Ежи Косинский - Пинбол
Остен рассматривал часы, представляя себе, как они будут выглядеть на темном запястье Донны.
– Сколько они стоят? – наконец спросил он.
Называя цену, продавец изобразил на лице подобие небрежной улыбки.
– Это поистине вечный механизм. Ценность его непреходяща. Следовательно, это еще и прекрасная страховка от инфляции – даже по цене «кадиллака»!
– Я не намерен страховаться ими от инфляции, – сказал Остен. – Это подарок другу.
– Изумительный выбор, – мурлыкнул продавец. – Представьте себе, они водоустойчивы.
– Это хорошо, – кивнул Остен. – Мой друг ненавидит воду.
Продавец сделал вид, что не заметил сарказма.
– Ваш друг, несомненно, сочтет черный циферблат очень эффектным.
– Более чем вероятно, – ответил Остен. – Мой друг черный.
– Он, разумеется, высоко оценит этот дар, – важно заметил продавец.
– Это женщина, – сказал Остен, доставая из кармана увесистую пачку денег, после чего отсчитал требуемую сумму.
– Носить столько денег с собой! – воскликнул продавец. – И вы не боитесь, что кто-нибудь может вас ограбить?
– Ничуть, – ответил Остен. – Я научился быть невидимым! – Он рассмеялся и добавил: – Хорошо, что напомнили: я хочу, чтобы на часах заменили циферблат на такой, где не будет имени производителя.
– Без имени? – выпучил глаза продавец. – Но тогда– никто не узнает, что это часы одной из самых престижных мировых марок!
– Престижные или нет, часы всего лишь отсчитывают время, не правда ли? Только музыка позволяет нам услышать течение времени. Моя подружка увлечена музыкой, а не временем.
Не говоря ни слова, продавец взял часы и унес их в подсобную мастерскую. Не прошло и нескольких минут, как он вернулся.
– Все так, как вы заказывали, – сказал он, протягивая часы Остену. – Просто счастье, что, угождая вашей черной подруге, вы не пожелали вдобавок сделать эти часы потолще, – презрительно выпалил он, распахивая перед Остеном стальную дверь магазина. – Так, сразу, это, знаете ли, было бы непросто!
Не удостоив его ответом, Остен вышел на улицу.
Он выбрал маленький отель, спрятавшийся между двумя низкопробными театрами недалеко от Бродвея. Он разбудил портье, чернокожего старика в мексиканской шляпе и зеркальных очках, дремавшего у коммутатора, и потребовал комнату с ванной.
– Для одного? Или вас будет двое? – спросонок потирая глаза, спросил портье.
– Я один, – ответил Остен.
– Все так говорят, – вздохнул портье и потянулся за ключом. – Сколько думаете пробыть?
– Один день. Однако на тот случай, если я подцеплю кого-нибудь из варьете по соседству, плачу за два. – Он протянул старику несколько бумажек.
– Без багажа? – спросил портье.
– Все здесь, – постучал пальцем по виску Остен.
Остен задержался в номере лишь для того, чтобы воспользоваться уборной. Затем он вышел в коридор, к телефону. Плотно закрыв дверь кабины, он набрал номер.
– «Ноктюрн Рекордз», дом Годдара, доброе утро! – отозвалась телефонистка голосом, словно записанным на пленку и таким же дебильным, как и рекламные слоганы «Ноктюрна», которые, учитывая анонимность Годдара, всегда поражали Остена своей очевидной нелепостью.
Прежде чем заговорить, Остен откашлялся. Он умел, слегка напрягая связки, понижать голос, делая его гортанным и скрипучим. Он так часто использовал этот нехитрый прием, что это вошло у него в привычку. Остен попросил соединить его с Оскаром Блейстоуном, президентом компании. Услышав голос секретарши, Остен повторил свою просьбу.
– Могу я сообщить ему ваше имя?
– Мистер Ривер, – сказал Остен. – Свани Ривер. [14]
– Мистер Свани Ривер? – недоверчиво переспросила секретарша.
– Именно так.
– К сожалению, в данный момент мистер Блейстоун не может говорить с вами. У него совещание. Боюсь, что вам придется сказать мне ваш номер, и тогда я…
– Не надо бояться, – перебил ее Остен. – Просто сообщите, что с ним хочет поговорить Свани Ривер. Он ждет моего звонка. Я, так сказать, его лебединая песня! – он хмыкнул.
Вскоре на другом конце провода он услышал преисполненный напускного радушия голос Блейстоуна:
– Алло? Мистер Ривер? Свани Ривер? Давайте я перезвоню вам со своего аппарата. Где вы находитесь?
– В раскаленной печи, – последовал ответ.
– В раскаленной печи?
– Ага. На Манхэттене летом, – сказал Остен, дал Блейстоуну номер своего телефона и повесил трубку.
Не прошло и минуты, как раздался звонок.
– Я получил вашу телеграмму с новым именем две недели назад, – в голосе Блейстоуна слышалась укоризна. – И с тех пор жду вашего звонка.
– Я был занят, – сказал Остен. – Да и вообще, мы же говорили недавно.
– Недавно? С тех пор прошло шесть месяцев! – вскричал Блейстоун. – Вы не должны забывать, – продолжил он с нажимом, – что я никак, совершенно никак, не могу с вами связаться, когда возникает такая необходимость. А она то и дело возникает. У меня куча бумаг ждет подписи Годдара, и как можно скорее. Но все, что я имею, это ваш голос по телефону, эти разговоры и бесчисленные кодовые имена, каждое из которых отменяет все предыдущие. Вы меня понимаете?
– Понимаю. Вы говорите это каждый раз, когда я звоню вам по телефону. Что-нибудь еще?
– Да! Прежде всего, мне необходима ваша санкция на перевод отчислений с заграничных продаж последнего альбома. Доходы от этой пластинки перекрыли ваш аванс менее, чем за месяц. В Великобритании вы установили новый рекорд продаж. Представьте – и это только Великобритания! В Латинской Америке ваши испаноязычные песни проданы более…
– Воспользуйтесь тем же швейцарским счетом. Номер тот же, что я дал вам в прошлый раз, – прервал тираду Остен.
– Хорошо. Но мне нужна подпись Годдара на новых налоговых декларациях. И, пожалуйста, не меняйте форму буквы «Г», как в прошлый раз. Мы ведь не имеем возможности добраться до вас, чтобы получить подтверждение! А это единственное, что удостоверяет вашу личность, по крайней мере для нас и налогового управления. Теперь относительно «Этюд Классик». Я закончил работу над обновленным договором, в соответствии с которым вы – Годдар – оплачиваете «Ноктюрну» все расходы, включая вознаграждение агентам и прочее, по рекламе и продвижению на рынке «Этюд Классик». Все соглашения держатся в полной тайне, в том числе и утратившие силу, и «Этюд» никаким образом не может узнать или даже заподозрить, что это вы поддерживаете его на плаву.
– Пусть все так и остается, – сказал Остен. – «Этюд» не единственная компания, которую я поддерживаю на плаву. Это и «Ноктюрна» касается.
– Да, разумеется, – тут же согласился Блейстоун, – но это не секрет. – Он помолчал. – Вы ведь прекрасно понимаете, что без ваших дотаций «Этюд Классик» давным-давно бы разорился! И если вы продолжаете поддерживать их на нынешнем уровне, так можете это себе позволить. Вы хоть сознаете, сколько вам это стоит? Да за такие деньги вы могли бы воскресить Бетховена!
– В этом нет необходимости, пока я поддерживаю жизнь в «Этюд Классик».
– О конечно, я понимаю, – голос Блейстоуна потеплел, – но меня смех разбирает всякий раз, когда я думаю об этом несчастном старом снобе, что возглавляет «Этюд», – с каким величественным видом он позволяет нам продавать свои коллекции классики! Если б он только видел те горы, что нам возвращают!
– Что вы сделали с последними возвратами?
– Поступили в соответствии с вашими указаниями: раздали непроданные пластинки «Этюда» – тысячи, следует заметить, – по школам, больницам и музыкальным библиотекам всего мира. Не беспокойтесь, мы можем предоставить полный отчет обо всех этих подарках и…
– Хорошо, – перебил его Остен. – Что еще?
– Возможно, вы захотите проверить свои доходы и отчисления, а еще, как я уже говорил, вам нужно подписать налоговые декларации. Еще вам необходимо одобрить несколько пресс-релизов и просмотреть все эти письма от поклонников. Да, в последней партии было даже письмо из Белого дома. Официальный конверт с пометкой «лично». – Он хихикнул. – Неплохо! Совсем неплохо! Должно быть, приятно слышать, что у вас есть поклонники на самом верху?
– Когда я могу получить все это? – спросил Остен, желая поскорее закончить разговор.
– В любое время.
– Кто доставит?
– Сейчас я собираюсь пойти пообедать, так что могу забросить сам. Скажите, куда.
– Попросите таксиста остановиться на углу Бродвея и Сорок седьмой улицы. Там будет ждать парень в мексиканском сомбреро и зеркальных очках. Передадите ему. В простом конверте.
– Обязательно должно быть такси? Я не могу поехать в служебной машине?
– Такси, – не терпящим возражения тоном повторил Остен. – Вам не помешает, для разнообразия, окунуться в реальный мир.
– Раз уж речь зашла о реальном мире, – нашелся Блейстоун, – когда можно ждать от вас следующую запись?
