Екатерина Мурашова - Одно чудо на всю жизнь
Не менее значителен разговор директора школы, Ксюши, с учителем истории, Максимом. Это бывшие соученики, жизнь развела их, Ксюша делала карьеру, а Максим путешествовал, учился, читал. Разговор этот происходит, когда разборки между стаей и классом уже в разгаре и в гимназии известно, что в электричке избили самого интеллигентного мальчика, Витька Савельева. Для Ксюши ясно одно: есть мир спецшколы, Савельев был избит людьми другого мира, «швалью», которая стала нападать на наших детей. Тем более надо оберегать спецшколы. Максим возражает Ксюше сразу по двум пунктам. Он явно против заведомого отбора хороших и интеллигентных ребят в спецшколы, он уверен, что это преднамеренное разделение ещё только начинающих учиться и жить детей и является причиной той деградации, которую можно и нужно было бы избежать, той деградации, которая в какой-то мере и способствует падению многих ребят всё ниже и ниже. Он против разделения детей, для него «это — наши дети, и их мир таков, каким мы его сделали». Именно в свете этого разговора его тревожит конкретный вопрос: что происходит сегодня с его классом, с его детьми? Почему их видят вечерами в электричке, почему они перестали бывать вечерами дома? Почему они врут родителям? Все эти тревожные вопросы мало волнуют Ксюшу. Но и он, их классный руководитель, просмотрел те прекрасные изменения, которые произошли с ребятами, он их не понял.
Последнюю главу повести Мурашова назвала «Битва Добра со Злом». Для этой битвы «математические гении» (в их числе и Альберт) несколько дней работали над алгоритмами, просчитав весь ход битвы и каждый его этап. Цель была ясна: отобрать похищенную Марину Мезенцеву, убедиться, что брат Аи, Вилли, существует и вернуть брату сестру. У стаи тоже была совершенно определённая цель: обменять Марину («мочалку», на их лексиконе) на Аи и таким образом завладеть навсегда Вилли (Уи) для исполнения всех своих невероятных планов. Противостояние двух групп, происходящее в скрытой лощинке, где гуляет вовсю позёмка, сразу же начавшиеся стычки между неравными противниками — в стае ребят намного больше, но зато дети из класса одеты тепло и хорошо и не так озлоблены — сразу же вводят в атмосферу нешуточного происшествия. Но неожиданно вся батальная сцена шаг за шагом теряет первоначальный замысел. Первый удар по планам стаи наносит не столько непредвиденное появление Вилли (он ещё принадлежит им), сколько столь же непредвиденное для класса поведение Аи. Увидев Вилли, она совершенно бесстрашно, легко и свободно бежит к нему. Эпизод, следующий за этой встречей, — большая удача Мурашовой. Нежно поздоровавшись, они становятся спиной друг к другу: Вилли поворачивается лицом к классу, Аи — к стае. Для двух пришельцев все стоящие вокруг их сверстники одинаковы, никакой разницы между детьми они не замечают. «Мы благодарны вам, — говорит Аи. — Вам всем и каждому в отдельности. Нам жаль, что мы — это не совсем то, на что вы, может быть, рассчитывали. Но ведь всегда бывает именно так — ждёшь одного, а получается другое».
Второй неожиданностью стало появление Лёвушки, его вообще не хотели брать туда, где должна быть драка, но он умер бы, если бы не оказался вместе со всеми. Да, он не борец, он вообще против того, чтобы стрелять, он — за гармонию. И он делает то, что присуще ему: в лощине, где всё ещё так напряжено, где всё больше гуляет позёмка, вдруг раздаётся «Полонез Огинского», и Лёвушка убеждённо говорит: «Гармонию — алгеброй нельзя». Так и получилось: музыка великого поляка «стелилась вместе с позёмкой, сметала всё ненужное…».
Ещё одной неожиданностью становится появление взрослых. Цепко оглядывая всю сцену действия, старший Яжембский останавливает взгляд на Генке: «Матка Боска! А это-то что такое?! Предводитель этих озерских? Иезус Мария! Да он же карлик, урод!» Потрясёнными глазами он смотрит теперь на всех, всех без исключения: да где же они, наговорённые ему космические инопланетяне, монстры? И отвечает себе: «Вот они, монстры, здесь, рядом, вполне земные, нашим земным умом, точнее, безумием, сотворённые».
Обстановка в лощине постепенно совершенно меняется. Инопланетяне исчезли, Марина уже в руках отца, вроде можно бы и расходиться, но ребята не расходятся. Они тянутся друг к другу: вернее, класс двигается в сторону стаи. Конечно, Альберт вопьётся в Косого с вопросами по поводу космического корабля, но и остальные, поражённые, сравнивая свою жизнь с этой, впервые увиденной ими, будут с уважением и удивлением думать о том, как же живут эти ребята без мамы и папы, без крова и заботы. Что-то дрогнет в сердцах гимназистов, какая-то пыль слетит с них, что-то искреннее, настоящее проснётся. Младший Яжембский, Баобаб, твёрдо заверит, что больше он в школу «гениев» ходить не будет, Тарас Варенец клянётся себе, что наконец скажет о своей любви к Марине. Но он сделает ещё больше: он объяснит в гимназии, что на Олимпиаду поедет Витёк Савельев, потому что именно он и есть самый талантливый в классе.
А что же стая? Что изменится для неё? Самые главные мысли Мурашовой о стае связаны с центральной фигурой повести, вожаком стаи Генкой Лисом. Когда Аи повернулась лицом к стае и её глаза встретились с глазами Генки, он впервые подумал о том, что, «сложись всё иначе, и он мог бы когда-нибудь кого-нибудь полюбить». Да, все три брата, из-за беспробудного пьянства отца, родились обречёнными. И свою жизнь, которой, он знал, осталось немного, он положил на то, чтобы спасти самого любимого, Ёську, а тот уже потом позаботится о Вальке. На это уходили все чувства, вся душа. И когда у ног Генки оказался саквояж, принадлежавший Вилли, и он увидел, что там полная программа спасения Ёськи, он понял: случилось первое чудо в жизни, его чудо. Но вид всех ребят, уже смешавшихся в кучу, но неслыханная музыка, а скорее, само его сердце приняло решение: пусть это будет чудо для всех, а может быть, и на всю жизнь! Раздавленный жизнью, урод, карлик, он в этом своём решении поднимается над всеми — и своими, и чужими. Генка в жизни много читал, чаще всего фантастику, там всегда шло очень чёткое разделение: на одной стороне силы добра, на другой — зла. Осматривая поле сражения, Генка пытается выяснить — на какой стороне здесь зло, на какой добро? Он рассуждает очень трезво: если посмотреть снаружи, то зло — это они, стая. Но если посмотреть иначе, то ведь за тех, других, всё родители делают, они всем обеспечены. А кто вступится за них — за Ёську, за Косого, за остальных? Значит, их желание через Вилли обеспечить своё существование — это не зло, и зло им, стае, несут те, кто хочет отнять у них их надежду. По существу, это рассуждение человека, обрекающего себя и стаю на преступный путь и другого пути пока не видящего. Но он понимает и другое: эти чистые ребята «не виноваты в том, что родились в приличной части мира». И Генка, которому, вероятно, осталось недолго жить, приходит к самому важному познанию жизни и человека. Он приходит к убеждению: на самом деле граница добра и зла проходит «внутри каждого человека. И каждый из людей сражается сам с собой». Генке кажется, что свою битву он проиграл. На самом деле именно он из неё и вышел победителем, и, вероятно, именно у него нашлось внутри место для маленькой пушистой души, о которой с такой нежностью мечтал Ёська. Повесть Мурашовой не оставит читателя равнодушным: вопросы, поставленные в ней, остались открытыми.
Евгения Путилова,
доктор филологических наук
Пролог
Говорят, что бывают на свете люди, которые ходят на вечернюю рыбалку только для того, чтобы полюбоваться на закат и послушать, как шумит лес, плещет вода да чирикают и квакают всякие пичужки с лягушками. Сидят себе эти люди на бережку, любуются природой и думают о всяких прекрасных разностях. Много людей на свете, есть, наверное, и такие, но Сёмка Болотников, расположившийся с удочкой на берегу озера Петров Ключ, сроду был другим. Птичек Сёмка не слушал, лягушками брезговал (хотя, когда был совсем мелким, любил надувать их через соломинку), на закат не смотрел, а смотрел исключительно на поплавок и думал о том, что ватник под задницей промок уже почти насквозь и надо бы уходить, пока совсем не стемнело, но западло бросать такой клёв, потому что осень скоро и в другой раз не дождёшься. За Сёмкиной спиной стояло красивое белое ведро из-под импортной краски, в котором лениво шевелили плавниками три хариуса[1],[2] два окуня и десяток плотвиц. Все рыбы имели необычный для карельских озёр тёмный, почти чёрный цвет, из-за которого полосы у окуней были почти незаметны. Сёмка подсёк очередную плотвицу, выпустил в ведро, оглянулся через плечо на чернеющий лес и нервно усмехнулся, некстати вспомнив деревенские байки.
Небольшое озеро Петров Ключ пряталось в лесу недалеко от посёлка, который и сам издавна носил то же, никому не понятное имя. Какой Пётр? От чего ключ? Неведомо никому, да никому и неинтересно, потому что краеведов в поселке Петров Ключ не водилось. Рыбаков было много, но все они рыбачили на Вуоксе[3], где и лодки имелись, и простор, и прочие рыбацкие услады. Про озеро же Петров Ключ ходила по посёлку нехорошая слава. С каким-то даже сказочным, можно сказать, душком. Вслух-то, если прямиком спросить, каждый скажет: дурь всё! — однако, кроме Сёмки, бомжа Парамона да совсем маленьких ребятишек, никто из посёлка на Ключе не ловит и купаться даже в самую жару не идёт. Хотя рыба-то в Ключе есть. И вся чёрная. «Дьявольская!» — так бабка говорила. Ну, так в ухе-то или там на сковородке не разберёшь — дьявольская она или ещё какая… Вкусная — и всё!
