Сюзан Мэдисон - Цвета надежды (в сокращении)

— Это Уилл меня уговорил.

— Отказом ты обидишь Уилла, испортишь ему день рождения.

— Уилл, неужели тебе хочется слушать, как мама с папой будут весь день орать друг на друга? У меня лично такого желания нет.

— Спасибо, Джозефина.

Уилл, миротворец, сверкнул в улыбке ортодонтическими скобами:

— Мне, разумеется, было бы приятнее встречать день рождения вместе с тобой, Джо-Джо. Но если не хочешь, я не настаиваю.

— Не называй меня Джо-Джо.

— Хорошо, пусть будет Джози.

Уилл, на редкость уравновешенный подросток, всегда отличался благоразумием. Как его отец когда-то, подумала Руфь, шлепнув сына по руке — он сунул палец в чашку с глазурью.

— На меня не рассчитывай, — сказала Джози.

— Уф, ну что ты в самом деле, — не сдавался Уилл. — Знаешь, как классно будет. И потом, ты только подумай, когда еще снова представится возможность покататься на яхте.

— Ну и надоел! Ты и твои дурацкие скобы.

Руфь чувствовала, что начинает выходить из себя. Уилл очень переживал из-за того, что ему приходится носить ортодонтические скобы.

— Ну все, хватит, юная леди, — осадила она дочь.

Руфь убеждала себя, что Джози просто сбита с толку происходящими в ней переменами, что во всем виновато буйство гормонов, но это было слабое утешение.

— Ты едешь с нами, и будь добра, выбирай выражения.

— Не понимаю, как нас вообще угораздило оказаться в числе приглашенных на балаган у Тротмэнов.

— Я уже объясняла. Тед Тротмэн просил меня прийти.

— С каких это пор нам вменили в обязанность целовать задницу Теду Тротмэну?

— Не смей выражаться. Тед находит мне клиентов. В данном случае он специально пригласил одного человека. Я не могу не явиться безо всякой на то причины.

— О боже, мама, ну почему мы всегда должны плясать под твою дудку? Ты требуешь, чтобы мы сопровождали тебя на каком-то идиотском празднике, а сама даже не соизволила сходить на школьную выставку, где, да будет тебе известно, я показывала целых три свои картины. И на матч команды Уилла тоже не пошла…

— Я ведь говорила, Джозефина, почему так получилось. Я не могу уходить с работы, когда мне заблагорассудится.

— А папа почему-то смог.

— У папы более свободный график.

— То есть, по-твоему, он меньше, чем ты, заинтересован в зарабатывании денег.

Руфь положила на стол лопаточку.

— Ты же знаешь, почему я…

— Ради бога, мам! — вскричала Джозефина. — Пожалуйста, не говори только, будто ты стараешься ради нас.

— Почему же? — На щеках Руфи выступил гневный румянец. — Если это правда.

— Мам, — обратился к ней Уилл, меняя тему разговора. — Почему бы нам не поселиться здесь навсегда? Дедушка тут на протяжении многих лет лечил людей. Картеры всегда здесь жили. Вы с папой первые отсюда уехали.

— Во-первых, мы перебрались в Бостон, когда я была еще ребенком, и после приезжали только на лето. Поэтому нас вряд ли можно считать местными жителями, тем более что твой отец родом из Калифорнии. Во-вторых, нам с отцом лучше жить поближе к работе.

— Вы и здесь могли бы что-нибудь найти, если б только захотели, — заявила Джози. — Как бы то ни было, у Тротмэнов отец наверняка напьется.

— Да, — согласился с сестрой Уилл.

— И тогда накрылась наша яхта, — подытожила Джози.

— Зная, что нам идти под парусом, отец не станет много пить, — возразила Руфь. — Не понимаю, что ты так переполошилась. Ведь раньше тебе нравилось ходить к ним.

— Да, нравилось, пока я не узнала, что Тед Тротмэн — убийца.

— Откуда такие сведения?

— Компании, которыми он заправляет, отравляют окружающую среду. А еще он погубил целый гектар тропических дождевых лесов.

— Думаю, он даже не догадывается об этом.

— Это все знают. А какой причал он недавно отгрохал из гондурасского красного дерева! Его место — в тюрьме.

Руфь смотрела на дочь с затаенной мукой во взоре. Признаки изможденности на ее лице не скрывал даже загар. Неужели она балуется наркотиками? Или у нее уже что-то с мальчиками? Вчера, когда Джози особенно распоясалась, Руфь пригрозила отправить ее в интернат для трудных подростков. Сейчас эта идея не казалась ей такой уж абсурдной.

— Что ты несешь, Джози? Повторяешь бред, которого нахваталась от своих приятелей из кружка «Спасем Вселенную»?

— Ты в своем амплуа. Вечно высмеиваешь то, о чем понятия не имеешь, — презрительно бросила Джози, открывая буфет.

— Ты что-то ищешь? — поинтересовалась Руфь.

— Нет.

— Если нечего делать, иди в подвал и заложи в сушку белье.

Джози будто только этого и ждала. Она порывисто повернулась к матери:

— Боже, как же я ненавижу весь наш быт. Мы живем не по-людски. — Она убрала за уши свои длинные волосы, выставляя напоказ бирюзовые капельки в мочках, чудесно гармонировавшие с серым цветом ее глаз.

У Руфи сдавило сердце. Неужели предстоит выдержать еще один спор об истреблении дождевых лесов, тунцов и надвигающейся глобальной экологической катастрофе, в которой дочь почему-то винила лично ее?

— Что конкретно тебя не устраивает?

— Почему мы не сушим белье на улице, как все местные?

Руфь поморщилась:

— Тебе никто не запрещает натянуть бельевую веревку, Джозефина. Прищепки найдешь в подвале. Или же во имя защиты окружающей среды смастери их сама.

— Да, это мысль, — вступил в разговор Уилл, вновь пытаясь разрядить атмосферу. — А потом будешь ходить по домам и предлагать свой товар. Как те торговцы, что продают вразнос лук и прочую ерунду. Цыганка Джози.

— Заткнись! — взвизгнула Джози, словно обиженный детсадовец, хотя ей уже шел семнадцатый год. У нее на лице проступили пунцовые пятна.

— Сама заткнись.

— Замолчите. Оба.

Джози нахмурилась:

— И я еще вот что хотела сказать…

— Я больше ничего не желаю слышать, — отрезала Руфь.

— Вот-вот, и я о том, — не унималась Джози. — Ты никогда со мной не разговариваешь. — Длинными, вымазанными в краске пальцами она теребила сережку. — Я хочу бросить школу.

Руфь тяжело вздохнула:

— Давай не будем об этом. Я уже сказала: это нелепая идея.

— Я серьезно, мам. Правда. — Джози повысила голос. — Я собираюсь забрать документы из школы и поступить в художественное училище. Я хочу заниматься живописью. С детства только об этом и мечтаю.

Руфь, теряя терпение, набрала в легкие побольше воздуха:

— Ты даже не представляешь, как тяжело художнику заработать на жизнь. Я ведь сто раз тебе это говорила.

— Ты бы так не говорила, если б видела мои работы.

— Я категорически запрещаю тебе бросать школу до получения аттестата. Это не подлежит обсуждению. — Руфь тоже повысила голос: — Если бы мои родители позволили мне бросить школу…

— Речь сейчас идет обо мне, — сердито заметила Джози. — Мне не нужен аттестат. Я хочу стать художником.

— Как ты будешь жить, когда уйдешь из дома, это твое дело, — холодно сказала Руфь. — Но, пока ты на моем попечении, Джозефина, школу бросать я не разрешаю.

— Пошла ты к черту! — крикнула Джози.

Она вылетела из кухни и задела босой ступней подставку с одной из китайских фарфоровых ваз, стоявших по обе стороны лестницы на второй этаж. Ваза опрокинулась и покатилась по широким сосновым половицам. От ее горлышка отлетел треугольный черепок.

— Джози! — Разъяренная Руфь подняла осколок. — Проклятие. Неужели нельзя поосторожней?

Она и сама удивилась тому, что так рассвирепела. В конце концов, вазу можно склеить. И вспылила она не только от досады на дочь, с которой перестала находить общий язык. Причина лежала гораздо глубже. Разбитая ваза символизировала раскол в семье, опасность которого она смутно сознавала. Ей было ясно, что это — очередная прореха в полотне их семейной жизни.

Джози зашагала прочь, оставив реплику матери без ответа. Руфь выскочила в холл. Девочка была уже на середине лестницы.

— Джозефина!

Джози остановилась, держа прямо спину с агрессивно выпирающими лопатками.

— Что?

— По крайней мере ты могла бы извиниться.

— Изви-ни, ма-ма, — дерзким голосом пропела девочка.

Руфь с неожиданной для себя прытью взбежала по лестнице, схватила дочь за плечо и встряхнула ее.

— Как ты смеешь… — Джози отвела взгляд. — Как ты смеешь так разговаривать со мной, после того как разбила принадлежащую мне вещь!

Девочка презрительно усмехнулась:

— Вот-вот, такая уж у нас семейка. Вещи здесь значат больше, чем люди.

— Ты мелешь чушь.

— Разве?

В глазах Джози застыла враждебность. И что-то еще. Может быть, неуверенность. Или даже страх. Руфь устраивало и то и другое. Страх, пожалуй, больше. Она собралась возразить, но передумала. Выросшая между ними невидимая стена вдруг показалась ей непреодолимым препятствием.