Виктория Хислоп - Нить
Она смотрела на трех девочек, на пряди их темных шелковистых волос, безмятежно гладкие лбы, длинные ресницы, бросавшие тени на щеки. Эти три невинных ребенка, так мирно спавшие рядом, казалось, светились под лунными лучами. Они были повинны в обрушившихся на них несчастьях не более, чем ангелы, на которых были так похожи. Ни один миг горя не был ими заслужен.
Евгения молилась Панагии, чтобы та защитила их всех, и услышала ее Пресвятая Дева или нет, но корабль все так же, не сбавляя хода, шел по темному морю.
Евгения смотрела на девочек, и веки у нее начали тяжелеть. К тому времени, когда вдали показались очертания греческого берега, она уже крепко спала. Когда она проснется, они будут уже в другой стране и у них начнется новая жизнь.
Глава 8
Для Константиноса Комниноса это майское утро было самым обычным. Он встал в шесть часов и приготовился к дневным трудам. Его склад и торговый зал открылись еще два года назад, и он уже приступил к расширению – строительству еще одного дома. Многие предприятия после пожара так и не оправились, но Константинос воспользовался гибелью зданий, построенных отцом, чтобы создать на их месте новые, еще больше, еще прочнее, и на этот раз в своем собственном вкусе. Он оспорил в суде отказ от выплаты страховки и выиграл дело, а после этого уже оставалось только возродиться, как феникс, из пепла сгоревшего города. К тому же и затянувшаяся мобилизация, и непрекращающаяся война в Малой Азии предоставляли уникальные возможности для коммерции.
Война приносила прибыль, но были и потери.
В конце октября Константинос получил извещение, что его брат пропал без вести. Леонидас дошел до окраин Смирны вместе со своим полком после отступления через всю Малую Азию, и после этого о нем никто ничего не слышал. По словам немногих выживших, большую часть солдат из полка Леонидаса Комниноса турки настигли и зверски убили.
Заново отстроить торговые здания и наладить бизнес было важнее, чем восстановить виллу на берегу, и хотя Константинос уже приступил к этой задаче, ей он посвящал не много времени. Перед тем как строить, нужно было снести сгоревший дом до основания. Для использования в новом доме годился разве что фундамент.
Пока Ольга и маленький Димитрий Комнинос жили на улице Ирини, Константинос остановился в отеле. Все равно домой из конторы он редко приходил раньше полуночи, и это вполне годилось в качестве оправдания – он просто не хочет будить домочадцев.
Ольге по душе был старый город с его кипучей жизнью, и она не торопилась увозить отсюда своего счастливого и довольного сына, однако обмен населением с Турцией принес серьезные перемены, которые уже начали менять облик Салоников. Даже улице Ирини предстояло вот-вот ощутить это на себе.
Семья Экрем готовилась покинуть город. Несколько недель они собирались, укладывали вещи, прощались с дорогими друзьями, дарили маленькие подарки людям, которых успели полюбить. Им обещали какую-то компенсацию за дом, который они оставляли, и новое жилье в Малой Азии, но эта страна была для них чужой и незнакомой, и им совсем не хотелось расставаться со счастливой жизнью в Салониках.
Вечером перед самым отъездом семья Морено пригласила их на прощальный ужин. Они принесли с собой подарок – свое сокровище, том стихов Ибн-Замрака, чьи строки были выбиты на стенах дворца Альгамбры.
Обе семьи понимали, что у них очень много общего. Изгнание из Испании было не единственным совпадением.
– «Гранада! Вечный дом мира и сладостной надежды. Здесь найдешь ты и жажду, и ее утоление», – перевела одна из девочек Экрем.
– Никогда не знаешь, как жизнь обернется, верно? – сказала кирия Экрем на своем ломаном греческом.
– Когда это было написано, должно быть, никто и понятия не имел, что всех арабов оттуда выживут, – бросил Саул.
В это утро Ольга встала рано, чтобы попрощаться. Если бы Комнинос проходил мимо по пути к парикмахеру, он бы пришел в негодование, увидев, как его жена разводит сантименты из-за отъезда каких-то мусульман. Он никогда не понимал, почему она так приветлива с семьей Экрем.
К семи часам он уже побывал у парикмахера, побрился, а в семь сорок пять мальчик, чистивший ему ботинки, уже получил свою ежедневную монетку на чай. В семь пятьдесят Комнинос сидел в кафенио неподалеку от новых торговых помещений возле доков, а к восьми допивал вторую чашку кофе, просматривая три из многочисленных местных газет. Пробежав глазами финансовый раздел, он прикинул приблизительную стоимость своих акций и облигаций.
Предложение и спрос на шерсть зависели от множества факторов, на которые он не мог повлиять, но искусство заключалось в том, чтобы предвидеть, где и когда лучше купить. То же самое касалось и других тканей, и тут уж нужно было поспевать за требованиями, не только сегодняшними, но и завтрашними, в отношении фасонов и интерьеров. Знали они об этом или нет, но бóльшая часть состоятельных жителей Салоников одевалась сама и «одевала» свои дома не без участия Константиноса Комниноса.
Политическая ситуация в стране, и особенно в городе, в эти месяцы занимала Константиноса как никогда. Миллион греков из Малой Азии прибыли на историческую родину еще до окончательного договора с турками, который должны были подписать только в июле, и каждый день приезжали новые.
Цифры в воздухе носились разные, но все они вызывали тревогу. Много месяцев подряд беженцы стекались в Салоники, и главной заботой было – как их всех накормить и устроить. Газеты радостно подогревали недовольство. «Более миллиона!» – кричал заголовок одной. «Салоники сметет этим потоком», – пророчила другая. «Куда нам их девать?» – вопрошала третья, когда появились новости о сотнях тысяч беженцев, которых собирались разместить здесь.
Как и многие из процветающих горожан, Константинос Комнинос наблюдал за этим наплывом нищих беженцев с сильным беспокойством. После пожара и так многие ютились в лачугах или по несколько семей в одном доме, даже его семья не устроена как следует.
Комнинос был не единственным коммерсантом, начинавшим свой день в этом кафенио. То же обыкновение разделял с ним один из самых успешных в округе торговцев мужским платьем Григорис Гургурис. Оба сидели каждое утро за одними и теми же столиками, оба курили сигареты одной и той же марки и читали одни и те же правые газеты. Несмотря на то что они были знакомы уже тридцать лет, их отношения почти не выходили за рамки бесстрастного мира коммерции. Гургурис почти все свои ткани покупал у Комниноса, однако, при всей обоюдной зависимости, оба относились друг к другу с некоторой долей недоверия, так как каждый полагал, что другой обычно извлекает больше выгоды из сделок.
– Что до меня, то я считаю, ни к чему впускать их сюда в таком количестве. Нужно было отправить их прямиком в Пирей, – прогремел Гургурис через весь зал, и его двойной подбородок заколыхался, как всегда, когда торговец выходил из себя.
– Скоро дышать станет немного полегче, – флегматично заметил Комнинос, не отрывая глаз от газеты, – когда все мусульмане уберутся отсюда.
– Лично мне будет нисколько не жаль, что все эти фески исчезнут с наших улиц, – сказал Гургурис. – Но обмен-то все равно неравный? К нам приедет больше народу, чем уедет.
– Но вы подумайте, Григорис! В город хлынут новые христиане, значит им понадобятся новые костюмы! Не так уж все плохо…
Оба посмеялись, затем Комнинос бросил на столик несколько монет и поднялся, чтобы уйти. Было уже восемь часов, и его ждала работа.
Тронув пальцами край шляпы, Константинос коротко попрощался со своим клиентом и вышел на утреннее солнце.
В этот день ожидалось прибытие партии товара, и он неторопливо двинулся к докам, рассчитывая узнать, в какое время придет корабль. В порту всегда ошивались десятки бродяг – кто-то искал работу, кто-то просил милостыню, кто-то просто слонялся без всякого дела, не выпуская из виду узлов с пожитками, сваленных где-нибудь поблизости. Комнинос никогда не опускал руку в карман. Таковы были его правила. Одному подашь – тут же все остальные накинутся. У него была своя тактика: смотреть сквозь них, делать вид, что их нет. Начальнику порта Комнинос был хорошо знаком.
– Доброе утро, сэр, – сказал он, подходя. – Как поживаете?
– Замечательно, благодарю. Есть вести о моем корабле?
– Сейчас другой зайдет, большой, – ответил начальник, – не знаю уж, хватит ли людей для разгрузки, если даже ваш и придет сегодня.
Комнинос бросил взгляд за спину портовика и понял, что тот имеет в виду. В каких-нибудь нескольких сотнях метров от входа в гавань виднелся приближающийся корабль. Он был большой, и Комнинос уже разглядел, что это не грузовое судно. На палубах было полным-полно людей. Комнинос отвернулся, кипя возмущением.
