Клаус-Петер Вольф - Под увеличительным стеклом
– Ну и дело было у меня сегодня. Бог ты мой! Бургомистр вручал тут одному типу орден за какие там заслуги в области здравоохранения города. Ля-ля-ля-ля-ля. Этакая елейная речь, не знаю, как я только выдержала сию болтовню. Было шампанское, апельсиновый сок. Представители от всех партий муниципалитета, да, и все этак дружненько между собой, все похвалы расточают… А этот чурбан из местной газеты записывает всякую чушь подряд и фотографирует этих козлов, словно они только что высадились с какой-нибудь «летающей тарелки». И завтра люди будут читать эту галиматью.
– Ты тоже хочешь написать о чествовании?
– Я что – свихнулась? Злюсь, что поехала. Только время потеряла. Думаешь, большое удовольствие было лицезреть этот спектакль? Те, конечно, думают, что я тоже распишу все это в хвалебном тоне, не жалея красок. Нет, я придумаю что-нибудь другое. Другое…
Она задумчиво постукивала себя по губам кончиком ручки.
– Что, например?
– Мы, альтернативный иллюстрированный городской журнал, тоже должны написать о награждении орденом. Только иначе. К примеру, сделаем сообщение обо всех этих образцовых домах престарелых, но предоставим слово самим подопечным. Не администрации и персоналу.
– Неплохо.
Я приготовил тем временем чай и только хотел было подать ей чашку, как она вдруг спрыгнула с места, чмокнула меня на лету и воскликнула:
– Нет, Николя! Это не просто неплохо, это великолепно! Я сейчас же еду туда!
– Но, Катя! Не позвонив предварительно, не договорившись! Тебя просто не впустят.
Она распахнула дверь, я уловил только обрывки фраз, которые она выпалила на ходу: «Внезапное нападение – лучшее средство… с налету… не дать возможности… уловить момент… привет, Николя!»
Я остался стоять посреди комнаты с двумя чашками в руках.
Потому, наверное, она и была хорошим репортером. Ей всегда удавалось собрать больше, чем другим, фактов, раскрывающих закулисную сторону событий. Вывернуться, втереть ей очки было не так-то просто. Своими вопросами она обезоруживала, сражала наповал. И делала это с такой обаятельной улыбкой, что я нередко опасался, как бы ее жертвы не стали задним числом благодарить ее за интервью. Трижды она делала разнос бургомистру. Дважды он возбуждал против нее дело. И оба Катя выиграла. В третий раз бургомистр не решился затевать процесс, побоявшись сделаться посмешищем. Ее виртуозные выступления перед судьей напоминали блестящие голливудские инсценировки.
Ее дерзость и популярность значительно подняли интерес к нашему журналу и, следовательно, тираж. Я убежден, что несколько тысяч читателей «Лупы» покупали ее только из-за Катиных подвальных статей. Она была ударной силой. Духовным центром редакции. Я завидовал ей порой. Первым серьезным делом, принесшим Кате публичный успех, было разоблачение ею начальника полиции. Тот на протяжении ряда лет попустительствовал шайке наркоманов. И брал с них взятки. Катя разведала это и так ловко расставила сети, что тот запутался. Полиция тогда произвела обыск в редакции. Были изъяты несколько тысяч экземпляров «Лупы». Но спасти себя этим он все-таки не смог.
Она слыла неустрашимой журналисткой, с некоторых пор с ней заигрывали издатели солидных иллюстрированных журналов, но Катя не уходила от нас, хотя где-нибудь в другом месте, возможно, зарабатывала бы намного больше. Быть может, она и в самом деле верила в идею альтернативного журнала. А может, считала, что лучше быть первой у нас, чем второй в каком-нибудь другом журнале.
3
Несмотря на коньяк, я все-таки свалился с гриппом. Натеревшись какой-то мазью, издававшей резкий запах, и обмотав шею банным полотенцем – теплый шарф, что подарила мне мать к рождеству два года назад, куда-то запропастился – я улегся в постель и натянул одеяло до подбородка; я надеялся хорошенько пропотеть. При этом я сосал пастилку, которая якобы должна была прочистить горло, на самом же деле только расползалась и клеилась к небу.
На днях я раздобыл книгу Рольфа Кемпинского и теперь, лежа в постели, пытался ее читать, но глаза у меня то и дело слипались и я несколько раз засыпал; виной тому был скорее грипп, а не роман.
Ах, я же договорился с Ренатой! Ничего особенного, мы просто хотели вместе пойти в кино. Пришлось, однако, отказаться. Вид у меня к тому же был такой, что я вряд ли мог быть ей приятен.
Скажу прямо: я влюблен в Ренату. Она отличная девушка. Училась на медика, потом бросила и пошла работать медсестрой. Она рисовала. Акварели ее – чудо воображения. Познакомились мы в галерее Бисмарка. Директор выступил с речью, которая изобиловала терминами и понятиями из области искусства и смысл которой до меня не дошел. Работами Ренаты восхищались. Присутствовали бургомистр и референт по вопросам культуры. Одну ее акварель они приобрели для фойе ратуши. Я взял интервью у Ренаты и добился от нее согласия воспроизвести какую-нибудь из акварелей на обложке очередного номера нашего журнала.
Я пригласил ее поужинать. В греческий ресторанчик. Потом она пригласила меня к себе на фондю из сыра. Рената рассказала, что оставила работу, потому что хотела только рисовать. Из-за акварели у нас возник в редакции спор. Лотар утверждал, будто я руководствовался чисто личными соображениями. Потому что, дескать, я хотел добиться расположения этой потаскушки. Я отверг его подозрения.
Потом оказалось, что Рената и Катя учились в одной школе. Катя рассердилась на Лотара из-за того, что тот оскорбительно отозвался о ее старой школьной подруге. Она пригласила Ренату пообедать вместе, и мы в конце концов напечатали ее акварель.
Катя и Рената отлично ладили между собой и чего только не затевали. Даже в одну квартиру хотели съехаться. А потом вдруг охладели друг к другу. Катя заметила, что между мной и Ренатой что-то есть. Я не совсем понимал, отчего их дружба разладилась. Ведь Катя, собственно, никаких прав не заявляла на меня. Она всегда обходилась со мной как старшая сестра. И все же мне казалось, что именно я был причиной их отчуждения.
Возможно, Катя просто не терпела рядом с собой соперниц. Она привыкла к тому, что мужчины из ее окружения проявляли к ней интерес и даже чуть-чуть были в нее влюблены. Ей это доставляло наслаждение. А теперь она боялась, что я буду не так внимателен к ней, как прежде. Но я так только предполагал. Может быть, причина была вовсе не во мне, а в чем-то другом, чего я просто мог не углядеть.
4
Автомобиль для Кати был чисто утилитарной вещью. Никакого особенного ухода за ним не полагалось. Самое большее – через каждые восемь-десять тысяч километров техосмотр, чтобы мотор тарахтел. А вот подкатить автомобиль к моечной установке – ей пока что в голову не приходило. Салон Катиной машины напоминал ее письменный стол. Распечатанные пачки сигарет. Исписанная бумага. Апельсинные корки. Обертки от конфет. Уведомление о наложении штрафа. Иллюстрированные журналы. В ее «ладе» оставалось место только для нее самой. Остальное пространство было завалено всякой всячиной, и весь этот хлам Катя неизменно возила с собой.
Посещение дома престарелых подействовало на нее крайне удручающе. Воздух спертый, резко пахнет моющими средствами. Коридоры мрачные. Даже комнаты для персонала слабо освещены. Зачастую горит только одна крошечная лампа на письменном столе. Возможно, там экономили электроэнергию, может быть, считали, что яркий свет вреден для больных людей, раздражает их.
Катя поехала туда с целью побеседовать с самими подопечными. Но завязать разговор оказалось не так просто. Ее напористость здесь не могла помочь. Она была способна положить на лопатки прожженных политиков, но что она могла поделать с глухой бабушкой, которая после того, как наконец уразумела вопрос, только и ответила: «Да, да, так». Немощь стариков парализующе действовала на Катю, сковывала ее инициативу. Старая мебель. Жалкие койки с облупившейся краской на металлических спинках. Ее бессилие перед всем этим угнетало Катю. Она уже жалела, что затеяла это дело. У нее спирало дыхание. Она смогла свободно вздохнуть, только когда вышла на улицу. Катя села в машину и несколько минут сидела не двигаясь. Она всегда так делала после встречи или интервью. Потом она записала себе в блокнот наиболее важные свои наблюдения.
Может быть, это ненужная затея? Кому могут быть интересны все эти старики из домов престарелых? Она бросила блокнот на заднее сиденье. И тут ее внимание привлекла любопытная сцена у ворот. Там кого-то привязывали к решетке ограды. Нечто вроде шестого чувства журналиста заставило ее пригнуться, чтобы оставаться невидимой для постороннего взгляда. Притаившись, она стала наблюдать. И тотчас пожалела, что не взяла с собой фотоаппарат.
Двое мужчин привязывали цепью к ограде пожилого человека, а тот спокойно стоял, не оказывая сопротивления. Женщина с седыми волосами держала наизготове стопку листовок. Очевидно, недоставало публики. Женщина оглядывалась по сторонам, высматривая, кому бы она могла сунуть в руки листок.
