Дмитрий Красавин - Естественный отбор
Впрочем, я несколько увлекся описанием подробностей Яшиного бизнеса. Тем более, что в первый год Яшиной деятельности в Мелешках ни он, ни его бизнес не имели никакого отношения к монастырю. (Ну разве иногда, проезжая на Джипе мимо куполов Троицкого собора, вздыхал Яша о неустроенности души, вспоминал разговор с таллиннским священником — и мимо… Некогда было. Некогда…) Но в жизни все так тесно иной раз переплетается… Неисповедимы пути Господни.
Как-то раз заскочив по делу, с бутылочкой французского коньяка, в кабинет главного инженера номерного завода, Яша оказался свидетелем одного интересного разговора. Главный беседовал по телефону с ктитором Никольской церкви, занимающимся вопросами организации реставрационно-строительных работ на территории монастыря. Ктитор просил у завода выделить дополнительную строительную технику, в виду ожидающегося в выходные дни наплыва на стройплощадку помощников-энтузиастов. Главный инженер обещал приложить максимум усилий, чтобы выполнить просьбу ктитора. Положив телефонную трубку на рычаг аппарата, он пожаловался, принимая от Яши презент, — дескать чересчур допекают эти монастырские энтузиасты своими проблемами — то им бульдозер, то автокран подавай — и все бесплатно хотят.
Яша сочувственно покачал головой. Главный разлил по стаканам коньяк. Они выпили. Закусили конфетками. Помолчали, размышляя каждый о своем. Выпили еще по стаканчику. Затем главный инженер достал из сейфа бутылочку Московской и, разливая водку по стаканам, посетовал на равнодушие городских властей к проблемам восстановления монастыря:
— Город ни копейки на монастырь не выделил, а завод — не было случая, чтобы монахам в какой технике отказал, хотя работники завода и сидят по полгода без зарплаты.
От проблем строительства разговор, под водочку, перешел к рассуждениям о религии вообще. Оба согласились, что без религии народ дуреет: молодежь хулиганит; мужики, все сплошь, пьют безбожно; бабы — курить начали… Надо способствовать, чтобы вера православная укоренялась в народе. Когда следом за коньяком была допита и водка, главный инженер сказал, что он, хоть и в тайне, но подозревает, что Бог на самом деле есть. Яша расчувствовался, сказал, что тоже верит в Бога.
Раз такое дело, то тут же, прямо с завода, они решили пойти в Троицкий собор, чтобы помолиться за народ русский. Но до собора им не было суждено дойти. На выходе с проходной их поджидал ктитор Никольской церкви, тот самый, который звонил главному инженеру по поводу строительной техники. Главный хотел его поцеловать, но ктитор уклонился от поцелуя и поинтересовался — во сколько часов завтра прибудут в монастырь автокраны?
— Ба! — воскликнул главный. — Я совсем забыл, что суббота — это завтра и не отдал никаких распоряжений в транспортный цех.
Ктитор разволновался:
— Завтра больше тысячи помощников в монастыре соберется. Что им без техники делать? Денег на строительство нет… А вы… — он не удержался от упрека. — Разве вы русские люди? Вам бы только пить!
Яша от такого проникновенного монолога расчувствовался еще больше, чем тогда, когда сказал, что верит в Бога. Ктитор казался ему кем-то вроде Христа во плоти. Он достал из пристегнутого к поясу кошелька четыре пачки стодолларовых купюр и, всхлипывая от умиления самим собой, протянул их служителю церкви:
— Это все, что у меня с собой есть. Сорок тысяч долларов.
Я не буду описывать дальнейших подробностей долгой и проникновенной беседы подвыпивших коллег по бизнесу с ошарашенным от подарка ктитором. У Яши в памяти осталось то, что его имя, имя Яши Беленького, будет увековечено на медной пластинке, которую строители прикрепят к стене Надвратной церкви Югского Свято-Троицкого монастыря, и всякий раз, до скончания веков, отмечая на литургиях годовщины освящения Надвратной церкви, священник будет поминать его, Яшу, перед Господом. В качестве материальных подтверждений свершенного им подвига в сейфе таллиннского офиса у Яши хранились номер газеты «Мелешкинский комсомолец» с восторженной статьей главного редактора о возрождении меценатства да выданный ктитором двумя днями позже корешок приходного ордера с печатью Никольского православного прихода, подтверждающий факт получения приходом от Яши благотворительного взноса на строительство Надвратной церкви Югского Свято-Троицкого монастыря в сумме сорока тысяч долларов. (Несколько позже я узнал, что было еще одно материальное подтверждение. Несмотря на вполне понятное отсутствие наличных денег, которые Яша должен был отдать руководству завода сверх официально переводимой за металлы суммы, ему впервые поверили на слово и отпустили металл в кредит. Причем в объемах, значительно превышающих первоначальную договоренность. Подобная практика утвердилась и впредь. Так что Яше удалось, как он впоследствии говорил — с Божьей помощью, в довольно короткие сроки, до момента появления конкурентов, вывести с завода почти всю медь, бронзу, нержавейку.)
Вот так, сквозь призму моего личного восприятия, выглядит история приобщения Яши к делам монастырским.
От меня он хотел немного: собрать информацию о прошлом Югского монастыря и, в частности, о бывшей когда-то при нем Надвратной церкви; о наиболее чтимых в прошлом игуменах и святых; посвятить Яшу в тонкости церковного этикета — где стоять, что делать, о чем говорить во время свершения ритуала освящения церкви. Для него лично это был исторически значимый момент. Яша хотел выглядеть достойным своего высокого сана — самого крупного спонсора Югского Свято-Троицкого монастыря.
За все про все мне устанавливался разовый оклад в сумме 3000 крон и суточные на время поездки в Мелешки — из расчета 500 крон в день. Оформление медицинской страховки, визы, проезд из Таллинна и обратно, проживание в Мелешках и в гостиницах по пути следования также, разумеется, оплачивались не из моего кармана.
Я обещал Яше дать ответ о своем согласии или несогласии через два-три дня. Он говорил, что время — деньги, что для него жизненно важно получить ответ как можно скорее, то есть — немедленно. Сошлись на том, что я отвечу ему завтра.
Глава 2
«Полная сомнений и размышлений»
Вечером того же дня, размышляя, уже у себя дома, о необычном Яшином предложении, я невольно вспомнил о всех перипетиях нашего знакомства. Вспомнил Мелешки нашего детства, перрон городского вокзала, с которого нас, троих одноклассников — Яшу, Вадима Черемцова и меня — Московский поезд унес в самостоятельную, без опеки родителей, бурную, студенческую жизнь. Потом было распределение. Нас с Яшей направили работать в Таллинн, а Вадим попал в Кохтла-Ярве. Первое время мы более-менее регулярно поддерживали друг с другом связи, но потом каждый замкнулся на своих интересах. Яша с Вадимом вообще умудрились рассориться из-за каких-то пустяков…
Всегда и во всем стремившийся к лидерству Яша приобщился к партийно-комсомольским делам: возглавлял на заводе комсомольский прожектор; был комсоргом цеха; заместителем комсорга завода… Пик его карьеры назначение на должность инструктора райкома партии — совпал с началом перестройки.
Вадим Яшиной хваткой не обладал, и поэтому жизнь его периодически встряхивала. На работе его загружали заданиями за троих, а платили ниже среднего, потому как знали, что он роптать ни в том, ни в другом случае не будет. В очереди на квартиру его три раза передвигали назад. Потом еще лет пять он числился в первой десятке очередников, но из сорока получаемых заводом квартир на его долю всегда почему-то не хватало. Молодая, красивая жена, не выдержав бесхарактерности мужа, его неумения отстоять свои законные права, подала на развод и уехала жить к родителям. Вадик замкнулся в себе. Заинтересовался религией, пытаясь найти в ней прибежище от неуютной, неприветливой к нему действительности.
Ровно пятнадцать лет назад, в один из теплых июньских вечеров 1983 года, он приехал в Таллинн и позвонил в двери моей квартиры. Было поздно, мы не виделись до этого визита почти целый год, кроме как у меня, ему негде было в Таллинне остановиться на ночь, но он приехал без всякого предупреждения, так, будто день или два задержки могли отвратить его от некоего чрезвычайно важного для всей дальнейшей жизни шага. Вероятно, так оно и было. Мы просидели с ним за бутылочкой портвейна и разговорами с десяти часов вечера до утра следующего дня. Утром Вадим шагнул в свою новую жизнь, а я остался в жизни старой. Но что-то там, в глубине моей души, дрогнуло и стало меняться. Это «что-то» помешало мне у Яши в кабинете принять предложение о поездке в Мелешки. Это «что-то», в конечном счете, побудило меня взяться за перо и запечатлеть на бумаге некоторые размышления, отблески чувств, событий, в той или иной степени связанных с Яшей, Вадимом, монастырем в Мелешках и номерным заводом.
