Дзюнко Инадзава - День танцующего ветра
– А мой на медицинском.
Выражение его взгляда изменилось. Такако тут же заметила это. В глазах его появилась снисходительность. Ее это несколько покоробило – она хотела добра, а ей за это платят пренебрежением…
Он явился и на следующий день. Накануне оставил визитную карточку – хотел непременно встретиться с шефом. Эндо в этот день принимал посетителей. День был ветреный, как и предыдущий, в воздухе танцевали желтые песчинки. Старик опять был в своем потертом костюме.
Он опять завел разговор о том, что ему нужна квартира. Сын то плачет, то сердится; видно, старику и в голову не приходило, что так по-детски капризничать сыну должно быть попросту стыдно. Он, пожалуй, рассказывал об этом даже с некоторым бахвальством. Может, он считает, что раз сын учится на третьем курсе, то ему все можно? Наверное, единственный сын, и родился, когда отец уже был в летах, вот он его и балует. Такако вдруг подумала, что ей, пожалуй, не хотелось бы попасть к такому врачу, доверить ему свою жизнь. В этот момент она совсем забыла о том, что говорил про ее своеволие собственный отец.
А дальше все переменилось в мгновение ока – старик стал полностью распоряжаться Такако. У дежурной по телефону внезапно оказалась масса дел.
Она судила по внешнему виду, вот и решила, что он беден, принижен и простодушен. Все это было ошибкой. Он не был ни беден, ни принижен, ни простодушен. Просто безгранично любил сына. И не замечал, что даже в глазах юной Такако любовь эта выглядит жалкой и унизительной.
Старик потребовал, чтобы была подыскана просторная и самая светлая комната, выходящая на солнечную сторону. Выяснилось, что есть именно такая, но люди, живущие там, должны освободить ее только в июне; тогда он решил сделать все, чтобы выселить их как можно скорее. В итоге сорокалетние супруги – нынешние хозяева квартиры – должны были выехать не в июне, а в середине текущего месяца, за это старик возмещал им расходы по переезду. Обе стороны начали осторожные переговоры.
Эндо подначивал и тех и других.
Выражение покорности исчезло с лица старика, напротив, теперь он каждый день являлся в контору, всем своим видом выражая явное недоверие. Для него никак невозможно было ждать три месяца до июня. Прошла неделя, и сделка состоялась – комната освобождалась в конце марта. Такако не очень разбиралась в деловых вопросах, но, по всей вероятности, были еще какие-то закулисные интриги. Старик исхудал недаром.
В день, когда все формальности, связанные с отъездом прежних жильцов, были завершены, старик привел своего сына, студента третьего курса. Такако уже была настроена против. И очень сильно. Студент казался грубым, спесивым, неприятным юнцом.
Однако когда Такако увидела его, то даже удивилась. Студент был мягким, застенчивым и сдержанным. Кожа довольно светлая, высокий и стройный.
– Что за милый юноша! – сказала бывшая хозяйка квартиры. – Прямо позавидуешь, какой у вас замечательный сын. Он всегда будет доставлять вам только радость. – И она восхищенно посмотрела на молодого человека.
Конечно, когда выгодное дельце обделано, можно и на комплимент расщедриться.
– Тут и университет близко, и место тихое, заниматься хорошо, – продолжала она в том же духе.
Студенту явно было неловко слушать похвалы в свой адрес. Даже Такако видела, что ему не по себе, ведь он не напрашивался на такие комплименты. И теперь морщит нос, стараясь сохранить на лице бесстрастное выражение.
– Уйму денег потратил, – жалобно вздохнул старик.
– Да и учеба денег требует, – поддакнул Эндо, корпевший над купчей. Но сразу же утешил: – Ничего, вот закончит, и все окупится сторицей. – И протянул старику бумаги.
– А может, и нет! Это только считается, что врачи много зарабатывают. На самом деле не очень-то они наживаются, особенно те, кто кончил Токийский университет. – Голос хозяйки, внезапно вмешавшейся в разговор, звучал поразительно самоуверенно.
Старик, чуть не подпрыгнув на месте, повернулся к ней.
– Это еще почему? – спросил вместо него Эндо.
– Потому что есть у них совесть. Штука, конечно, обременительная. В университете-то так их воспитывают да обучают, что никак они от нее отделаться не могут. Вот и не получается у них наживаться. Все так говорят. – Хозяйка снисходительно улыбнулась.
– Вот как…
Студент, по-прежнему морща нос, пытался погасить застенчивую улыбку. Непонятно было, к чему относилась эта улыбка – к слову «совесть» или к чему-то другому.
Такако вдруг вспомнила, что оба они на третьем курсе, и ей стало не по себе. Конечно, не все, поступив в университет, начинают с одной и той же черты. Линия старта у каждого своя, каждый начинает со своего места, вступительные экзамены призваны сократить различия, но, в сущности, они все равно всегда потом обнаруживаются.
– Когда вы переезжаете? – спросила хозяйка. Сама она уезжала в следующее воскресенье, и ей, по сути дела, должно быть безразлично, что будет дальше, но она с любезным видом задала этот вопрос.
Комната в европейском стиле, перестилать татами не нужно. Как только выедут жильцы, тут же можно и вселяться.
– В понедельник, – ответил студент.
– Я перед отъездом приберу. Так что все будет в лучшем виде, – сказала хозяйка с жеманством. – А батюшка, верно, вам помогать будет? Стоит задержаться, посмотреть, как устроится сын.
Старик прямо из кожи лез, чтобы достать эту комнату, так что она и его не обошла своими любезностями.
– Стар уж я, помочь ничем не могу, да и сын говорит – товарищи придут, помогут, – весело ответил старик, устроившись на диване.
– Из окна университетскую рощу как на ладони видно. Так что желаю вам успеха, – сияя улыбкой, добавила хозяйка и, распрощавшись, вышла.
Студент переехал тридцать первого марта. Это был последний день работы Такако в конторе. Незадолго до этого он привез битком набитый чемодан и портфель, объявив, что это – самое ценное его имущество, потому он боится перевозить его на машине. Оказалось, что речь идет о пластинках. И чемодан, и портфель были наполнены пластинками в пестрых легкомысленных суперобложках, и названия там были такие: «Дождь гортензий», «У меня нет зонтика», «Отчего-то полюбили, отчего-то расстались» и тому подобное. Такако удивилась. Она-то думала, там и вправду что-то важное.
Почему их нельзя перевезти на машине? Даже если что-нибудь разобьется, уж наверно большой беды не будет.
– Сыну отцовского сердца не понять, – бормотал Эндо, отсчитывая Такако половину ее жалованья. Половину она уже взяла вперед, так что это был остаток. Эндо положил ассигнации на стол. И с легкомысленным видом вдруг запел:
Надо мне идти,Идти на свиданье с тобой.Пусть дождем намочит,Идти на свиданье с тобой.Но дело в том, что дождик льет,А зонтика нет у меня.Надо мне идти,Идти на свиданье с тобой.
Что «сыну отцовского сердца не понять», Эндо тоже взял с пластинки. Помогать медику при переезде явились не товарищи, а две девицы. Оказавшись втроем в комнате, они заварили кофе и начали носить вещи. Вещи были не очень тяжелые, но таскали эти трое не спеша и с перерывами, так что непонятно было, когда же наконец из машины, остановившейся у входа, извлекут последний предмет. Такого, уж конечно, ни Эндо, ни отец студента не ожидали. Старик пришел поблагодарить товарищей за помощь, но, увидев женщин, тут же ушел в полном расстройстве чувств.
– А ведь он даже не рассердился. Застыдился, смутился – и все. У меня почему-то так и стоит перед глазами эта картина, как он бредет отсюда прочь. Прямо хоть песню сочиняй! – И Эндо снова запел, уже на другой мотив:
Надо мне идти,Идти на свиданье с тобой,Но дело в том, что дождик льет,А зонтика нет у меня…
С завтрашнего дня сюда на работу снова выйдет та студентка из параллельной группы. Интересно, доводилось ли ей здесь видеть такое…
На обратном пути Такако встретила знакомого, Хомму, учившегося в том же университете. Они вместе зашли в кафе.
– Ты что, с отцом поссорилась, что ли? – спросил Хомма, когда они уселись на диванчике.
– Да не то чтоб поссорилась…
Просто расстроилась и ушла, добавила про себя Такако. А разве станет он высылать ей деньги после той сцены? Сегодня она это поняла.
– Учебу ты бросила? – спросил Хомма.
– Нет.
– Да ведь ты вроде из-за того с ним и поссорилась, что решила университет бросить. Значит, решение-то было не слишком серьезным? – У Хоммы лукаво заблестели глаза.
– А вы не собираетесь бросать учение? – отпарировала Такако. Хомма относился к своей работе в комитете по оказанию помощи неимущим с непомерным рвением. Словно жить без нее не мог. Еще он был членом студенческого комитета самоуправления. Так что на лекциях его и видно не было. Поэтому во время сессии он всегда одалживал чужие конспекты, но на этом дело кончалось – читать их у него желания не было. А раз так, думала Такако, не лучше ли бросить учебу и заняться делом?
