей тоской, можно просто свихнуться. А я не имею на это права. Я должна выжить. Не ради себя – за себя я теперь совершенно бояться перестала. После того, что уже было, мне хуже уже никогда не будет. Ради Лизы – потому что кому, кроме меня, она теперь будет нужна? Все это не объяснишь человеку, который сам в подобной ситуации не был. И еще я поняла впервые в жизни, что нельзя легковесно судить других, потому что даже на похожие стрессовые ситуации разные люди реагируют по-разному!
…Да, у меня началась совсем другая жизнь, чем была в Голландии – независимая, интересная. Я перестала бояться выбирать продукты в супермаркете и с наслаждением окунулась в новый мир – мир общения с людьми! Ко мне словно вернулись годы юности. Хотя нет, сравнивать нельзя, потому что в юности я была слишком для нее серьезной. «У тебя такое выражение лица, словно ты все время готова принести себя в жертву!»- презрительно сказала мне как-то, когда мне было лет 18, одна моя однокурсница, примерным поведением не отличавшаяся… Я постепенно переставала бояться людей и после такого долгого перерыва наконец-то становилась сама собой. Такой, как я была в дошкольное еще советское время. Карлсон сказал бы – «веселой и игривой, как молодой морской лев»!
Ни о какой «новой любви» или даже о поисках ее речь, боже упаси, вовсе не шла. Я не из тех, кто бросает карибских мужей в поисках «британских джентльменов» – я просто заново училась общению и одновременно узнавала много нового для себя о человеческой натуре. Сонни всегда повторял мне, что он только защищает меня от зла этого мира, и я решила убедиться, было ли ему действительно от чего меня так защищать. И еще – может быть, я что-нибудь потеряла в жизни, будучи все эти годы такой тихой, такой замкнутой и такой примерной? Может быть, я действительно чего-то была лишена, как нас теперь пытаются убедить? Мне не понадобилось много времени для того, чтобы прийти к однозначному выводу: конечно же, нет! Been there, done that, got that T-shirt – и теперь знаю точно, что все те «свободы» поведения, которыми пытаются соблазнить наших молодых людей, не стоят и сухой дохлой мухи!
…Пора было выходить из автобуса.
– Хочешь, съездим на выходные вместе на Аранские острова?- предложил на прощание Кун.
– Спасибо, как-нибудь в другой раз – обязательно!
Я еще не знала этого, но с тех пор я больше его ни разу не увидела. В понедельник сразу обе фирмы предложили мне немедленно начать работу на новом месте…..
И ни разу за все время, что я знала Куна, не пришло мне в голову, что он, оказывается, был в меня молча влюблен! Ну, молча – это слишком громко сказано. Не молчал-то он как раз ни секунды. Но ни разу даже намеком не говорил мне о своих чувствах. Потом признался по электронной почте – уже когда уехал обратно в Бельгию (из-за мамы). Через 3 с половиной года!
Мне было очень неловко, хотя и лестно. Я ничего не ответила ему – что я могла ответить?-, а про себя не переставала поражаться: как же так? Думаешь, что знаешь человека, а таких элементарных вещей не замечаешь… Но он действительно не подавал никаких того признаков.
… Был еще один друг по переписке, о котором я не рассказала тогда Куну. «Австралиец» Конор из Портобелло . Потому что я сама не знала точно, плакать мне в отношении него или смеяться.
