Юз Алешковский - Рука
Теки, теки, река воспоминаний, мы посидим на берегах твоих… Песня есть такая у урок. Терпите, гражданин Гуров. Матюкаюсь же я потому, что мат, русский мат, спасителен для меня лично в той зловонной камере, в которую попал наш могучий, свободный, великий и прочая и прочая язык. Загоняют его, беднягу, под нары кто попало: и пропагандисты из Цека, и вонючие газетчики, и поганые литераторы, и графоманы, и цензоры, и технократы гордые. Загоняют его в передовые статьи, в постановления, в протоколы допросов, в мертвые доклады на собраниях, съездах, митингах и конференциях, где он постепенно превращается в доходягу, потерявшего достоинство и здоровье, вышибают из него Дух! Но чувствую: не вышибут. Не вышибут!
Бывало, сижу я на партсобраниях, а партсобрание в НКВД или в КГБ это такой шабаш, гражданин Гуров, что с ума сойти можно от тоски и зловонья. Сижу я, значит, слушаю очередную мертвую чушь, а сам думаю, аплодируя Ягодам, Бериям, Ежовым и прочей шобле: «Сосали бы вы тухлый хуй у дохлого Троцкого, ебали бы вы свое говно вприсядку и шли бы вы со своей здравицей в честь вождя и учителя обратно в мамину пизду по самые уши… Ура-а-а!» Вот поэтому я матюкаюсь, и чувство языка таким наилучшим образом сам для себя спасаю. Но я для русского языка – полный мертвец. Жизни он от других, от свободных людей набирается, и нам их не переловить, хоть пройди мы с железным бреднем от Черного моря до Тихого океана…
На чем мы остановились? Да… Вызывает меня один гусь на Старую площадь и говорит: «Товарищ Ленин, как известно, был гениальным диалектиком. И в панской Польше, в эмиграции, сказал жене Надежде: „Верь, – сказал, – Наденька – если мы придем к власти, то преступный мир всенепременно сам себя уничтожит! Всенепременно!!!“ „Ясна задача?“ – спрашивает меня тот гусь. „Ясна“, отвечаю. „Выполняйте!“. Вот тут и пришлось мне работенку провести большую и ответственную, пришлось поволочь несколько месяцев и в камерах, и в бараках, и на пересылках. Немало повидал я царей блатного мира, таких „родичей“, „паханов“, что искренне я думал: мое начальство, пожалуй, повшивей и поничтожней урки, чем эти. Но в том, что природа у урок, у моего начальства, да и у меня самого одинакова, я уже никогда не сомневался. В общем, повидал я их, злодеев, познакомился, потом стал дергать к себе на Лубянку План мой был не нов, прост и надежен: расколоть монолитное единство блатных, довести их режимом и голодухой до того, что насрать будет некоторым на свой „моральный кодекс“ и законы чести. Вы спрашиваете: на чем основывалось социальное урочье существование в лагерях и тюрьмах? На паразитизме и силе. закон жизни: не работать. Играть. В карты, гражданин Гуров, играть и толковать, то есть партсобрания устраивать. Не работать, да еще и играть, такой образ жизни, согласитесь, поддержан должен быть деньгой или же товаром: шмуткой, махоркой, бациллой, водярой, одеколоном и так далее. Вот и взяли урки в лагерях власть в свои руки. Взяли и сели на шеи мужиков и прочих фрайеров. Экспроприируют часть передач, заработков, захваченное из дому барахлишко и так далее. Живут припеваючи, ибо лагерному начальству удобно, что большую часть зэков держит в узде меньшая. Есть порядок, дисциплина и выработка плана. Ну, а урки играют себе и толкуют.
Давайте проведем аналогию между ними, урками, и нашими придурками: секретарями парткомов, райкомов, обкомов и цена. Урки играют в карты, а придурки во всякие «зарницы», в соцсоревнования, в трудовые вахты в честь какой-нибудь очередной херни, всего не перечислишь. За шестьдесят лет этих игр наплодилось несметное множество. Работает же мужик. И получает за свой труд, если прикинуть по-марксистски же, от хуя уши. Заработок его «половинят». Тут и нужды обороны, ибо если ее не укреплять, то нагрянет враг, освободит мужика, а придуркам придется переквалифицироваться из надсмотрщиков в трактористов, слесарей, инженеров и хлеборобов. Тут и поддержание привилегий для придуркое. Вам это известно не хуже, чем мне. Более того: известно это и мужику, и ропщет он временами, и болтает анекдоты, и открыто не раз выступал, но мы ему поясняем: раз отдал ты власть в наши руки, то сиди и не пукай. Обратно мы ее тебе, миленький, не отдадим.
Вы не возражайте, гражданин Гуров. Страна наша – трудовой лагерь. И охрана этого лагеря крепка и мощна. Выбора у нас пока вроде бы нет. Или нам крепчать, или всем нам, придуркам, кранты. Отвечу на ваш вопрос: «Толковать» означает у урок разбирать чье-нибудь персональное дело, приговаривать, награждать, вспоминать. Все, заметьте, происходит как у партийных товарищей. По железному закону порождения подобия.
В общем, режутся урки в стосс, в буру, в рамс, в очко, потом толкуют, мужиков обирают, малолеток в шоколадный цех пристраивают, так у урок педерастия называется, а срок у них идет, и они в ус себе не дуют. Полный коммунизм у блядей.
Тут я в соответствии со своим планом даю указание прижать урок, врежимить им в лобешник кое-что неприятное, затянуть петлей желудки и так далее. Часть урок, разумеется, не выдержала, скурвилась, ссучилась, пошли урки в нарядчики, в хлеборезы, в банщики, в коменданты, в – придурки в общем, и началась предсказанная Ильичем великая резня. Оставшиеся в законе режут у меня сук и падл, а падлы и суки, естественно, рубят, колют и давят блатных. И рубка эта идет во всех лагерях Советского Союза без исключения. Верх берут то одни сволочи, то другие. Бывали у каждой из сторон случаи беспримерного героизма, мученичества за веру и слепой фанатической исполнительности. В это время как раз отдыхал СССР от смертной казни и поэтому суке или блатному, убившему двадцать, скажем, рыл, больше четвертака дать не могли. Закон есть закон. Вверху только руками разводят: вот все-таки башка была у Ильича, вот гений! Редеют ряды блатного мира, вырезаны почти все его аристократы, осталась одна вшивота, действительно потерявшая человеческий облик, и вот она-то и выполняла у нас функции органов внутренней безопасности: держала в страхе политических и бытовиков. А их тогда сидело на нарах больше двадцати миллионов рыл. А знаете, что такое, гражданин Гуров, двадцать миллионов рыл? По гениальному определению величайшего демографа всех времен и народое – это население Дании, Швеции, Голландии, Норвегии и Швейцарии вместе взятых по одному делу… Я получил за ту акцию орден Ленина и поэтому частенько пользуюсь «феней».
Вы правы, возможно в глубине души я чувствую себя уркой. Замечание это делает вам честь. Кстати, зовут меня мои коллеги и гуси из самых верхов Рукой. Взгляните на мою руку… Руки крупней, могу поспорить, вы не видывали. Я ведь своих подследственных гавриков, гражданин Гуров, не колошматил пресс-папье, я подходил к ним вот так… брал в свою лапу ебало, пардон, лицо… вот так… и тыльная сторона моей железной ладони упиралась в подбородок, а нос был зажат между пальцев… вот так, гражданин Гуров… губы тоже намертво припечатаны… глаза вдавлены до мрака с искрой… тихо… тихо… должно быть тихо… и концы моих пальцев по-медвежьи загребают вашу кожу с затылка, чтобы морщины на лбу собрались в гармошку и посинели… вот так… и вот вы задохнулись не столько от боли, сколько от гипнотического ужаса… а теперь взгляните на себя в зеркало… Взгляните, не бойтесь. Я кому скаэал взглянуть в зеркало, падла?.. Не узнаете себя? Правильно. В этом весь фокус. Я реставрировал вас. Я подогнал черты вашего лица под вашу же внутреннюю сущность, и ни один косметолог вам уже не поможет. Я снял с вас маску. Скажите спасибо. Я ведь сделал чужое дело. Обычно этим занимается смерть, но ей Редко удается подогнать заподлицо душу к рылу до его разложения. Не успевает смерть. Маски, они крепки, гражданин Гуров… Крепки маски… Но и лапа вот эта крепка! Недаром «Рука» – моя чекистская кликуха… Садитесь. Сейчас мы с вами чифирнем, слегка эакусим и двинемся дальше…
2
Я вижу, вы паршиво спали, гражданин Гуров. Это – моя вина. Нынче получите снотворное. Но между прочим, я удивлен: обычно мои гаврики кемарят как дети, и сны им после ужасных допросов, чехарды стрессов, а вгонять в них я, поверьте, умею, сны им снятся самые мирные, счастливые и сладкие, с папами, мамами, детками, любовницами, с курортами, с приглашениями в Кремль, где Калинин – старый, безмозглый и безвольный козел, или вонючая свинья – Шверник вручают им ордена, золотые звезды и почетные маузеры. Вопросы ко мне имеются?..
Мучить я вас, в общем, не собираюсь. Цели, во всяком случае, у меня такой нет… Официально допрашивать я вас тоже не собираюсь. И подписывать вы тоже ничего не будете. Что все это значит? Это значит, что из 250000000 рыл я выбрал одного вас для задушевной беседы. Почему именно вас, повторяю, поймете по ходу дела. Не за красивые же глазки и не потому, что из известного мне крупного промышленного ворья вы самый изворотливый, самый замаскированный, самый мудрый и матерый ворюга. Настоящий урна! Нет, не поэтому. Это все детали сюжета. Крючок же в другом фаэтоне. В другом. Скоро кучер Вася откроет ворота и закачаемся мы с вами, гражданин Гуров, на мягких, как пух, рессорах, и поплывет мимо нас, когда откинет ветер занавески окон, наше прошлое в коротких штанишках, забрызганных кровью, дробленой костью и серым веществом.
