Владимир Матэр - Золотой дракон
В июне Женьке исполнялось девятнадцать. Мы с Николаем получили приглашение. Женька сообщала мне об этом в коротеньком письме и спрашивала, в какой день лучше устроить «сабантуйчик».
Она спрашивала об этом меня, и аккуратные, ровные, ученические строчки письма казались полными особым смыслом…
На крыльце дома с черемухой встретила нас мать Женьки, пожилая, хлопотливая, растерянно взволнованная.
— Проходите, гости дорогие, — говорила она. — Рада с вами познакомиться. Женечка мне рассказывала. Ждет вас…
Из комнат доносились веселые голоса. Мы с Николаем, достав бархотки, которые носили за голенищами, наводили глянец.
— А как прикажете величать? — спрашивала мать. — Отчества, простите, не знаю вашего.
В это время на пороге появилась Женя — в легком коротком цветастом платье. С улыбкой на губах и в глазах. Неотразимо милая.
Я забыл свое отчество, забыл начисто. Меня же в самом деле никто нигде по отчеству не называл. Для начальников и своих солдат я был «товарищ лейтенант».
— Ну что вы, — с трудом преодолевая смущение, ответил я матери Жени. — Зовите меня просто по имени.
— По-родственному, стало быть, — сказала мать с понимающей улыбкой.
Эти слова привели меня в состояние беспомощно глупого блаженства. Я подумал, что Женя ведь и в самом деле может быть моей…
Стол с вином и закусками был приготовлен на веранде. Три парня и три девушки стояли перед распахнутыми окнами и оживленно болтали, смеясь и потягивая сигареты. Но даже табачный дым не мог перебить запаха черемухи. Уже поблекшие цветы источали острый аромат.
Мне показалось, что насмешливый разговор у окна каким-то образом касался меня и Николая.
— Вот, — сказала Женя, — знакомьтесь, — И представила нас своим друзьям. Ресторанных подруг среди них не было.
Наше появление вызвало настороженность.
— Не стесняйтесь, — говорила Женя. — Будьте, как дома.
— А не в казарме, — не лучшим образом сострил один из парней.
Мы с Николаем посмотрели на него. Он начал было похохатывать, но примолк.
Тут на веранде появилась еще одна девушка, и все внимание переключилось на нее.
— Чего опаздываешь? — накинулась на нее Женя, но, увидев блеснувшее в волосах девушки украшение, ахнула и закачала головой:
— Какая штука! Просто чудненько!
Я не знал, было ли таким уж чудненьким украшение, но блестело золотом оно здорово. Три головы дракона, изогнув шеи, взирали свирепо и хищно.
Вскоре последовала команда садиться за стол, и обстановка мало-помалу разрядилась. Лица повеселели. Парни снова стали посмеиваться, потирать руки и рассказывать всякую всячину. Не очень, чтобы… Но смеялись все. Было досадно только, что Женя заняла место хозяйки во главе стола, а не рядом со мной.
Потом завели радиолу. Женя танцевала самозабвенно, без передышки. Со всеми. Лицо раскраснелось, глаза блестели. Лихо веселая, она была еще краше.
А парни мне не нравились. Пошловато вели себя. Допускали вольности с Женей. И сердце мое сжималось.
Однако все откатилось прочь, когда мы оказались с Женей наедине. Не знаю, как это случилось. Может быть, даже случайно. Мы сидели на скамье под старой черемухой с руками-ветками, воздетыми к небу. Волнующе близко светились Женины глаза. И то, что чувствовал я, словами не передать…
Женя все основательней входила в мою жизнь. Я засыпал и просыпался с мыслью о ней. На стрельбище, проверяя в мишенях пробоины, сделанные солдатами, видел ее профиль. Никому не говорил, чтобы не показаться смешным, но в пении птиц на заре мне чудился ее голос. И наконец понял и сказал себе, что влюблен.
Так вот, значит, что такое любовь! Когда забываешь о себе, когда ради нее готов, не задумываясь, броситься в огонь. Не спрашивая, зачем, для чего это нужно. Когда нестерпимо хочется быть лучше, стать необыкновенным, достойным любви.
Я уже твердо решил, что начну готовиться к поступлению в военную академию, и, мечтая, видел себя умудренным боевым офицером, рядом с которым под руку гордо шагает Женя.
Но временами меня одолевала мрачная ревность. Мне виделась Женя с ее ресторанными подругами, с парнями, вроде тех, которые были у нее на дне рождения. Равнодушно нахальными, беспечно веселыми. И от таких видений избавиться было не просто.
Вспоминался и детский восторг Жени, когда она увидела блестящее украшение подруги. После дня рождения я обегал все галантерейные магазины города: хотелось доставить Жене радость, да разве сразу найдешь то, что нужно?
Но месяца через три золотого дракона я все-таки добыл. На окраине небольшой, полузаброшенной деревушки, где наша рота расположилась на привал после учебной атаки, оказался бревенчатый магазинчик. Крыльцо в три ступени, мощная решетка на окне-бойнице, выцветшая вывеска. На прилавках и полках лежали конфеты, пряники, мануфактура, под стеклом — разные украшения. И среди них, хищно изогнув шеи, — золотой дракон. Представляете мою радость? Дракон, разумеется, был не золотым, из позолоченного стекла, но блестел. И впечатление в самом деле производил.
— Что, сынок? — спросила меня однажды мать, пряча руки под фартуком. — Никак собираешься привести в дом молодуху?
— Собираюсь, мама, — ответил я.
Мать бессильно опустилась на табуретку, и по ее щекам покатились слезы.
— Ну что ж… Пожалуй, пора, — сказала она. — Ты появился на свет, когда отцу не было и двадцати пяти… — И задумалась. — Царство ему небесное.
— Мы редко видимся, мама. Она живет в городе… — И тут впервые я подумал с обидой, что судьба несправедлива ко мне, забросив в медвежий угол, откуда можно выбраться не чаще двух раз в месяц.
— Была бы девушка хорошая, — сказала мать. — А это, — она увидела украшение, которое я извлек из полевой сумки, — ей?
Я согласно мотнул головой.
— Чадушко ты мое любезное! Да кто же дарит девушке такое страшилище? Неужто нет получше?
Мама не знала, что этот дракон так нравится Жене.
— Не страшилище, мама, а произведение искусства, — ответил я с досадой, невольно принимая сторону Жени, хотя понимал, что дракона вернее было бы назвать произведением ширпотреба.
Мать посмотрела на меня, вздохнула и утерла слезу.
— Коли серьезно затеяли, теперь все у вас пойдет по-своему.
То, что Женя станет моей женой, для меня было решенным. Только я все еще никак не осмеливался сказать ей об этом и возлагал большие надежды на золотого дракона. Мне казалось, он поможет в трудном разговоре.
Поезд прибывал в город слишком рано, чтобы идти прямо к Женьке. И потому с вокзала, как и обычно, я направился в офицерское общежитие, где жил Николай. Он уже собирался на службу.
— Как тут у нас дела? — спросил я вместо приветствия, имея в виду прежде всего Женьку.
Он будто бы не слышал моего вопроса. Но спустя некоторое время промолвил уклончиво:
— Видел как-то раз… издалека… Шла… — и перевел разговор на другую тему.
Что-то обидное почудилось мне в Колькиной недоговоренности.
…Женя в простеньком халатике, с косынкой, накинутой на плечи, перетянутая, как оса, пробиралась меж грядами своего огорода.
Солнце заливало землю. Женя обратила к солнцу лицо и потянулась.
Я не знаю, доводилось ли вам испытать это удивительное изумление, когда покоряет одна какая-нибудь маленькая деталь в облике любимой женщины, в ее одежде, в жесте. Если нет, вряд ли вы любили…
Я не мог оторвать глаз от Женьки. И стоял у забора, любуясь, пока она не скрылась за домом.
Она даже не услыхала звука щеколды и, когда я вошел во двор, сидела, задумавшись, на скамье, лузгая семечки.
— Жень, здравствуй!
Она испуганно обернулась, стряхнула с колен шелуху.
— Здравствуй. — И улыбнулась обрадованно.
Я в то время, как уже говорил, копил в себе человеческие добродетели, чтобы нравиться ей. И твердо не был уверен, что лузгать семечки во дворе неприлично, хотя знал — в трамвае, например, никак нельзя. Женина приветливость меня ободрила, и потому, как тогда после ресторана, я ринулся делиться с ней скромным своим багажом по части воспитанности.
— Но я же не в трамвае, — с капризной гримасой сказала она, выслушав сбивчивые мои рассуждения.
— Так не о трамвае и разговор, — растерянно промолвил я.
Женя обиженно отвернулась. И тут я вспомнил о золотом драконе.
— Жень! Ты погляди.
Даже не взглянув, она небрежно отвела мою руку.
Меня иногда озадачивала ее непоследовательность. Женя могла в мгновенье сменить гнев на милость. И наоборот.
— Ты зря сердишься, Женя. Так нельзя, — сказал я, чувствуя, что во мне все обрывается и меркнет солнечный день.
— Посмотри.
Увидев золотого дракона, она поднесла пальцы ко рту и, враз изменившись, глянула на меня распахнутыми бархатными признательными глазами.
