Михаил Угаров - Море. Сосны
Виктор отодвинул тарелку с супом, мрачно спросил:
– И чего?
– А то! Куда потом чачу девать? Жадобы же, денежки любят – страсть! Они разливают эту чачу по бутылкам и русским продают. Пацан, допустим, город Апатиты, Мурманская область, как я, – купил и выпил. И отравился мертвой чачей.
– Правда, что ли?
– Откуда мне знать? Здешние нам правды не скажут!
– Здешние – это кто?
– Грузины ж!
– Здесь абхазцы живут, а грузины – не здесь.
Парень присвистнул:
– А ты их различаешь? Надо же!
– Не различаю, – ответил Виктор.
Лика никому не дает
Из забегаловки вышли два парня.
– Забегаловка что надо, тут Лика работает! – сказал один Виктору.
– Она никому не дает! – сказал Виктору второй.
– Водки. Сто! – весело сказал Виктор, подойдя к прилавку. – И салат. А вы – Лика?
– Лика. И что с того?
– Ничего. Сто водки.
Она пошла за водкой и салатом.
Виктор стал смотреть ей вслед.
Лика ходила так, как будто при каждом шаге одна ее коленка задевала за другую. Не то чтобы она бедрами вихляла или крутила попой, а просто так у нее получалось. И Виктору сразу же захотелось увидеть ее коленки. Просто коленки, а не попу.
Вернулась, принесла сто водки и салат “Столичный”.
Виктор посмотрел в ее глубокий вырез на платье. Лика и сама время от времени туда смотрит, опускает голову и дует вниз. Потому что ей жарко.
А когда она опускает голову, то челка сразу же падает ей на лицо. Она не убирает ее руками, а резко запрокидывает голову, и челка сама послушно ложится на место.
А когда она запрокидывает голову, то видно ее белое и нежное горло. А по бокам розовые мочки ушей.
Виктор посмотрел на ее розовые мочки ушей и подумал – наверное, у нее и соски такие же, розовые. И страшно покраснел от этой мысли.
Самое плохое, что эта самая Лика все поняла, проследила цепочку его мыслей – от челки до мочек ушей и далее – и все поняла.
Положила руки на край стола, наклонилась к Виктору:
– Вон у вас кольцо на руке, а вы – туда же!
Виктор молчал, и водки ему расхотелось.
– И дети, наверное, есть?
– Есть, – честно ответил он. – Толя и Таня.
– А жену как зовут?
– Валя.
И Лика засмеялась.
(Да что же это?! Далось им это имя: Валя – Валентина, самое обычное из обычных, ничего смешного…)
– Мужчина, послушайте, – устало сказала Лика. – Лика никому не дает. Вам же сказали. А вы не поверили?
“Жигулевское”
Темный ночной пляж.
Виктор сидел и смотрел в черноту.
Луч маяка проходил круг и возвращался к Виктору, проходил над его головой, и он каждый раз поворачивал голову.
Захрустела галька. Это из темноты возникли парни. Они присели на корточки вокруг Виктора. Угрожающе молчали. Потом спросили:
– Сам-то откуда?
– Ленинград. – Виктор напрягся.
– Не Москва? Не врешь?
– Откуда Москва-то?
– Ну ладно, сиди тогда.
Все сидели какое-то время молча. Парни время от времени низко опускали голову и сплевывали себе под ноги.
– А вы? – спросил Виктор.
– А что – мы?
– Здешние?
– Ну. Мы кавказские. С Краснодара.
– Хочешь анекдот? – спросил Виктора самый младший парень. – Едет Хрущев на ишаке. А навстречу ему чурка. – Ай, какой хороший свинья! – Это не свинья, а ишак! – Не с тобой гаварю!
Виктор засмеялся.
Парни смеялись лениво, видно, что анекдот они этот знают.
– Где палец потерял? – спросил у Виктора парень постарше.
Виктор помолчал, потом пожал плечами:
– На войне, наверное.
Парни заржали.
– На Курской дуге?
– Пива хочешь? – спросил младший и протянул Виктору свою бутылку.
Виктор пил “Жигулевское” молча, смотрел на море, то есть в черноту.
Пусть будет хуже
Виктор шел по дорожке, и фонари попадались ему все реже и реже.
И вот он вошел в темноту.
Сел на скамейку, закурил, пряча огонек в кулак, как от снайперов.
И стал слушать ночные голоса на соседней скамейке.
– Господи, хоть бы что-нибудь случилось! – говорил женский голос.
– Не дай бог, зачем? – спрашивал мужской.
– Все одно и то же. Все одно и то же. Ничего…
– А вдруг будет хуже?
– Пусть будет хуже. Только пусть – по-другому!
– Ну, не знаю. Не знаю…
– Мама говорила, в войну хорошо было. Хоть и плохо, а хорошо. Говорит, каждое утро со смыслом вставала…
– Ты послушай сама, что говоришь. Как пьяная какая-то, ей-богу…
Здрасьте!В дощатом домике стоит кровать, тумбочка и табуретка. А на двери небольшое зеркало.
Виктор лежал в кровати, накрытый одной простыней. В окно светил неяркий фонарь, и поэтому все предметы в комнате были видны.
Виктор посмотрел в потолок и вспомнил Лику. А вспомнив, он тут же сложил руки на груди, поверх простыни, как учили мальчиков в еще пионерском лагере. И закрыл глаза.
– Кто там? – вдруг испугался Виктор и посмотрел на дверь.
Но никто не ответил ему. Тихо вокруг.
Тогда Виктор встал с постели, босиком подошел к двери. Послушал немного и сбросил крючок.
На пороге стояла та самая Лика, официантка из забегаловки.
– Здрасьте, – растерялся Виктор.
Лика ничего не ответила ему. Она прошла в комнату. Чтобы пропустить ее, Виктору пришлось посторониться – комната узкая.
Подошла к кровати, сбросила босоножки и быстро легла. Накрылась простыней до подбородка. И закрыла глаза.
Виктор так и остался стоять в растерянности у двери.
Он и вправду подумал, что Лика заснула и что теперь его койка занята и надо идти искать на ночь какое-то другое место.
Глаза ее были закрыты, и дышала она ровно. Только слегка улыбалась.
Конечно же, Виктор все понял в этот момент. Он только не понимал одного – как ему быть и что делать?
– Ну иди уже, – сонным голосом сказала Лика.
И пододвинулась, освобождая для него место у стены.
И Виктор покорно пошел к кровати. Аккуратно перевалился через дремавшую девушку, лег у стены.
– Поцелуешь? – не открывая глаз, спросила Лика.
Виктор послушно поцеловал ее в губы, в краешек губ. Конечно, это был никакой не поцелуй, а всего лишь ответ на ее просьбу.
– Весь день о тебе думала, – сказала Лика. – Вот пришла, ты не против?
– Нет.
– Знаешь, сколько я сегодня рюмок разбила? Четыре. Все из-за тебя.
– Из-за меня?
– Подумала: пойду и лягу к нему. Он большой и теплый. Как тебя хоть зовут-то?
– Виктор. Я из Ленинграда.
– Ну давай, Виктор!
Виктор какое-то время держал растерянную паузу. Что давать-то? Как это понимать – в прямом смысле? Или как-то иначе?
Потом осторожно поцеловал ее еще раз.
Она открыла глаза.
– Скажи что-нибудь.
– Ты красивая.
И он осторожно положил руку на ее горло. Она выгнула шею, чтобы его руке было больше места.
Он потрогал ее за мочки ушей, сначала за одну, потом за другую.
А потом опустил простыню, приподнялся на локте и посмотрел на ее грудь. Осторожно потрогал пальцем соски. Сначала один, потом другой.
И сразу же коротко застонал и упал на спину.
– Что? – спросила Лика.
– Всё, – ответил Виктор.
Тогда она приподнялась на локте:
– В каком смысле? Больше ничего не будет? Кончил?
Виктор крепко закрыл глаза – ему было неудобно услышать от нее это абсолютно мужское слово.
– Да, – еле слышно ответил он.
– Здрасьте! – рассмеялась Лика. – Потрогал только за грудь – и все?
– Похоже, да.
– Скоренько.
– Понимаешь, там, в кафе… Я посмотрел на твои мочки ушей и подумал – вот, наверное, у нее такие же розовые соски, как эти мочки. Сейчас вот решил проверить, и… И – всё!…
– И что мы теперь будем делать? – после молчания спросила Лика.
– Давай полежим какое-то время.
Он хотел ее поцеловать, но она отвернулась. Тогда он положил руку ей на грудь, а потом сдвинул простыню еще ниже, на живот.
И увидел шрам у нее под ребрами.
Шрам этот был когда-то зашит, остались видны даже поперечные стежки.
– Что это? Это от ножа?
– А-а! Так, ерунда.
– Где это тебя так?
– На войне.
– Оборона Севастополя?
И оба засмеялись.
Так они лежали какое-то время, чего-то ждали.
Потом Виктор перелез через нее и сел на край кровати.
– Ты куда? – спросила Лика.
– Мне надо в туалет.
– Пописать?
– Ну да.
– Я посмотрю?
– Что ты посмотришь?
– Как парень писает.
– Не видела? – смутился Виктор.
– Только со спины. Покажешь?
– Ну да, наверное…
В небе летает спутник
Сразу за порогом дощатого домика начиналось черное пространство. Непроглядная южная тьма, непривычная и непонятная для ленинградца.
Виктор вышел, сам не понимая куда – то ли в сад, то ли в чистое поле.
Над головой светились крупные и очень яркие звезды. Одна из них была самая яркая, ярче всех, она слегка пульсировала. Присмотревшись, Виктор увидел, что она еще и движется.
