Март Кивастик - Автопортрет с женой и лошадью
Пилле стояла, подняв морду, и вглядывалась в сторону леса. Будто ждала появления лешего. Когда Пеэтер окликнул ее, она опустила голову и начала отступать. Пеэтер разломил морковку, раздался характерный хруст. Пилле развернулась и прислушалась. Морковку она чует за километр. Морковка мгновенно меняет ее настроение. Когда Пеэтер распахнул электропастуха, Пилле обнюхала его карман и попыталась вытянуть из него морковку. На куртке осталась слюна. Куртка, вещи, разные штуковины — какое это имеет значение. Пеэтер продел под уздечку повод и дал Пилле морковку. Потом еще одну — для успокоения совести. И еще одну. На душе легче не стало.
Днем конюшня обычно пустует. Конюх курил в дальнем конце манежа. Пеэтер помахал ему и завел Пилле в конюшню. Ее денник слева, последний перед помывочным помещением. Тут она прожила почти восемь лет. Примерно с того времени, как четырехлеткой оказалась в этой конюшне. Жеребенком, она год провела с матерью, потом еще годы в Таллинне, когда она принимала участие в состязаниях, и Пауль увез ее, чтобы удобнее было тренироваться. В незнакомых местах Пилле не нравится. Она психует, глаза тускнеют, голова понуро опускается, пропадает аппетит. Сама не своя становится. Она так привыкла к одному и тому же деннику. У себя дома. Пеэтеру захотелось сделать что-нибудь полезное, но все оказалось в порядке. Сено насыпано, овес в яслях, опилки свежайшие, соль почти новая, лишь слегка погрызенная. Делать было нечего. Пилле растопырила ноги и опорожнилась. Ну, хоть одна мелкая неприятность. Пеэтер снял с Пилле уздечку. Сама Пилле казалась очень довольной, что принесла домой свое говно. Пеэтер с силой оттолкнул лошадь, потому как она стояла над этой зеленой дымящейся кучей, словно охраняла сокровище. Он вынес столь дорогую сердцу Пилле кучу в хранилище для навоза. Вернувшись, принялся чистить лошадь. Пилле шарила мордой в яслях, в ноздри набился овес. Время от времени она поднимала голову и косилась на Пеэтера, чтобы тот не вздумал исподтишка есть овес. На всякий случай она была настороже. Сено уже разбросано по полу. Похоже, она терпеть не может это сено или же ей неудобно есть его из груды. Маленькую щетку она ненавидит. Наверное, ей щекотно. Раньше она просто бегала кругами по деннику, но получила пару раз по шее. Пауль врезал. После этого Пилле уже не уворачивается от щетки, но бьет копытом и подергивается, когда Пеэтер чистит ее. Против скребка она не возражает. Уход за хвостом ей нравится. Тогда ее голова расслабленно клонится вперед, глаза закрываются и дрожат губы. Кобыла и есть кобыла. Капризная и надменная и гордячка, а возьмешься за хвост и щетку — и ты уже друг. Пеэтер выпустил из рук хвост и шлепнул Пилле по крупу.
— Все, Пилле, удовольствие закончено, пойду за седлом.
Даже одно слово — седло — ей не нравится. Это было не самое новое, но ухоженное конкурное седло Кифера, подогнанное под спину Пилле. Не отдам его вместе с лошадью. Пусть хоть что-нибудь останется. Если не лошадь, то хоть седло в комнате вместо цветочного горшка — на вечную память о временах, когда еще ездили верхом. Пилле мотала головой, когда Пеэтер затягивал подпругу. В последнее время у нее появилась эта дурацкая привычка психовать из-за любой мелочи. Не нравится подпруга, не нравится мундштук, не нравится трензель, только сахар и нравится. Оседлав лошадь, Пеэтер повел ее на поводу из конюшни. Погода стояла не очень, ранняя весна, но в манеж идти тоже не хотелось. Пеэтер перевел лошадь через дорогу и с кряхтением залез в седло. Да, животик мешает, что и говорить. Хорошо, что никто не видел, как он взгромоздился, а то шуток не оберешься. Видел конюх, но это не считается. Конюхи здесь меняются каждые три месяца. В конце концов, они все оказываются пьющими, хотя поначалу кажутся молодцами. Что поделаешь, жажда сильнее. Во всяком случае, не лошади тому виной.
Они шагом направились вдоль выгона в сторону леса. Пеэтер даже не задумался, куда они ковыляют. Пусть сама решает. Он вынул из кармана сигареты, прикурил и позвонил Паулю. Пауль как раз объезжал лошадь. В телефоне было слышно.
— Я вынужден продать Пилле.
— Ну, что ж, — сказал Пауль, — ничего не поделаешь! Продавай.
— Я подумал, что тебе надо сказать, ты же выступал на Пилле, просто, чтобы ты знал. Помнишь тот Балтийский турнир, помнишь?
— Черт, помню, конечно! Все пошло в жопу. По моей вине!
А в Юпяйя вышло классно. Пилле было всего шесть. В кроссе предпоследним препятствием была живая изгородь в метр сорок пять. Пилле совсем не боялась, перепрыгнула, даже не коснувшись.
— А что ты сказать хотел, Пеэтер?
— Да больше и ничего. Просто решил сообщить. Я попросил Иво найти покупателя, но если тебе что придет в голову, ты позвони мне.
Разговор был окончен. Пауль не расстроился. У него каждый день новая лошадь, чего ему одну из них оплакивать. Но мог бы, хоть из приличия. Все же они вместе много выступали и побеждали тоже. Пеэтер отбросил окурок и подобрал поводья. Куда это мы направляемся? А, Пилле? Ага, ты решила пройтись рысью по кромке поля. Там же, рядом с дорогой находились в маленьких загонах лошади. Когда Пилле и Пеэтер проезжали мимо, они поднимали головы и замирали, наблюдая за человеком и лошадью словно каменные изваяния. Большинство из старых лошадей Пеэтеру были знакомы, но появилось много новеньких, которых он не знал. Один темно-серый пони подбежал к изгороди, добежал вместе с ними до конца загона и начал мотать головой. Наверное, кто-нибудь из дружков Пилле. У лошадей полно друзей. Врагов тоже. Некоторых почему-то не любят просто так, без причины. Они боятся даже сунуться к лошадям. Их могут побить. Кобылы бывают очень злыми. Один деревенский пес недавно оказался в загоне с кобылами. Пробрался, чтобы навоза поесть. Картина была довольно жуткая, кобылы сильно вытянули шеи, головы почти прижали к земле, словно хищницы. Пес испугался до смерти. Он сбежал с кордового круга, но застрял среди лошадей. Они убили бы его, если б вовремя не подоспел Пеэтер. Пес спасся бегством.
Они все дальше удалялись от выгона, впереди на расстоянии пары километров серели очертания леса. Желтое поле вплотную прилегало к нему. Кто-то на машине проехал по полю и оставил грязную колею. Пеэтер поднял Пилле в средний галоп. Они скакали к лесу. Пилле фыркала и наслаждалась свежим воздухом. Пеэтер ослабил поводья. Пилле заколебалась. Обычно Пеэтер ее полностью не отпускает. Мчаться с ветерком — это, конечно, здорово, но если она вдруг поскользнется, то со всего маху лететь на землю как-то не хочется. Мать Пилле была породистой, ее назвали Проблемой. Привезли откуда-то из Белоруссии, черная легкая кобыла чистых кровей, очень похожая на Пилле. С паршивым нравом, но ужасно быстрая. Пилле тоже любит свободный бег, и бежит, пока хватает сил. А силы ей не занимать. Сейчас Пеэтеру было все равно. Пусть себе несется. Пилле пригнула голову вниз и вперед и понеслась. И вот они уже летят. Опасение всегда есть, а что, как споткнется, но особого смысла бояться уже не было, слишком поздно. Остановить эту лошадь до леса все равно невозможно. На мгновение в Пеэтере возникло чудесное ощущение свободы, словно они и впрямь поднялись в воздух. Но тут впереди вырос лес. Изо всех сил Пеэтер перевел лошадь на рысь. Полностью остановить ее все одно не удастся. Чистая порода уже взыграла, и не так-то просто охладить ее кровь. Они двигались рысью вдоль опушки леса, направляясь к развалинам старого хутора. На каждом шагу Пеэтеру приходилось придерживать лошадь, чтобы она снова не припустила галопом. Вдруг Пилле испуганно шарахнулась на пару метров от леса и взбрыкнула. Пеэтер едва удержался в седле. Черррт., что такое! На опушке сидела и смотрела на них лиса. Маленький желтовато-коричневый милый зверек, совсем как из мультика, с интересом изучал Пеэтера и Пилле. Можно было подумать, что ему нравятся лошади. Пеэтер похлопал Пилле по шее:
— Спокойно, спокойно, он такой же маленький как муравей, образумься, Пилле!
Пилле отфыркивалась и как дурила таращилась на лису. Боком-боком они отдалились от зверька. Еще долго Пилле оглядывалась, опасаясь, что лиса вцепится ей в горло. Та же и не шевельнулась. Только разок склонила голову набок.
После этой встречи Пеэтер больше не искал приключений. Он позволил Пилле вольно шагать к развалинам хутора, что находился метрах в двухстах от той сонной лисицы. Никакой особой причины туда идти не было, просто когда-то они случайно оказались в этом месте. От хутора осталась наполовину завалившаяся развалюха и стены служебных построек из природного камня, усеянные сгнившими остатками крыши. А вот сад был по-прежнему хорош.
Полон яблонями. Осенью они приезжали сюда и вместе рвали их с веток. Пилле обожает яблоки. Поэтому она с удовольствием шаталась по двору, хотя обычно боится леших и их дворцов. А вдруг там обитают лисы? Люди вряд ли, но хутор наверняка кому-то принадлежит. На дворе Пеэтер нехотя спешился — ему ведь предстояло опять залезать в седло — ослабил подпругу и с поводьями в руках уселся на сруб колодца. Привязывать Пилле нельзя, она научилась рвать веревку. Пеэтер вынул сигарету и задымил. Как человек, погрузившийся в свои мысли. Глубоко задумавшийся человек, которому предстоит продать лошадь. Пилле отошла настолько, насколько позволили поводья, и щипала траву. Чего тут рассиживать, Пиллеке, пора переезжать в новую конюшню, к новому Петсу. Будем надеяться, что он богатый и тощий, чтобы легче было его возить, что он купит тебе новое седло, потники и дорогие уздечки, которые нигде не будут натирать. А тут, сама видишь, все в жопе. Пеэтер поднялся и поплелся к яблоням. Пилле принюхалась. Яблоками не пахло. Яблоки бывают осенью, а до нее еще целое лето. К тому времени Пилле уже будет в Финляндии или где-то еще.
