Даниэль Кельман - Критика
– Да ко всему прочему еще и тупой, если уж простой текст не может выучить! Раньше, когда вас показывали, я всегда переключал на другую программу, а теперь нарочно включаю! Это так смешно! Так смешно!
Вагенбах смотрел в окошко; там уже мелькала посадочная полоса, пунктирные желтые линии постепенно удлинялись, самолет продолжал тормозить; некая сила выбросила Вагенбаха из кресла, и ремень врезался в тело.
– Удивительно бездарно! Смешно и удивительно бездарно!
Теперь они уже стояли. Вагенбах потирал глаза, медленно осознавая, что все позади. Что они приземлились. Что он жив. Потом отстегнул ремень, сделал над собой усилие и поднялся. Пол заходил ходуном. Голова сильно кружилась. Сосед смотрел на него снизу. Его усы блестели от пота. Волосы были всклокочены, черные глаза еще больше округлились.
– Извините меня, – сказал он, – пожалуйста!
– Что?
– Прошу вас, извините! Я вел себя безобразно!
– Пропустите, – сказал Вагенбах, протиснулся и направился к двери. Он оказался первый, дверь еще была закрыта, и пришлось ждать.
– Прекрасная посадка, – улыбнулась стюардесса, – мягкая, не правда ли? Как по учебнику!
Затем дверь открылась, и Вагенбах мог идти. Голова по-прежнему кружилась. Он глубоко дышал и старался двигаться как можно быстрее. Миновал один коридор, потом следующий, прошел через зеркальные залы к выдаче багажа. На ленточном конвейере одна за другой проплывали чужие сумки. Наконец-то показался и его чемодан; Вагенбах бросился к нему, схватил и заспешил к выходу. Двери автоматически открылись.
Вдруг чья-то рука легла на его плечо; Вагенбах обернулся. Перед ним стоял сосед.
– Знаете, – начал он, – это все страх. Я боюсь летать. Ужасно боюсь. Я вообще не знаю, что мне делать, что… Вот иногда и случается со мной… Понимаете?
– Уберите руку! – процедил Вагенбах.
Мужчина отступил на шаг.
– Но если честно, вы не так уж дурны. Очень даже недурны. К примеру, в «Вирджинии Вульф». Не на все сто, конечно, но все же. Вот во втором акте вы неплохо смотрелись! Хотя…
Вагенбах повернулся и замахал рукой. Но такси проносились мимо. Его бил озноб, он весь взмок.
– Хотя два или три раза вы перепутали слова, а когда попытались поправиться… Это было уморительно.
Наконец хоть кто-то остановился. Вагенбах дернул дверь, быстро залез в машину и назвал отель. Они тронулись; его так и подмывало обернуться и посмотреть назад, но он подавил желание. Потер лоб. Голова раскалывалась. Вдоль дороги стояли похожие друг на друга дома, одинаково чужие и неинтересные.
Комната в отеле показалась ему слишком маленькой и неуютной. Вагенбах поставил чемодан и задумался, потом взял трубку. Помедлив еще секунду, набрал номер (телефон своего агента он знал наизусть).
– Алло, это я, – сказал он. – Я приехал. Итак, что у нас там по плану?
Целую минуту он слушал. Возбужденный, искаженный электроникой голос что-то с жаром ему объяснял. Вагенбах опустил трубку и посмотрел в окно. На краю тротуара росло дерево, и толстый неуклюжий карапуз играл в мяч.
– Да, – сказал он потом, – понимаю. Понимаю. Только один вопрос.
Мальчик ударил по мячу, тот подкатился к дереву и замер; ребенок беспомощно на него уставился. Подъехало такси и остановилось, из него кто-то вышел; Вагенбах решительно повернулся.
– Только один вопрос. А может, еще не поздно все отменить?