Василе Василаке - На исходе четвертого дня

«Хм… интересно, почему это Бостан так волнуется, словно бы для покойного Кручану копал свою яму!»

Слушатели охали-ахали, их, видимо, живо интересовали Бостановы россказни, хотя все подробности были им досконально известны еще с позавчерашнего дня – село как село, все люди как на ладони, и дело осеннее: тут идет сбор винограда, там кукурузу убирают на силос, а еще рядом чистят после комбайна свеклу… Но уж таков человек! Вечно у него язык чешется, невмоготу работу свою молча работать:

– Послушай, бадя[1] и кум Никанор, так как же это все было с Кручану? Значит, подходите вы к нему, а он уже совсем мертвый… Ну, а что было до этого… Ведь до того как он помер, ох и любил пошуметь этот Кручану, уж не мне вам, его соседу, про это рассказывать!..

Услышав вопрос, Бостан начинал вспоминать все сначала, а именно, что же это за день был позавчера, о котором шла речь… Ах да, рано поутру мимо его дома проходила жена покойного, и он спросил у нее, каких сортов виноград растет у них в глубине сада, и что не худо бы посмотреть ему, как он родит, а заодно выбрать и отметить кусты, чтобы весной с них нарезать черенки…

– Уж лучше сам поговори с мужем Георге, он сидит дома…

Но он, Никанор, не сумел тогда к соседу зайти, потому как ямы копал, а вспомнил о разговоре с Ириной Кручану лишь теперь, когда покурить захотелось, вот и поджидал он покойного, чтобы расспросить его поподробнее обо всем; ну и, понятное дело, когда увидел Кручану на дне оврага оцепенелым и скорченным, то у него пропала охота и курить, и рыть эти ямы…

Итак, слушая Бостана, работали люди, незаметно для себя кончали гору свеклы или ряд кустов винограда и всем миром переходили к новой горе или к новому ряду, а тут какой-нибудь умник из нынешних, больно ученых и малость бессовестных, случалось, вытаскивал графин вина из кошелки и без зазрения совести говорил в лицо Никанору:

– Ну, все теперь ясно, дальше некуда!.. Пусть здравствуют, бадя Никанор, ваши ямки до светлой весны! – » Черт малохольный, и в ус себе не дует, отхлебнет из графина добрый глоток – и все. Бадя же Никанор, разогнавшийся на большой разговор и не в силах сразу остановиться, продолжал по инерции обиженным тоном:

– Ну что вам еще сказать? Пока я к нему подошел, он уже мертвый лежал…

И люди, оставляя работу, молчали, и сам Никанор Бостан тоже молчал, потому что о чем еще было рассказывать?! Уж не о том ли, как покойный лежал на боку и папироса его дымила, а в углу рта выступила красная пена – отчего становилось не по себе, будь ты хоть какой твердый внутри! Тем более, что обычно как это делается: человек – он и помирает по-человечески, среди слез и подушек, среди шепота и молений, со словами «прошу простить меня», – то есть с мыслью, что когда-нибудь и для тебя настанет черед, потому что ты – не звезда на небеси, которая вечно сияет, одним словом, чтобы помереть, немногое нужно – примириться с самим собой, и конец.

2

– Нет, я к тому говорю, что плюет теперь человек на заботы! – рассуждал бадя Бостан на другой день в доме свояченицы. – Много умников развелось со средним образованием!.. – И, быстро обернувшись к племяннику: – Прости, Тудор дорогой, не о тебе говорю, ты человек достойный и рассудительный, повидал всякой всячины, и, может, там, на твоей лодке подводной, сама смерть не раз и не два стояла у тебя за спиной! Говорю про наших хиппи колхозных, про тех, что убирают свеклу… Я вот людям рассказывал, как помер сосед наш Кручану, а один молокосос встрял: «Будьте здоровы, бадя Никанор, а также и ваши ямки под саженцы, – и, заедая килькой вино, сказал: – ура гастроному…» И что это значит, убей меня, не пойму…

– Может, он имел в виду Птоломея, древнего урартийца и великого астронома, который учил, что Земля имеет форму тарелки? – поправил Бостана племянник.

– Что у меня общего с Птоломеем?! – возмутился Бостан. – И что ему дались мои ямки… Тоже мне умники на наши головы навязались! Потешаются и над мертвыми и над живыми!..

Разговор этот происходил в воскресенье на сговоре Тудора, племянника Никанора Бостана, с родичами невесты. А сам Никанор за этим столом вдовой свояченицы представлял главу дома. Однако к жениху он обращался v заметным почтением, ибо тот, по существу, и был главой семейства – самостоятельный человек, горожанин и то только среднее образование имел, уже и в армии отслужил, как уже говорилось, на подводной лодке матросом, а теперь на своих плечах держал весь дом и мамалу, будучи шофером первого класса, работал в районной пожарной команде. Так что этот жених, присутствуя на своем сватовстве, вопреки всем семейным законам, имел право голоса в компании взрослых, мало того, он и сидел за столом на самом почетном месте, рядом с отцом невесты, который вдруг вздохнул и печально заметил, безотносительно к разговору:

– Как же это человек устроен, ей-богу, сегодня есть – завтра нету…

Интересно, что же это изнутри грызло его и подводило к столь печальному выводу?… И нет, не скажешь, чтобы отец невесты и будущий тесть был больно старый!.. А по дому уже разносились ароматы горячих кушаний и молодого вина, дразнящие запахи, предваряющие богатое праздничное застолье. Ведь сегодня должны были породниться два семейства. И дело как будто бы ладилось, вот они уже сидят за общим столом и с подчеркнутым радушием называют друг друга «сватом» и «сватьюшкой». И жених, этот классный шофер из бывших матросов, парень что надо! И пора бы начинать дело, да поджидали старшего свата, который запаздывал. И как всегда бывает в подобных случаях, когда за столом, уставленным яствами, во время образовавшейся вдруг мертвой зоны молчания, кому-то обязательно приспичит порассуждать о бренности бытия! И вот тебе на, тесть не к месту помянул о покойнике: «Сегодня есть – завтра нету…» Должно быть, к слову пришлось. Или, – может, молва о Кручану не прекратится, покуда в землю его не зароют? Да ведь нет, не забывают люди и тех, кто уже давненько зарыт. Пока мы живем на земле, живут вместе с нами и наши покойники.

– Где же ты, жених уважаемый, потерял старшего свата? – вернулся Никанор к насущным делам.

– Вот придет, и разузнаем, где его нелегкая носит, – махнул жених рукой, как человек, потерявший надежду. – Только нечего нам сидеть понапрасну, ждать у моря погоды… Давайте налейте-ка нам!.. – попросил он тещу.

Вот оно что!.. Стало быть, слова роли тут никакой не играли. Так, приблизительная притирка, утряска, а основной процесс шел молча и своим чередом. Совершалось кровное и непостижимое таинство слияния двух старых семейств в нечто единое, новое… При чем тут слова? Потом найдутся слова, когда они получат прочную деловую основу. Чтобы, в свою очередь, защищать суть и смысл того, что мы называем «жизнью новой семьи»…

«Эх, видимо, человек так уж устроен: сегодня ты есть, а завтра – нет тебя, – подумал Никанор. – Вот такие дела…»

И тут под ухом у Никанора (она от него справа сидела) закряхтела бабушка жениха, голос – словно озорник мальчишка бросает камешки в надтреснутый колокол:

– Да будет земля ему пухом… Слава богу, всем заботам конец!

«И эта туда же… о покойном Георге Кручану? – вздрогнул Бостан. – Ах ты, божий одуванчик, беззаботная невеста Христова, сама рада, поди, без ума, что ее земля еще покуда носит?!»

Так подумал Никанор про себя, но промолчал. Как-никак ведь он был за хозяина теперь в доме, а стало быть, его первое и святое дело каждого уважить, а вторая забота – стол и хорошее угощение, ну и, конечно, ободрить и успокоить гостей, как-то их развлечь до прихода старшего свата, который вот-вот появится. И Никанор приготовился, поднял стакан и даже в грудь воздуха побольше набрал, чтобы голос звучал и чтоб все его слышали… Но тут тесть, сидевший напротив, решил, что и он лицом в грязь не ударит:

– Верно, сватьюшка дорогая, – обратился он ласково к бабушке. – Вот именно так и есть, как вы говорите. Только я бы еще добавил: ох, уж эти заботы! И скажу даже больше того, человек – сам себе главное беспокойство! Ведь у них, у этих забот, нрав, как у бездомной собаки: пугнешь – отбежит, свистнешь – пристанет.

И мать жениха охотно поддержала интеллигентные разговоры своего нового родича:

– Ваша правда, сват!.. Но если по совести, ео всем надо винить зеленого змия, вот где корень всему, дорогие мои… Покойный, говорят, пил, покуда в нем не лопнула жила… А хотите знать, откуда он спозаранку-то возвращался? Из буфета. А от пьянства что происходит? Печень и почки сгорают. Я своими ушами слышала по телику выступление Белянчиковой в передаче «Здоровье»…

Тут и жена Бостана не стерпела, уж она-то доподлинно знала, что за змий совращал покойного соседа, да и только ли его одного.

– Скажу вам правду, сестрица, это Волоокая его погубила, брошенка Думитра Кондри, что живет на холме возле утиной фермы!

Женщины словно бы ждали разговора о Волоокой. Как огонь разом опаляет скирду соломы, так и от слов этих неистовых будто бы что-то вспыхнуло в душе каждой. О женщины, не приведи бог попасться к вам на язык-другой женщине, молодой и цветущей… А Волоокая-то как раз самым жарким цветом цвела. Жила она давненько уже без хозяина и, видно, без счастья. И не было в селе мужика, которого бы не одурманила Руца. Зря, что ли, все наши женщины, от мала до велика, начисто позабыв имя, данное ей от рождения, величали ее Волоокой? Охо-хо, видели бы вы эти глаза! Мягкие, умоляющие, они умело делают свое дело: манят тебя и одновременно отталкивают, а как они манят – непреодолимо, словно бы волны накатываются на тебя, а глубина – ну как в море, и если чудом не захлебнешься, значит, полезай в петлю! И вторая пара глаз, будь она рядом с тобой, не спасет. Чистое наказание!