Сергей Саканский - Произрастание (сборник)
– Я, видите ли, вообще не ем мяса. Я убежденный вегетарианец.
– Я, представьте, тоже.
– А как вас зовут?
– Меня Магда, а вас?
– Виктор. Очень приятно.
– Мне тоже. Приятно встретить единомышленника. Я ведь одинокая вегетарианка. Мой муж, например, спокойно ест мясо.
Виктор вдруг рассмеялся:
– Моя жена тоже, представьте себе!
Трясогузка, испуганная громким мужским смехом, перелетела от Виктора к Магде, как бы в чем-то передавая эстафету.
– Жена и теща прожить без мяса не могут, – пояснил Виктор, – и мне, конечно, приходится добывать.
– Вы на заводе работаете?
– Да, но там не платят, сами знаете. На днях вот обещали халтуру в деревне, так заплатят, кстати, прямо-таки мясом. Забью морозильную камеру сразу месяца на три… – Виктор вдруг пристально посмотрел на Магду, и она поняла, о чем он подумал. – Или даже на четыре… – уточнил он и смутился.
Магда разглядывала Виктора с нарастающим любопытством: именно о таком мужчине она мечтала всю эту неспокойную, обильную весну… Единомышленник, он так же сладко любит и чувствует природу. Ходит один по лесу, наслаждается первыми красками. Невысокий коренастый брюнет, крепкие сильные ноги, выпуклая, наверняка волосатая грудь… Жадный, золотой блеск в очах… Магде захотелось, чтобы он овладел ею немедленно, стоя, вплетя ее всю в корневище поваленной ели, чтобы стала она, как дриада, сестра дерева, с деревом неразрывно сроднясь.
Серая трясогузка, как бы испугавшись ее мыслей, вспорхнула внезапно и улетела прочь – сквозь голые кусты боярышника…
Увы, люди живут вопреки своим тайным желаниям. Они поговорили, медленно продвигаясь к опушке, однажды она споткнулась, и Виктор ловко поддержал ее под мышку, пальцем случайно коснувшись груди. Магда почувствовала, как промокают ее трусы.
Они оказались во многом похожи, несмотря на то, что Виктор был лет на двадцать младше ее. Это и не удивительно, ведь мужчина мыслит быстрее. У них были общие наблюдения, маленькие индивидуальные открытия… Оба страстно, жадно любили природу. Оба понимали таинственный мистический смысл леса. Они общались так бурно, так искренно… Они расстались на опушке, чтобы не идти вдвоем по городу, по маленькому грязному городу, где все про всех знают, и это был их первый молчаливый уговор, как будто бы они уже стали любовниками…
Впрочем, какая разница, духовно это произошло или физически? Они договорились встретиться через неделю, в следующую субботу, в то же самое время и на том же месте. Магда знала, что тогда это и произойдет.
– Вы понимаете теперь, – с жаром воскликнул Виктор, уже на опушке, в непроизвольном порыве сжав ее локоть, – вы ведь понимаете, что при социализме мы жили гораздо лучше, полнее, искреннее…
– Да, да! – энергично закивала Магда, – вы совершенно, вы удивительно правы…
Придя домой, она небрежно бросила пакет с ривлем на кухонный стол. Да, не стоит его прятать – пусть лежит на самом видном месте. Глупо, конечно, получилось с Виктором насчет ривля, но ведь надо было что-то сказать… Китаянка тогда тоже говорила обиняками.
– Полный курс лечения, – обиняками говорила китаянка, – длится довольно долго, хотя первые результаты сказываются почти сразу. Облегчение наступит спустя три-четыре месяца. Это выбрасываешь, – она отделила чавку от стебля и щелчком отшвырнула наземь, – а это берешь. Сушишь и хранишь в темном месте. По одной чайной ложке. Один раз в день. Это очень древний способ. И не перебарщивай. Важно точно удержать дозу.
Это было почти четверть века назад. Магда и подумать не могла, что ей когда-нибудь пригодится такое знание…
– Ну как? – спросил Лев, оторвавшись от газеты и глянув на нее поверх очков. Он полулежал на диване, укрытый клетчатым пледом. Магда промолчала, потому что знала, что он сейчас скажет.
– Хорошо было в лесу? – продолжал Лев, но Магда молчала.
– Я спрашиваю: хорошо тебе было? Нашла кого-нибудь?
Молча Магда переоделась, молча прошла на кухню – разбирать ривль. Но муж, кряхтя, проследовал за ней, остановился в дверях.
– Ну, поделись, – говорил он тонким голоском, – Как он тебя к дереву прижал, как трусики промокли… Ты кончила? Расскажи, как кончила…
Магда подняла на мужа измученное лицо.
– Я много раз говорила: ходи со мной. Сидишь тут, пылью дышишь…
– А это что такое? Что ты еще там набрала? – морщась, Лев поворошил пальцами в пакете. – Ты что, отравить меня решила?
– Это ривль, – объявила Магда. – Помнишь ту китаянку из третьей квартиры? В Николаевске? Ту самую китаянку, которую ты выебал на свадьбе у Мурзиковых?
– Опять ты свое! Ты что – видела? В углу там стояла, что ли? Какая же ты дура, всю жизнь…
– Теперь уже не имеет значения. Так вот, это она меня научила. От одной женской болезни. Тебе незачем знать.
– Какой еще болезни? Она что, болела этой болезнью?
– Вот ты и попался. Почему тебя интересует, чем болела китаянка?
– Вовсе это меня не интересует.
Лев ушел, наконец, с кухни, кряхтя. Магда улыбнулась, продолжая разбирать ростки ривля. Поставила воду для каши, мужа накормить, привычно высморкалась в кастрюльку и вытерла пальцы о передник. Подумала: а что его сушить? Можно начать прямо сейчас. Выбрала несколько крепких росточков, мелко порезала на буковой доске и бросила в закипающую воду.
Вдруг простая, страшная мысль пришла ей в голову. Деликатесное блюдо, почти мясная калорийность… А что, если Виктор вздумает собирать ривль?
Подумав немного, Магда успокоилась. Завтра понедельник и человек пойдет на работу, и будет работать всю неделю. Стоят сухие солнечные дни. За неделю ростки ривля развернутся, и ему уже нечего будет собирать. И вообще – с чего это молодому человеку промышлять собирательством, он что, умирает с голоду? И вообще… После того, что произойдет между ними, молодому человеку будет уже не до ривля… А что, если он не придет?
Подумав так, Магда не на шутку разволновалась. По мере того, как двигалась неделя, волнение все возрастало. Мужчины часто обманывали ее в жизни, часто бросали в самый последний момент… И она никогда не могла даже и пикнуть, потому что всегда была замужем, и всегда были эти маленькие вонючие городки, лесные городки, потому что муж был военным, и вокруг тесно жили соседи.
В среду ночью Лев вдруг проснулся и, определив, что она не спит, стал говорить.
– Сон мне дурной приснился, страшный… Я часто ревновал тебя, глупо, бездарно… Ты уже и не обращаешь внимания, так это завязло в зубах. Это я все в шутку, любя. Это все была длинная, многолетняя, затянувшаяся шутка… Так вот подло устроен человеческий мозг: он генерирует чудовищные, отвратительные мысли, он проецирует невообразимые сны, и в этом грозовом свете сразу блекнет и теория Дарвина, и все мировые религии…
Магда не слушала дальше, ей уже самой снился сон. Она видела ту же поляну с вывороченной елью, где встретила Виктора. Она шла, что-то держа в руках, посмотрела, увидела: книжка…
Библия?
Что-то шуршало под ногами, сухое, как оторванные крылья насекомых. Она посмотрела: чавки. Всюду, куда ни глянь, валялись уже начинавшие подсыхать чавки ривля. Весь, до последнего ростка ривль был собран! Кто же это собрал здесь ривль? Ах, Виктор!
Вдруг она увидела его вдали, дернулась к нему, но, оказывается, прямо под ногами, между ей и Виктором была трясогузка.
Магда знала, что это была серая трясогузка, самка, но выглядела она как лестница, и Магда остановилась на краю лестницы, на краю трясогузки… И что-то еще ей снилось в ту ночь, когда где-то близко над лесом полыхали первые весенние молнии, – какое-то новое чувство, важное открытие, но не она могла вспомнить, как ни напрягалась, не могла…
В пятницу Лев взял бутылку водки, напился, ударил Магду по шее, едва она опрометчиво приблизилась на расстояние вытянутой руки.
В субботу, когда Магда уже выходила, Лев окликнул ее:
– Постой. Я, пожалуй, и вправду, с тобой схожу, хотя бы раз.
Сердце екнуло, закатилось… Да что б ты сдох, сдох, прямо сейчас, сию минуту, никаких три-четыре месяца – сейчас, сейчас!
– Разумеется, милый. Одевайся и пошли.
Лев пристально посмотрел на нее.
– Я пошутил. Делать мне нечего, по лесу шляться… К тому же, у меня что-то печенка побаливает.
– Что? Печенка…
Сердце Магды снова забилось, но уже по другой причине. Так, верно, любящий муж принимает сообщение молодой жены о первой тошноте…
Подействовало!
Результаты сказываются почти сразу, но облегчение наступит спустя три-четыре месяца.
Облегчение… Он принял всего семь порций ривля, а процесс уже начался.
– Съешь ношпу, милый, поможет.
– Правда? – он смотрел на нее с полуоткрытым ртом, у него были круглые, оттопыренные ушки, и весь он походил на ребенка, того самого, каким Магда впервые увидела его, в Николаевске-на-Амуре, более сорока лет назад.
– Знаешь, Магда, – проговорил Лев, – я последнее время часто думаю, рассуждаю, и мне кажется, что при социализме люди жили гораздо спокойнее. Как ни парадоксально, но социализм более органичен человеческой природе, нежели капитализм. Человек лжив, лицемерен, двойствен, так же, как и социализм. Это была чрезвычайно удобная, комфортная среда обитания…
