Фарид Нагим - Дубль два
Из тьмы неба в жидкий пузырь фонарного света свисли нити ветвей с редкими, желтыми листочками. Силуэт мужчины. “Какой свежий, не бутафорский воздух… Да, к тебе… Да-да… спасибо… о-о, спасибо… и вам спасибо… конечно… сейчас я устал, обязательно в следующий раз”, — проговорил про себя Сергей и надел вежливое, уставшее лицо.
Человек отдал ему букет и внимательно посмотрел в глаза.
— Что, скажете, доктор? — усмехнулся Сергей.
— Вы правы, я и есть доктор, — мужчина пожал плечами.
— А я пошутил.
— Бам Петрович Шалбанов, психотерапевт.
— Что ж, очень приятно.
— И мне приятно, а моей жене как приятно! Жаль, сама она постеснялась к вам подойти.
— Ну-у, обычно стесняюсь я…
— Не буду вас задерживать, — вдруг сурово перебил Бам Петрович. — В нашей клинике появился Перепелка.
— Что?
— Появился, скажем так, параноидный тип — молодой человек, твердо уверенный, что он — это вы.
— Потрясающе, как Наполеон?
— Наполеон уже не актуально, есть Сталины, естественно Путин, появился Медведев и вот вы…
Этой ночью, в одиночестве стоя в колеблющемся вместе с деревьями круге фонарного света, Сергей понял, что случай дарит ему новый спектакль, не похожий на все, что он делал раньше. Моноспектакль “Я не ПЕРЕПЕЛКА”, где он в одном лице будет играть самого себя и сумасшедшего, считающего себя ПЕРЕПЕЛКОЙ.
Удручающая, до мелочей знакомая больничная обстановка, те же запахи и звуки, отсылающие в далекое и неизбывное прошлое. “Особенные” запахи — в психушках Голландии хлоркой вряд ли воняет.
Бам Петрович относился к Сергею двойственно — то как к писателю и хорошему знакомому, то как к больному. Они были почти ровесники.
— Вот этот полный мальчик — Ксения Собчак.
— Он же мальчик.
— Ну, да. Вот мужчина, который нашел миллион долларов.
— И?
— Очень хотел найти миллион долларов и нашел-таки. Пошел менять в обменник. Мир — дурдом, конечно, но не настолько, чтобы кипу рекламных листовок считать за доллары. Сдали его в милицию. Теперь он министру внутренних дел пишет, генпрокурору, во Всемирную организацию по борьбе с пытками направил письмо, председателю комиссии по правам человека при президенте, омбудсмену России.
— Забавно. А где же Я?
— На обеде… Вон дядя, которому кажется, что он убил человека, — скрывается здесь от мафии. Возле мусорки мальчик, повернутый на пластических операциях члена.
— Как же это все излечивается? Все так непросто.
— Да уж, это вам не лягушку через задницу надувать.
— Блин, но как же вы их лечите, интересно?! — перед всеми, в ком он на какое-то время нуждался, Перепелка разыгрывал непосредственную детскость.
— Как?! — вдруг возбудился Бам. — На мне тридцать больных! Я им даже элементарную психотерапевтическую помощь оказать не могу. У меня семья, я — ученый! А вынужден работать на нескольких ставках, как в платном, так и в бесплатном отделении.
— Да, да…
— Но и там и там все равно отсутствуют современные медикаментозные средства, те, что есть, — имеют выраженные побочные эффекты! — Бам оторвал лепесток от цветка в горшке и зажевал. — Поэтому я применяю как древние эзотерические практики, так и нейролингвистическое программирование, — Бам искоса посмотрел на Сергея. — Голотропное дыхание, трансперсональная психотерапия.
— Какой ужас… Вечная палата номер шесть.
— Да ну бросьте уже эту школьную пропаганду! До революции в России было двести и более частных психиатрических больниц с коллективом из 3—4 врачей достаточно высокой квалификации. Получается, что один психиатр вел 5—6 душевно больных. Медсестер было больше, — он снова сорвал лепесток и задумчиво сжевал его. — Доктор Чехов, как всегда, взял вопиющий случай какого-то Мухосранска, а большевики его распиарили! Даже государственные психиатрические больницы сравнительно редко пользовались приемами стес-не-ния психически больных, не говоря уже о частных психиатрических учреждениях, где они были абсолютно невозможны. У меня об этом статья в инете есть.
— Надо же.
— Ну, вот и Ты вышел. Он пока на платной… Но это ненадолго, по опыту знаю — не потянут.
— Как в американском кино, — сказал Сергей. — Клиника, парк, желтые листья, сумасшедшие.
— Даже и сравнивать нечего. Мы сильно отстали в вопросе частной психиатрической помощи, одно слово — институт Сербского и Кащенко.
Сергей напряженно всматривался в одинокую фигуру в длинном халате — они разительно отличались. Человек оглянулся и посмотрел на окно. У Сергея от напряжения заслезились глаза и перехватило горло. Ему было жалко этого человека, он почувствовал себя виноватым в его болезни, не просто болезни, а как бы в убийстве, уничтожении другой личности.
— Я о нем напишу, — сказал он.
— И я, с вашего позволения, опишу ваш случай, — обрадовался Бам. — Представляю, сколько будет комментов на этот пост! Хоп, как говорят в Ташкенте?!
— Что? — поежился Сергей. — А, хоп, конечно.
— Ну-с, вот история болезни, ознакомься.
— Федор Нахимов. Надо же. А почему я? Почему не адмирал?
— У кого что болит… И потом, сверхличности — это не актуально.
— Ну да — ну да…
“1978 года рождения. Профессия — официант, надо же… поступил в апреле 2008-го”.
— Наденьте халат и не сюсюкайте с ним!
— Он же меня узнает, наверное?
— А вот это — посмотрим и… почитаем — он ведет ежедневник, натурально писчий.
Огромные листья под ногами, точно вампирские плащи, странная сухость платановых стволов, тяжелая, осклизлая сырость кленовых деревьев. Свежий и тонкий запах тленья.
— Привет, — сказал Сергей.
Федор нахмурился и промолчал. Как и все сумасшедшие, он вовсе не производил впечатления больного.
Сергей сел на другой край скамьи. Очень красиво сочетались мрачные, тяжелые глубины парка с легкой, хрупкой желтизной опавших листьев. Черный, сморщенный бархат дубовых стволов, мшистая зелень на них, тонкая серебристая пыльца повсюду. Сырое, древесное карканье вороны.
— А хорошо здесь! — удивился Перепелка. — Какая сочная цветовая гамма.
— Да, я знаю, для шизофрении характерно неадекватное отношение к цвету, — Федор глянул с некоторым презрением и отвернулся.
Самая обыкновеннейшая внешность. Сергея умиляли эти взъерошенные волосы, строгое, сосредоточенное лицо, серые глаза и хлопающие ресницы, барственно сцепленные на колене руки и этот “дворянский” халат.
— Уже чувствуется осень — в холодном воздухе, в облаках, в звездах над ними… — сама собой, независимо от Сергея, включилась фирменная интонация ПЕРЕПЕЛКИ. — А главное — в глазах. И, кажется, что в Москву возвращаются очень хорошие люди, актеры, художники и писатели, которых не было целую вечность. И вот они все вернулись в свои старинные, уютные и теплые дома. Скоро они позовут меня к себе. Мы будем говорить и думать только о хорошем и смотреть в холодные окна на осеннюю, старинную Москву…
Федор презрительно хмыкнул.
— А вы знаете, что на Марсе идет снег? — отрешенно сказал он.
— Не-ет.
— Огромная, вымершая планета и только шорох снега в темноте.
— Жутко.
— Хотите, я вам что-то покажу?
— Да, можно, — Сергей обернулся, будто спрашивая разрешения у Бама.
Они пошли в глубь парка.
— Вон танцующее дерево, — показал куда-то Федор и украдкой огляделся.
— Где?
— Вон, посмотрите внимательнее… У меня временные трудности, — продолжал он, не меняя интонации. — Я в ловушке. Меня здесь душат…
Сергей отшатнулся.
— Видите, какой ствол раздвоенный? Видите?!
Сергей вдруг заметил, что он босой.
— Вы что, слепой?!
— Послушайте, вам не холодно без обуви? Вы же простудитесь!
— Меня давит пошлость этого места, — Федор нахмурился и быстро пошел назад.
Сергей всунул руки глубоко в карманы и нахохлился, он боялся задеть и разрушить нечаянным телесным движением здание спектакля, которое сейчас возносилось в нем невесомыми, хрупкими конструкциями. “Я сыграю вместе с ним! Я его вытащу отсюда”. — Сергей корил себя за этот вечный прагматизм творческого человека и радовался, что все так сложилось, что настоящий сумасшедший на сцене — такого, наверное, еще не было, вдобавок ко всему просто добрый поступок. “Плюс еще и роскошный информационный повод”. — Услышал он голос Ирки. Ира Клюева представляла нехорошую, финансово-организационную сторону ПЕРЕПЕЛКИ.
“Вчера встретил Федора, — писал Федор. — Он по-прежнему завидует мне.
— Федор! — вдруг сказал я. — Я так счастлив, что мы встретились!
— Я не Федор, я — Сергей, — настойчиво утверждал он.
— Я знаю, Федор, — мягко сказал я. — Но Перепелка никогда не врет — так проще, не надо помнить о своем вранье”.
“В каком интервью я это говорил? — оторвавшись от чтения, задумался Сергей. — Но то, что говорил, — точно, это мои слова”.
“— Понятно, Сергей, — с усилием сказал Федор. — Что нового у тебя?
— Я пишу роман о геях. Я вижу, что ты удивлен. Но я очень хочу вырваться из-под пресса ПЕРЕПЕЛКИ: гомики — это так не похоже на меня. Ведь самое ужасное в том, что рядом с убийственной роскошью всегда стоит женщина. Понимаешь, Федор, любовь ужасно опошлили, а на фоне гомосексуализма она смотрится такой сиротливой, беззащитной, нелепой. Живой, а не глянцевой, понимаешь?
