Максим Лаврентьев - Будапешт как повод
Всем в доме заправляла Дашина мама, рядом с которой папа выглядел бледной тенью. Он ишачил от рассвета до заката, чтобы обеспечить жену и двух дочерей – у Даши была старшая сестра Лена, крупнокалиберная дама с неприятным лицом, к тому времени замужняя. Зарплата его автоматически перекочёвывала в карман супруги. Она и дочки, бравшие с неё пример, не ставили его ни в грош. При этом вид у них был такой, словно они оказывают ему величайшее благодеяние, спасают его от него же самого. Будь я немного проницательнее, я бы заранее сообразил, к чему это приведёт в моём случае.
Под ногами ещё вертелся Тишка – карликовый пинчер, старый, в пику своему прозвищу визгливый и злющий как чёрт.
Чем мы занимались с Дашей, не считая, естественно, секса? Смотрели телевизор. Гуляли по окрестностям. Летом я поехал к ней на дачу, где меня попытались приспособить к благоустройству огорода – вскапыванию грядок и обивке теплиц свежим полиэтиленом. Из вежливости я подчинился – внешне спокойно, но всё моё существо при этом протестовало: я и без того страшно уставал на работе (в институте-то учился заочно, а так вовсю пахал, разгружая грузовики с запчастями для «Мерседесов» на другом конце города).
Мы поженились в сентябре следующего года. Повторилось всё – и чёрный костюм, и букет цветов, и Дворец бракосочетания на Бутырской, и Александровский сад, и Воробьёвы горы. К тому времени в моей жизни многое переменилось – исчезли весёлые друзья, безделье по выходным, ночные загулы. Я больше не бродил один по центру столицы и не выезжал за город – в Хлебниково, в Абрамцево, в Быково, в Истру. Не появлялся в музеях и театрах, не посещал концерты. Перестал слушать музыку и дома. Ничем не интересовался, изредка только перечитывал старые книги и, напрягаясь, кое-как осиливал учебную программу. «Не этого ли ты и хотел?» – спрашивал я себя самого. Ответа не было. Я видел, что прежние привычки ушли, а новые пока не появлялись. Да и откуда было взяться им? С Дашиной роднёй, несмотря на все попытки, найти общий язык не удавалось: я не разделял их фазендных увлечений, а моя страсть к литературе казалась им, в свою очередь, блажью.
В комнате, где я привык принимать гостей, появилась громадная двуспальная кровать (2×2 метра) и платяной шкаф во всю стену. Ящики письменного стола, раньше служившие накопителями рукописей, наполнились женскими вещичками, на книжных полках, заслоняя корешки, топорщились в горшочках растения. Здесь, словно в мягком коконе, я погружался в полусон-полужизнь. А за окном проходили недели, месяцы, годы…
С чего, с какого момента началось моё падение? Может быть, с того, что я стал отдавать жене все свои деньги. Это произошло, по-моему, через пару месяцев после свадьбы. А может быть, всё дело было в том, что мы спали на общей кровати, под одним одеялом. Я просыпался от каждого её движения. Сон мой не уходил вглубь, всё время барахтался на поверхности, и рано утром, в начале восьмого, я вставал разбитым, вялым, апатичным, и в таком полуразобранном виде отправлялся разгружать запчасти.
Испытывала ли Даша похожие проблемы со сном? Возможно. Но она имела возможность выспаться хотя бы утром: на работу ходила не каждый день и, кажется, только к полудню. А потом и вообще бросила работать. С утра до вечера она в одном халатике валялась на кровати и болтала по телефону с такой же, как и она сама, неработающей замужней подругой.
Так продолжалось три года.
А затем произошло вот что. Однажды мы проводили время, как обычно, лежа каждый на своей половине кровати (секс давно уже стал скучной обязанностью, выполнять которую никто не спешил). Даша сосредоточенно занималась полировкой ногтей. Я лениво перелистывал географический атлас.
– Послушай, – вдруг сказал я, – ну почему ты ничего не читаешь? Ведь у меня так много интересных книг.
– Твои книги интересны только тебе.
– Но, Даша… Мы ведь должны иметь что-то общее, какие-то схожие интересы! Ведь нам уже не о чем разговаривать.
Молчание.
– Вот, например, этот атлас. Я разглядываю его и представляю себе разные страны и города. Взгляни!
Даша неохотно повернула голову.
– Допустим, открою я карты Европы. Найду, например, Будапешт и…
Тут я заметил Дашин взгляд, устремлённый к верхнему краю карты. Потом она поглядела влево, вправо, стала внимательно читать названия городов Англии, Франции, Испании… На Темзе, на Сене, на Тахо, на Тибре искала она Будапешт!
– Ты не знаешь? – растерялся я. – Это столица Венгрии.
– Норвегия, Швеция, Финляндия… – читала вслух Даша.
Кто-то назовёт меня инквизитором. Пусть. В конце концов, я ведь не просил её отыскать в Тихом океане крошечную оранжевую точку островка Науру или ткнуть выхоленным ногтем в какую-нибудь ещё мелочь, вроде южно-американского Суринама или африканской Уганды. Что же такое было у неё в голове? Каково её представление о мире? Бог с ней, с географией, но ведь Даша не знала ещё и историю, иначе даже отдалённое представление об империи Габсбургов подсказало бы ей нужное место на карте! Внешний мир для неё ограничивался нашей квартирой, квартирами её родных и знакомых, наконец, дачей в Жаворонках, а мир внутренний состоял из полировки ногтей, телефонных сплетен и телеэкрана, бессмысленное смотрение в который стало сродни разглядыванию узора на цветных обоях. И самое ужасное заключалось в том, что переступать через эти границы она не хотела. Таков был её жизненный выбор.
А я? Неужели мне до конца дней придётся жить с ней вот так, молча? Молча терпеть её пренебрежительное существование рядом со мной, её почти родственную любовь к цветам в горшочках, буйно разросшимся на книжных полках… А если у нас родятся дети – да ведь она просто перестанет обращать на меня внимание! Под каким-нибудь предлогом выживет меня из комнаты. Превратится в свою мамашу, помыкающую мужем и воспринимающую его как нечто неодушевлённое, как стиральную машину или холодильник.
Когда волнение улеглось, явился план. Очень простой. До выпускных экзаменов в институте оставалось ещё месяца три. Затевать развод сейчас же было бы глупостью. Но как только диплом о высшем образовании окажется в моих руках, решил я, ЗАГС получит моё заявление.
Словно для того, чтобы не смалодушничал, судьба добавила последнюю каплю в чашу моего терпения. Даша устроила у нас дома гаданье. Были приглашены её мать, сестра, две подружки. С ними вместе пришла пожилая женщина – настоящая цыганка, с которой Дашина мать познакомилась, кажется, в больнице. Цыганка долго раскидывала карты, потом принялась гадать на кофейной гуще. Для этого каждого по отдельности она вызывала в комнату и там наедине рассказывала ему, что было, что будет и чем сердце успокоится. Моя судьба, как помнится, терялась в тумане. Посмеиваясь над суеверием женщин, я пил кофе на кухне, когда туда после гадания вошла мать Даши и с глазу на глаз сообщила мне следующее: хоть я, по её мнению, человек в общем-то неплохой, но она не станет препятствовать своей дочери, если та захочет что-то изменить в наших отношениях. Вероятно, цыганка что-то такое углядела в кофейной гуще.
Как бы отреагировали вы на такое признание? Вскочили и вытолкали весь этот табор за дверь? Сейчас я поступил бы именно так. Но тогда моя воля была ватной, мой характер валялся в луже, моё «я» дремало, завёрнутое в кокон. Потребовалось несколько часов, чтобы внутреннее клокотание пробилось наружу. Гости давно ушли, жена пошла провожать их, и вот я, мечась по квартире, крикнул в пустое пространство:
– Я тебе не твой бессловесный муж Петька! Не станешь препятствовать дочери?! Как бы не так! Не твоя распрекрасная дочка, а я сам, я, я, я изменю кое-что в наших с ней отношениях! Ха-ха!..
Я разъярился, словно медведь, потревоженный в долгой спячке.
«Боже мой! Боже мой! Что я наделал? Зачем женился? На ком?»
«Ну, я тебе покажу Будапешт!..»
Той ночью в постели Даша вдруг повернулась ко мне:
– Скажи, а для чего ты вообще живёшь?
Теперь ответ у меня был. Но я выдержал паузу.
– Для того чтобы… самореализоваться.
Какое-то время мы лежали молча. Потом Даша поднялась и отправилась в кухню. Сон мой как рукой сняло. Так и не дождавшись её возвращения, я встал, включил свет и вышел из комнаты. По звукам, долетевшим с кухни, я понял: Даша плачет. Обозвав себя последней скотиной, я кинулся к ней. Сквозь рыдания, прямо в раскаявшуюся и раскрывшуюся было душу мою ударил её возмущённый голос:
– Значит… Значит, ты живёшь не для того… не для того, чтобы сделать меня счастливой, а для этой твоей дурацкой само… Ыыы!..
В эту секунду всё – и мои глупые вымыслы о пользе женитьбы, и мой идиотский брак, – всё это сделалось прошлым. Оставалась ещё только самая малость.
В день вручения дипломов Даша демонстративно отправилась на дачу. А я крепко выпил в торжественной обстановке, притащил в опустевшее семейное гнёздышко свою бывшую и занялся с ней любовью прямо на брачном ложе.
