Игорь Савельев - Терешкова летит на Марс
Чертовы дружки являли собой крайне разнородную толпу, в которой знакомы друг с другом едва ли больше половины. Скованные девушки с трудом договаривались и до салатов в кухне. Скованные парни предпочитали со значением молчать, отхлебывая кто что и делая вид, что ничего интереснее всей этой оргии в телевизоре — в жизни не видели. Игорь же всячески старался всех расшевелить и вел себя как скоморох. Видимо, он и правда не въезжал, что косятся на него с откровенной неприязнью.
— Есть у меня знакомый, — рассказывал, например, он. — Ну реально кризисный какой-то весь чувак. И вот он встречал Новый год один. И че-то так ему было паршиво, что когда било двенадцать, он встал на подоконник (ну еще чего-то подложил, наверное) и высунул хрен в форточку. Типа — на, наступающий год!..
Молчание. Все упорно рассматривали взрыв маленьких искусственных кудряшек у Аллы Борисовны.
— …На улице в этот момент все равно никого не было. Двенадцать же. Так что кого шокировать, — упавшим голосом добавлял Игорь.
— Он себе ничего не отморозил, нет? — наконец брезгливо сжалился рыжий парень с печаткой.
Этот парень потом оказался за столом рядом с Пашей, и ночью они едва разговорились. Парень, выяснилось, работает на стройке. «Путинку» он пить отказался — принес с собой какую-то дорогую горилку. Раза три Паше странно бросилось в глаза, что ногти его соседа как-то слишком уж молодо-здорово отблескивают — как масляный лучок в винегрете. Сосед поймал его взгляд. Подтвердил: пару дней назад зашел в салон и «привел себя в порядок».
Заглатывая порцию «Путинки» и впиваясь в зачем-то свежий помидор, оглушительно безвкусный после водки, Паша мрачно думал, что вот она — примета времени: строитель с маникюром. Не так абсурдно, кстати. Идет перераспределение ролей, и наступает эра не технарей даже, а людей физического труда — с кучей времени, бабла и сил, а главное, без «тараканов в голове». Им все доступно, и они уже в авангарде не только техническом (навороченный мобильник; спецы в компьютерах, программах, сети; чуть не англоязычность как следствие этого), но и — концерты, показы, модное кино, проекты… Это тебе не интеллигент в третьем поколении, сын училки, который нигде не бывает, ничего не видит, и не знает, и не узнает.
— Так за московский Новый год! — взверещали в два часа. — Граждане, давайте хоть без шампанского, ну будем гуманистами…
Ходили запускать петарды, вернулись, замерзшие и довольные, — наглотавшись и свежего и жженого воздуха. Развалились на мелкие компании. Кто-то уж и на диване спал, кто-то дербанил дешевый кухонный приемничек, добиваясь права на музыкальный суверенитет.
— Как Наташка-то? — спросил Игорь, не пьяный, но взвинченный водкой больше обычного.
— Да так же… — И Паша мямлил про Питтсбург, негров, квартирную хозяйку, тараканов.
— Возвращаться не собирается?
Зачем отвечать на глупый вопрос?
Но глаза Игоря уже загорелись. Он уже был занят любимым своим делом — сотворением сюжетов.
— А давай… А пусть ее вышлют из Америки! Чего усмехаешься, реально, там сейчас многих высылают… Ага! Мы пошлем на ее адрес письмо (ну, в смысле, не мы — анонимное), а в нем белый порошок! Там ЧП, расследование, то-се… Она иностранка…
— Наша почта не пропустит, — флегматично отозвался Данила.
— Да? — Игорь не любил, когда в его таинство вмешивались, но никогда не сдавался. — А вот! А там же вроде высылали каких-то пакистанцев, которые искали какие-то схемы самолетов, что ли. Терроризм, все дела… Шикарно! Вложим в конверт чертежи!
Это да, это пугало иногда: он действительно не понимал, где граница между «всерьез» и всеми его карнавальными бреднями во главе с представлением о себе самом как об эдаком Толкиене. Он уже носился по квартире, по всему этому полураспаду праздника, выясняя у хозяина, есть ли Интернет и принтер. А в Павле поднималась, как вода, обида: он здесь — чужой (с кучей пьяных посторонних уродов), он — один, его бросила любимая девушка, и не бросила даже, а просто отодвинула в сторонку, и вот он стоит, со свежим скальпельным разрезом, а над ним еще и глумятся, еще и кто!
А над ним еще и глумились, оседлав вдвоем компьютер, весело шарились по поисковикам, и вот уже Данила распечатывает чертежи какие-то с официального сайта КБ Туполева и озабоченно спрашивает:
— А Ту-104, интересно, подойдет?..
— Все! Хватит!
На Пашу глянули и посторонние.
— Мы же тебе хотим помочь! — по инерции весело крикнул Игорь, его улыбка гасла.
— Да перестаньте! Помочь! Чему — помочь! Наташка в этой гребаной Америке — не просто так. Она молодец. Она делает карьеру, строит свою жизнь, понимаете! А че ей возвращаться, че ей здесь делать-то? Со мной сидеть? С вами? Да кто мы вообще такие! Возвращатели, мля, нашлись…
Друзья застыли изумленно, да и Паша не ожидал от себя таких воплей.
— Да ладно, чего ты… — Растерянный Данила рвал бумажки.
— Паш, ну серьезно, ну извини…
— Вы просто достали. «Наташа, Наташа». Мне и без вас тошно.
Ну а дальше, конечно, стало совсем неинтересно. Да и времени — пятый час. Паша засобирался спать домой, и напрасно друзья призывали его остаться, чтобы вместе пойти к Даниле на заветные койко-места. И шагал он один по яркому, извергающему салюты-салаты, пьяному, но уже мрачно впадающему в похмелье городу.
II
— Волгоград! Первая линия — Волгоград!
Никто не кинулся. Волгограда вообще не наблюдалось. Разнокалиберные сумки, утянутые в синюю химию до бесформенных тюков, скорее походили на сердца — из-за цветных ремней и лямок, и катались по ленте транспортера уж по третьему кругу. Напрасно Павел с Наташей, да и все, кто прилетел, ловили их за бумажные хвосты, чтобы сличить номера с корешками багажных бирок. А вот теперь объявили: это — оказывается — Волгоград. И все покорно отошли от ленты. А где же — их? И никаких ведь волгоградцев в пустом приземистом зале, похожем на цех по сборке синей целлофановой байды… А где же — справедливость?
Это было за два месяца до мрачного Нового года — в начале октября 2006-го. Наташа приехала в посольство, уже в который раз. Бумажки, разноцветные, справки; выпрямившиеся от скуки кудри факсов с готовым выцвести напрочь текстом… Как она не уставала? А в этот раз запросто и, может, для проформы спросила:
— А хочешь со мной?
— В Америку?
Посмеялась…
Конечно же в Москву, и только в Москву. Два дня. А что?.. И Паша внезапно согласился. Не то чтобы он очень хотел. Даже так: не то чтобы это хоть что-то могло изменить. Через месяц она будет на другой стороне Земли, где-то под его подошвами, мантиями-ядрами и что там есть в планете — надолго? На год? На пять? На десять? И не разубедить… И надо ли разубеждать… И промолчать — нельзя, и, господи, как больно отпускать самому, и уж точно не решит ничего пара лишних московских дней вдвоем. Дней утомительных, с переездами-переходами (захватанными помадками и бисквитами переходов метро), с ночевкой у дальних приятелей на дальней станции… Но что-то же он должен сделать!
— Сделай ей предложение. Серьезно, предложи пожениться, — спокойно выдал накануне Данила, всегда — невозмутимый, низенький и нелепо длинноволосый любитель ролевых игр. Данила-Мастер. Так его почему-то звала вся эта шушера.
— Да не, ну ты что, — отмахнулся Паша. И полетел в Москву.
И теперь в Шереметьевском совсем не дворце они битых полчаса ожидали багаж. Отдельные лампы на потолке, испорченные, мигали, как будто снимали без остановки место преступления. Весь рейс разбрелся: кто сел на корточки, а кто неврастенически таскался, мозоля и мозоля взгляд. На одном из спящих транспортеров, как птенцы-переростки на жердочке, уселись высоченные парни, с десяток, все в олимпийках, с приметными коленями. Это московская волейбольная команда возвращалась с соревнований.
Они очень страдали в «тушке». Пересаживались, слонялись. Уморительно упрашивали стюардессу пустить их в бизнес-класс, полупустующий, а она уморительно же, очень вежливо отнекивалась. Беда их заключалась в том, что сиденья им, двухметровым, были не по калибру, а места у прохода взять не успели — поздно приехали в аэропорт.
— Если лететь далеко, то нам берут билеты на аэробусы, там места больше, — пояснил Наташе с Пашей громадный обаятельный блондин. — Ну а если меньше двух часов, то разрешается на Ту-154. Ну а от вас как раз час пятьдесят лететь…
И он очень профессионально поел. Знаете ли, вся эта куча коробок, пластмассовые ножички и масло, с этим нужно наловчиться.
Он поменялся с кем-то, кто сидел у прохода, втиснулся: «Не возражаете?» Конечно нет. Полет был если и не жутковатым, то удручающим точно. Из-за часовых поясов получалось, что улетали и прилетали в один и тот же час, да не лайнер — машина времени, будто бы висящая на месте. Относительно солнца ведь, по крайней мере, точно? Улетали затемно и прилетали затемно, и было в этой предутренней мгле тревожно, большую часть времени без света, с путеводной звездой «No smoking». А тут и разговорчивый сосед. Чего с таким бояться, — усмехнулся Павел, буквально-таки втиснутый в сильное мужское плечо.