Джордж Сондерс - Красный бантик
И я это знал. В детстве они ходили в одну школу, и там была какая-то история с девочкой, что-то типа идти или не идти на свидание, и результат оказался не в пользу дяди Мэтта, и еще они повздорили на футбольном поле и немножко пообзывали друг друга, но это было давно, примерно во времена президентства Кеннеди.
— Он не будет следить за этой собакой как следует, — сказал дядя Мэтт. — Поверь мне. И даже если что-нибудь заметит, не сделает того, что нужно. Почему? Потому что это его собака. Его. А все, что его, — особенное, на это общие законы не распространяются.
— Ну не знаю, — сказал я. — Честно, не знаю.
— Да он ничего не понял, — сказал дядя Мэтт. — Он не был там в тот вечер, он не видел, как ты принес ее домой.
Если уж говорить правду, дядя Мэтт и сам не видел, как я принес ее домой, потому что как раз тогда ходил в видеопрокат. И все-таки, да, я понял его мысль насчет отца Терри, который всегда был чуточку эгоистичным. Достаточно было посмотреть на его седые волнистые волосы, и к тому же в подвале у него стоял тренажер, и он упражнялся на нем дважды в день, так что мускулы у него были впечатляющие, и он демонстрировал их — я это замечал, мы все замечали, — нося слишком уж обтягивающие рубашки.
На следующее утро за завтраком дядя Мэтт сидел очень тихо и наконец сказал: ладно, пускай он всего лишь низенький толстый безработный и не получил такого образования, как некоторые, но любовь есть любовь, уважение к памяти есть уважение к памяти, и поскольку у него сегодня навалом свободного времени, не одолжу ли я ему фургончик — тогда он поедет на стоянку у закусочной и понаблюдает оттуда за домом священника, вроде как в память об Эмили.
Так совпало, что мы давно уже не пользовались этим фургончиком, и вдобавок тогда еще никто из нас толком не пришел в себя, и я подумал: ну что ж, а вдруг Мертон и вправду болен и как-нибудь вырвется и покусает еще кого-нибудь, — и сказал:
— Хорошо, я не против.
Он просидел там весь вторник, сначала до обеда, а потом до самого вечера, и даже ни разу не вылез из фургончика, что для него… то есть раньше он вообще-то не отличался упорством, если вы понимаете, о чем я. А потом, вечером во вторник, ворвался в дом, сунул в видеомагнитофон кассету и сказал:
— Посмотрите, вы только посмотрите.
И на пленке был Мертон — он привалился к ограде дома священника и дрожал, потом выгнул спину и задрожал снова.
Тогда мы взяли ружья и пошли туда.
— Да-да, я знаю, знаю, — сказал отец Терри. — Но я сам с этим разберусь, по-своему. У него, бедняги, в жизни было и так довольно горя.
— Чего? — сказал дядя Мэтт. — У него — горя? Вы говорите этому человеку, отцу, который недавно потерял… что у собаки в жизни было довольно горя?
Ну, если честно, надо сказать… в общем, это была правда. Мы все знали про Мертона, что его принесли отцу Терри из дурного района с почти отрезанным ухом, и к тому же у него были, если я правильно понимаю, нервы не в порядке, так что он иногда терял сознание, когда ему готовили ужин, то есть буквально падал в обморок от предвкушения, а это, сами понимаете, кое о чем говорит.
— Эд, сказал отец Терри. — Я не утверждаю, что у него… я не сравниваю горе Мертона с…
— Будем надеяться, что нет, — сказал дядя Мэтт.
— Я всего только хотел сказать, что и у нас своя маленькая беда, — сказал отец Терри.
— Ха, — сказал дядя Мэтт. — Беда, ха!
— Эд, у меня высокая ограда, сказал отец Терри. — Он никуда не денется, к тому же я посадил его на цепь. Я хочу, чтобы… хочу, чтобы все случилось здесь и без посторонних — только он и я. Иначе это будет слишком тяжело.
— Вы не знаете, что такое тяжело, — сказал дядя Мэтт.
— Тяжело — оно и есть тяжело, — сказал отец Терри.
— Ну да, как же, — сказал дядя Мэтт. — Я прослежу.
Ну так вот, а ближе к концу недели собака по кличке Твитер-Дю затравила оленя в лесу между «Твентиплексом» и епископальной церковью, причем эта Твитер-Дю была совсем не крупная собака, а просто, знаете, помешанная, и Де Франчини узнали, что она затравила оленя, когда она появилась в гостиной с его отгрызенной передней ногой.
И в тот же вечер кошка Де Франчини стала носиться по дому, и глаза у нее пожелтели, и в какой-то момент ее вроде как свело судорогой, и она врезалась головой в плинтус и отключилась.
Тогда мы поняли, что проблема гораздо серьезней, чем нам показалось вначале.
Дело в том, что мы не знали и не могли знать, сколько животных уже заражено: те первые четыре собаки гуляли на свободе несколько дней до того, как мы их нашли, а животные, которых они могли заразить, оставались на воле уже почти две недели, и мы даже не знали, как именно передается инфекция — через укусы, слюну, кровь, а может, от шкуры к шкуре? Мы знали, что ей подвержены собаки, а теперь выяснилось, что и кошки тоже, — словом, это было очень тревожное и опасное время.
И тогда дядя Мэтт засел за компьютер и сделал объявления о созыве Общего собрания жителей нашего Города — наверху было фото красного бантика (не настоящего, а темно-розового бантика Карен — дядя Мэтт добавил ему яркости на компьютере и поместил рядом снимок Эмили), а внизу шли крупные буквы ОСТАНОВИМ БЕЗУМИЕ, а мелкий текст гласил что-то вроде, ну знаете: зачем мы еще живем в этом мире, если не ради любви к близким, и когда одного из нас жестоко лишили самого дорогого, настала пора сплотиться и бросить вызов тому, что угрожает отнять у нас самое дорогое, дабы никому больше не пришлось пережить такой страшный удар. Теперь, когда мы узнали и поняли, что такое эта ужасная боль, давайте встанем грудью против всего и вся, что способно причинить или усугубить эту или аналогичную боль сейчас или в любое другое время, — после чего мы велели Сету и Джейсону расклеить эти объявления по всему городу, так что в пятницу вечером в школьном спортзале собралось почти четыреста человек.
У каждого пришедшего был в руках листок ОСТАНОВИМ БЕЗУМИЕ с ярко-красным компьютерным бантиком, а еще дядя Мэтт добавил на эти листки — сначала я возражал, пока не увидел, как люди реагируют, — так вот, он добавил туда крошечные отпечатки зубов (видно было, что они не настоящие, но дядя Мэтт сказал, что это просто символическое напоминание), причем в одном нижнем углу было фото Эмили на первом причастии, а в противоположном ее фото в младенчестве, и еще дядя Мэтт повесил увеличенную, прямо-таки гигантскую копию этого объявления над подиумом для выступающих.
И я был немного удивлен тем, как дядя Мэтт… в смысле, он был так… я никогда не видел его таким энергичным. Раньше он за целый день успевал только проверить почту да пару раз встать, чтобы пошевелить телевизионную антенну, — а тут пожалуйста, в костюме, весь красный и гордый, прямо так и сияет…
Ну вот, дядя Мэтт встал и поблагодарил всех, кто пришел, и миссис Де Франчини, владелица Твитер-Дю, подняла ту отгрызенную оленью ногу, а доктор Винсент показал слайды с поперечными сечениями мозга одной из первых четырех собак, а в конце наступила моя очередь, но у меня перехватило горло и я сумел только сказать всем спасибо, и что их поддержка очень важна для нас, и еще попытался сказать, как сильно мы все ее любили, но не смог.
Дядя Мэтт и доктор Винсент составили на компьютере (сами, чтобы меня не беспокоить) так называемый План Неотложных Действий из трех Пунктов, каковыми были: 1) всем городским животным надлежит немедленно пройти Обследование на предмет выяснения, было ли животное Заражено 2) все Зараженные или Подозреваемые в этом животные должны быть немедленно уничтожены и 3) все Зараженные или Подозреваемые в этом животные, будучи уничтожены, должны быть немедленно сожжены, дабы минимизировать риск Вторичного Заражения.
Тогда кто-то спросил, не будут ли авторы так добры объяснить, что означает «подозреваемые»?
— Подозреваемые? — переспросил дядя Мэтт. — Что ж, это означает, что мы подозреваем и имеем веские причины подозревать, что животное было или могло быть заражено.
— Конкретная методика сейчас находится в стадии разработки, — сказал доктор Винсент.
— Как можем мы… как можете вы гарантировать, что эта оценка будет разумной и справедливой? — спросил тот же человек.
— Хороший вопрос, сказал дядя Мэтт. — Что ж, тут главное проследить, чтобы оценка была вынесена здравомыслящими людьми, которые проведут Обследование объективным способом — так, что ни у кого не возникнет сомнений.
— Доверьтесь нам, — сказал доктор Винсент. — Мы понимаем всю важность нашей задачи.
Тогда дядя Мэтт поднял бантик — даже не бантик, а бант, очень большой, величиной с дамскую шляпку, не знаю уж, где он его раздобыл, — и сказал:
— Все это может немного смутить нас, но мы отбросим сомнения, если будем помнить, что все началось из-за Этого, вся суть в Этом, нельзя забывать об Этом, необходимо любой ценой предотвратить Это.
