Наталья Смирнова - Диспетчер
– Ты что, телевизор не смотришь? Его уже неделю ищут, – усмехнулся
Кирилл.
– И кто это?
– Уголовник из Гордумы.
Часы пробили одиннадцать, когда певец разлил последнее вино и, подойдя к пианино, произнес со всевозможной небрежностью:
– А сейчас я, пожалуй, спою.
Кирилл изменился в лице. Непреклонно помолчав, он произнес:
– Боюсь, что я не готов. Надо было предупредить. Извини.
Он твердо распрощался.
Понятно, что Кирилл отверг пенье из эстетства. Но как понять именинника Лучинкина? Розовощекий начальник сбыта сник, как несвежая фиалка, когда директор предложил спеть, и буркнул “обойдусь”. При этом по лицу его, как молния, проскочила паника, а ведь он из десантников.
Субботнее утро, серенькое и невзрачное, началось в аэропорту. Если бы кто-то подсматривал за их встречей, все выглядело бы мило.
Цветущая женщина, почтительный мужчина. Несоответствие певца позабавило. Оле удалось втянуть его в игру, и, подыгрывая, он чуть не привез ее в свою квартиру. Бывшую жену в новую квартиру, перепутав времена. Но чем веселей она щебетала, тем больше он грустил о прошлом. Едва избавившись от опасений, он печалился об утихнувших бурях, как лермонтовский парус.
Оля расселась в ресторанчике так, что прислуга немедленно схватила маленькую, тщеславную ее суть. Она позорила его, любому лакею с ними все было ясно.
– Ты живешь с кем-нибудь? С кем? Ну и чем она лучше меня?
Она сыпала вопросами, энергично расшвыривая салат, ответы ее не интересовали. Вытерла салфеткой рот, пригубила вино и скривилась.
Все оказалось проще и грубей, чем он ожидал. Переход из благородной печали в жалость его не устраивал. Когда проходит сильное чувство, тот, кто его внушил, виноват во всем: и в том, что жизнь твоя такова, какова есть, тоже. Слишком много значила Оля, и нельзя, чтобы она была обезьяной.
– Хочешь, – он заметил фортепьяно, задвинутое в угол, – я тебе спою?
На ее лице приключилась борьба. Можно и обдернуться. Когда-то она его отправила, надеясь, что гой вернется с охапкой денег, а тот ушел с концами. – “Не искушай…”, знаешь такой романс?
– По-твоему, это остроумно? – спросила она.
– Я брал уроки, учился…
– С целью?..
– Без цели.
– Ты шутишь, – убедилась она.
Певец встал и подошел к фортепьяно. Предупредил официанта, тот слушал его, а смотрел на Олю, но на ее лице застыла полная непричастность. Певец поднял крышку, взял пару аккордов и вдруг понял, что не сможет. Замок в горле. Он сделал усилие, перебрал клавиши, прочистил горло и запел. Стало слышно себя со стороны.
Деморализовавшись, он посмотрел на Олю. Она сидела с отвисшей губой и выражением полного ужаса. Официанты окаменели с одинаково алыми лицами, откуда-то бежал метрдотель.
– Что случилось? – нагло спросил певец.
– Покиньте ресторан, – потребовал мужчина в бабочке.
– Я не расплатился.
– Прошу вас. – Он подталкивал певца на выход. – Тут посуда и картины. Люди. Попрошу. Иначе придется прибегнуть… Нонна! – тонко выкрикнул он, заметив, что усилия бесполезны. – Звони Зурабу!
– Мы уже уходим. – Оля стояла возле певца с полосато-багровым лицом. – Это была шутка. – Она ловко сунула купюру господину в бабочке и подтолкнула певца в сторону гардероба, где охранник приводил в чувство старика швейцара.
– Козел, – процедил парень.
Певец согласился. Его пенье было оскорблением слуха, и он мстительно торжествовал.
Они отъехали, Оля поглядывала на него с брезгливым ужасом.
– Хочешь, зайдем? – он кивнул на бутик. – Я куплю тебе шубу.
– Ты опять?
– Я не пою в магазинах.
– Ну так исполнишь еще что-нибудь. Я отвыкла от неожиданностей. А какую шубу? Из щипаной норки?
– Любую.
– Нет. – Она решила не рисковать. – Лучше заплати за Анькин колледж.
– Хорошо.
– Стой, останови здесь. Да стой же. – Она опустила стекло и начала усиленно махать. – Меня ждут.
– Кто?
– Я с мужем. Он прилетел неделю назад. Ну, с мужем, Куртом, – втолковывала она, – который платит за Анькин колледж, понимаешь? И за Сашкину школу. Муж, понимаешь это слово?
– У тебя здесь муж? – поразился он. – А почему он тебя не встретил?
– Не понимаешь? Господи, ну какая же женщина согласилась с тобой жить? Хоть бы одним глазом посмотреть.
– Почему бы женщине не жить со мной?
– Это унизительно, раз. А два – ты ревешь, как помойный козел. Шуба не поможет, только звукоизоляция.
Оля внезапно зарыдала, нервно размазывая руками лицо, пока не превратила его в клоунскую маску.
– Ты это сделал мне назло, – объявила она и с размалеванным лицом ушла к мужу.
Его учительница пения права: искусство, волнуя чувства, развивает.
Сперва старуху тоже спазмировало от его пенья, но потом она нашла в нем какое-то удовольствие. В старой певичке присутствовало шутовство, которое отличает людей искусства от прочих смертных.
Довольно мерзкое свойство, кстати.
Певец думал, глядя в спину удалявшейся женщине. Из-за нее он стал богатым человеком, и его фрагментарные женщины – тоже из-за нее.
Спустя десять лет снова нужны были усилия, чтобы на нее не наброситься, даже если знаешь, что потом подвесят за яйца. Ее озабоченная здоровьем европейская подтянутость ему не мешала. Но вот насчет пенья она не права, пел он вовсе не назло. Пел он сам по себе. Автономно.
В понедельник, подъезжая к зданию фирмы, певец с удовлетворением отметил скопление транспорта. Тягучее ленивое лето заканчивалось, начинался сезон. Но на третьем этаже он обнаружил выстроившиеся в коридоре столы и технологов, вежливо огибавших свои рабочие места, вынесенные в ожидании ремонта.
С ним поздоровалась проплывшая мимо Роза. Певец оглянулся ей вслед, как делали все. Она всегда носила один и тот же черный свитер с малиновыми брюками, облегавшими, как кожа. Ягодицы вращались, как покрышки, это завораживало. Плавающая в коридоре Роза тоже была помехой производственному процессу, и певец приготовился прессинговать, но его опередила Лиза, сунув под нос документы:
– Вот то, что на входе, вот затраты на сырье и производство, а вот выход.
– Несопоставимо, – сделал он вывод.
– Вижу, – согласилась она.
– Иди считай.
– Я посчитала, потому и пришла. По затратам не хватает двенадцати изоляторов. Должны быть произведены, но их нет.
– Где они?
– Не произвели.
– Где отпущенная сумма?
– Проплачена через банк. Все утверждено и подписано. Вами, между прочим, – со значением добавила Лиза. – Я пришла уточнить, не напутано ли чего.
– Напутано! – рявкнул певец так, что Лиза вздрогнула. – Какое, твою мать, напутано! Двенадцать изоляторов – это на всякий случай шесть миллионов! Ищи их теперь. И заметь: технологи травятся в курилке, дым коромыслом, столы в коридоре. Зарплата идет, никто не работает.
Где проект и где оформительша? Лето закончилось, где ремонт?
– Сергей Палыч, – нахмурилась Лиза, – там очень тяжелые семейные обстоятельства. Дизайнер…
– Попрошу не употреблять нерусских слов, – разозлился директор. -
Я их не понимаю. Мерчендайзер – это что? Монгольское имя? Еврейская фамилия? Футбольный клуб?
В это время в кабинете неслышно возникла особа в плаще, туфлях с бантиками и заплаканными глазами. На лбу у нее, точно привинченная, ловко сидела черная шляпка. Она сдернула ее мушкетерским жестом.
Волосы, как пишут в романах, рассыпались по плечам. Волосы были ничего так, но певцу больше приглянулись бантики на туфлях.
Узнавание произошло мгновенно.
– Госпожа оформительша! Заглянули сюда поплакать? А плакать впору нам!
– Меня зовут Александра. Можно Саша. – Она махнула куда-то тонкой рукой. – Сильный ветер!
– Что это мы все о погоде, – желчно заметил директор. – Лиза, покажи девушке фронт работ.
Он остался сидеть в кабинете, разбираясь с документами. К банковским операциям на фирме имели прямое отношение он, Кирилл, главбух и
Лиза. Время от времени – начальники отделов. Все хорошо зарабатывали, двенадцать лет выбивались в люди, вместе прошли огонь и воду. Он простил их ошибки, принял на работу их тещ и племянников.
Его партнер, Рафик Салахов, восемь лет назад ушел, забрав свою долю, и уехал в Казань, где убили его старшего брата. Приняв дело брата,
Рафик женился на вдове и растил ее детей, потом привез свою приемную дочь, и певец взял Розу без вопросов, а Салахова оставил основным поставщиком сырья, хотя были варианты дешевле…
Он в десятый раз принялся перебирать злосчастную шестерку. Ну кто?
Бочонок Лучинкин? Не с его умом такое проворачивать. Профессорская дочка и профессорская жена Вера Петровна Гольдберг, дама, приятная во всех отношениях? Если бы деньги украла она, смеялись бы до икоты.
Гена Поспелов, турист и бард? Бессребреник Шмаков, весь в патентах?
Леша Мальгин, которому он подарил свой старый “БМВ”? Или все-таки Роза?
