Борис Виан - Прилежные ученики
— Так ведь там не наш участок, — сказал Люн.
— Ну и что, сходим просто так, — ответил Патон, — может, зацапаем кого, вот смеху-то будет! Но если не хочешь, давай наладимся в…
— Патон, — сказал Люн, — я знал, что ты свинья, но это уж слишком! Как я могу этим заниматься — теперь?!
— Ты трехнулся, — сказал Патон. — Ладно, черт с тобой, смотаемся на Центральный склад. И прихвати на всякий случай свой упокоитель, мало ли что бывает, вдруг посчастливится убаюкать кого-нибудь!
— Ясное дело! — воскликнул Люн, дрожа от возбуждения. — Самое меньшее десятка два уложим!
— Эге! — сказал Патон. — Я гляжу, ты всерьез влюбился!
V
Патон шел впереди, Люн за ним, едва не наступая дружку на пятки. Пройдя вдоль искрошившейся кирпичной стены, они приблизились к аккуратному, тщательно ухоженному пролому: сторож содержал его в порядке, чтобы жулики не вздумали карабкаться на стену и, чего доброго, не повредили ее. Люн и Патон пролезли в дыру. От нее вела в глубь территории склада узенькая дорожка, с обеих сторон огороженная колючей проволокой, чтобы вору некуда было свернуть. Вдоль дорожки там и сям виднелись окопчики для полицейских, — обзор и обстрел из них был великолепный. Люн и Патон выбрали себе двухместный и комфортабельно расположились в нем. Не прошло и двух минут, как они заслышали фырканье автобуса, подвозящего грабителей к месту работы. Еле слышно звякнул колокольчик, и в проломы показались первые воры. Люн и Патон крепко зажмурились, чтобы не поддаться искушению, — ведь гораздо занятнее перестрелять этих типов на обратном пути, когда они с добычей. Те прошли мимо. Вся компания была босиком, во-первых, во избежания шума, во-вторых, по причине дороговизны обуви. Наконец, они скрылись из вида.
— А ну, признайся, ты предпочел бы сейчас быть с ней? — спросил Патон.
— Ага, — сказал Люн, — прямо не пойму, что со мной творится. Должно быть, влюбился.
— А я что говорю? — подхватил Патон. — Небось и подарки делаешь?
— Делаю, — сознался Люн, — я ей подарил осиновый браслет. Он ей очень понравился.
— Немного же ей надо, — сказал Патон, — такие давно уж никто не носит.
— А ты откуда знаешь? — спросил Люн.
— Тебя не касается, — ответил Патон. — А ты хоть разок пощупал ее?
— Замолчи! — сказал Люн. — Такими вещами не шутят.
— И чего это тебя на одних блондинок тянет? — сказал Патон. — Да ладно, это пройдет, не она первая, не она последняя. Тем более там и взяться-то не за что, она худа как щепка.
— Сменил бы ты пластинку, — сказал Люн, — ну чего ты ко мне пристал?
— Потому что на тебя смотреть противно, — сказал Патон. — Гляди, влюбленный, замечтаешься — как раз попадешь в отстающие!
— За меня не бойся, — сказал Люн. — Тихо! Идут!
Они пропустили мимо себя первого — высокого тощего мужчину с лысиной и мешком мышиной тушенки за спиной. Он прошел, и тогда Патон выстрелил. Удивленно крякнув, тот упал, и банки из мешка раскатились по земле. Патон был с почином, настала очередь Люна. Он вроде бы уложил еще двоих, но они вдруг вскочили и пустились наутек. Люн изрыгнул поток проклятий, а револьвер Патона дал осечку. Еще трое жуликов проскочили у них под самым носом. Последней бежала женщина, и разъяренный Люн выпустил в нее всю обойму. Патон тут же выскочил из окопчика, чтобы прикончить ее, но она и так уже была готова. Красивая блондинка. Кровь, брызнувшая на ее босые ноги, казалось, покрыла ногти ярким лаком. Запястье левой руки охватывал новенький осиновый браслет. Девушка была худа как щепка. Наверняка умерла натощак. Что ж, оно и полезней для здоровья.
Комментарии
1
Люн и Патон. — Как обычно у Виана, эта пара носит «говорящие» имена: «Люн» по-французски — луна, «Патон» — тесто.
2
Полан и Арлан. — В июне 1946 г. роман Виана «Пена дней» выдвигался на соискание «премии Плеяды», установленной издательством «Галлимар». Премия пользовались большим весом в литературных кругах, и получить ее было заветной мечтой Виана. Однако благодаря усилиям членов жюри, писателей Жана Полана и Марселя Арлана, премия была присуждена аббату Грожану, автору сборника поэм на библейские темы «Земля во Времени». То, что «Пене дней» жюри предпочло сочинение священника, чрезвычайно задело Бориса Виана. Виновников своего провала («самых отъявленных тупиц») писатель выводит и в других своих произведениях.
