Виктор Корнев - Четыре реки жизни
Нередко, в углублении от вынутой плиты, появлялась струя воды, а после расчистки своеобразный родничок, с чистой вкусной холодной водой. Иногда в воде появлялась небольшая рыбка, которую мы называли "сентявкой" (голец). Такое чудо, что по склонам гор живут в камнях рыбки, я более нигде не встречал, хотя побродил по России довольно много.
Глава 2. Река Сим.
А внизу, под горой, была равнинная местность, широко простиралась извилистая долина небольшой реки Сим. Зеленели осокой пойменные луга и болотца, виднелись стожки красноватого тальника и серебристого ивняка. Под самой горой, возле нашей тропки к реке, глазели в небо два маленьких округлых озерка. Да и наверное, назвать их озерками будет слишком круто. Это были два очень больших родника, диаметром около трех метров и глубиной под два метра в середине. Они соединялись друг с другом небольшим ручейком и дальше этот ручей, извиваясь среди осоки и камышей, где-то впадал в болотистый залив реки. Главной достопримечательностью родников, была их живая вода. Да, именно живая, чистая, прозрачная, как стекло, вода. До самой середины родника, были видны зорким ребячьими зрением мельчайшие камешки и растения на глубине, многочисленные рыбки и их норки-домики. Больше воды такой чистоты и прозрачности я нигде не встречал. Воды Байкала и Ангары намного мутнее. Но это пятидесятый год, когда еще не было кислотных дождей и гари от многочисленных автомобилей и тепловозов, да и люди в тех краях еще не столь плотно жили. Рыбки на дне были двух видов: "татарки", это те, что с красными губами и "сентявки", что с обычными. Они были небольшими, до пяти сантиметров, с черными спинками и светлым пятнистым «пузиком». Ловили мы их на самодельные крючки, согнутые из нагретых на огне иголок или тонких, заточенных гвоздиков.
Леской служила обычная белая нитка, 10-й номер. Удилища росли рядом, да и были разбросаны по берегам от предыдущих рыбалок, а грузом являлся кусок гвоздя или небольшой удлиненный камешек. Почему-то о свинце мы тогда еще ничего не знали и не видели его никогда на свалках.
Дно этих маленьких озер было темным от, шевелящихся в несколько слоев, маленьких рыбешек. У них там даже были даже какие-то домики, напоминающие гнезда в каменных расщелинах, поэтому процесс ловли сводился к следующему: опускали крючок в гущу тел и дергали вверх. Зацепленная, таким образом, рыбешка оказывалась на берегу, но часто, наиболее проворные не долетали до берега и бултыхались в воду. Старшие ребята, уже имели настоящие крючки, наживляли их червяками и использовали поплавки из пробок. Мы им очень завидовали и просили дать половить такой «взрослой» снастью. После рыбалки удочки прятались на берегу, а рыба на кукане (две спички на небольшой нитке) отправлялась домой. Этой рыбой мы обычно кормили кошек и кур.
От родников тропинка вела к реке и дальше шла к большому, по нашим понятиям, деревянному мосту, с двумя быками-водорезами, заполненными огромными камнями, чтобы мост не унесло в паводок. По этому мосту ходили на станцию люди, переезжали телеги и даже огромные грохочущие полуторки и ЗИСы.
Мост был новый, построили его заключенные быстро, за какой-то месяц-другой. Еще в начале лета его не было, а в конце во всю ходили машины и мы прыгали с него в воду. Конструкция его была очень проста – у берегов небольшие выступы в виде срубов из толстых бревен, заполненных камнями и два сруба в реке, с заостренными концами и сверху настил из бревен, покрытых мощными широкими досками. По бокам моста шла высокие закрытые перила, с которых и прыгали самые смелые мальчишки. Бревна и доски крепились большими гвоздями и скобами. Строили мост заключенные, используя лишь бульдозер с лебедкой, подводы да тачки с ломами и лопатами. На следующую весну, когда вода стала переливаться через настил, его срочно укрепили тросами, чтобы не унесло. Поэтому в ледоход нас на него не пускали, зато летом мы отводили на нем всю свою крутую ребячью душу.
Старшие ребята прыгали «ласточкой» вниз головой даже с перил моста, а мелочь, вроде меня, «солдатиком», с пролета, что ближе к берегу и где глубина не превышала полутора метров, а на дне был песочек с мелкими камушками. Вот так мы учились плавать, а кто не мог доплыть до берега, того сносило течением на мель за мостом и он, нахлебавшись воды, с красными глазами и кашлем, на четвереньках вылезал на песчаный бережок погреться. Отдышавшись и согревшись мы снова бежали на мост и прыгали, кто как может. От таких тренировок, даже слабаки через десяток дней могли проплыть больше пяти метров без отдыха. К концу лета все, запросто, переплывали нашу речушку шириной в двадцать-тридцать метров. Плавали «по-собачьи» и «вразмашку», а также «на спинке». Причем никто из взрослых нас не учил и не следил за нами, как сегодняшние родители за своими откормленными трусливыми маменькиными сынками. Мы с такими не водились, презирали и задирали их. Были шустры, босоноги, загорелы, вечно голодны и с цыганским блеском в глазах.
Вдоволь наплававшись и нанырявшись до рези в глазах, а под водой мы могли держаться в течение целой минуты, потом грелись на песке или лежали на широких теплых плитах, которыми были заполнены быки-водорезы. Старшие ребята уже курили «бычки», а мы, семи-восьмилетки, еще только начинали привыкать к ароматам дыма.
В безветренную солнечную погоду мы подолгу любили смотреть, свесив головы с бревен волнорезов, в чистую прозрачную воду реки. Даже в самом глубоком месте были видны светлые камни на дне, зеленая трава, коряги ну и, конечно же, рыба и раки. В верхних слоях сверкали своими серебристыми боками стайки прожорливых «баклей» (уклеек), чуть поглубже степенно плавали чернохвостые красавцы голавли, стремительно бросавшиеся на все, что падает в воду. Почти у самого дна копошились сорожки (плотва), ельцы и подусты. На песчаных отмелях, по пятнистым и черным спинкам легко угадывались стаи пескарей и сентявок. Иногда на них устраивали облавы несколько небольших полосатых окуньков или неторопливый соменок распугивал их в разные стороны.
Если сидеть на мосту тихо, особенно в конце лета, то можно было увидеть, как из глубины медленно поднимается темный обрубок толстой палки – это страшный хозяин здешних мест, килограммовая щука. Все рыбешки старались, не роняя достоинства, не спеша покинуть опасное место, а тот, кто спешил, суетился и вел себя, не как все, обычно вызывал у щуки агрессивное поведение и настигался стремительным броском этого ненасытного хищника. Было видно, как этот «крокодил», схватив поперек зазевавшуюся уклейку или голавчика, медленно опускается с добычей на темное дно, под корягу. Можно было часами наблюдать жизнь подводных обитателей, изучая их повадки и привычки. Особенно доставляло удовольствие кормежка рыб. Наловив кузнечиков, бабочек, стрекоз, в общем все, что летало или прыгало, мы пристально смотрели, как кормятся шустрые голавли и хариусы. Кормили рыбу и ягодами и всем, что оставалось не съеденным нами самими.
А мы были прожорливыми и всеядными. Ели все, что росло рядом: и «зеленые лепешечки» и кислицу, обирали кусты черемух, боярки, полевой клубники, лесной земляники и ежевики. В пищу шел дикий лук, щавель и дикая редька. Нередко болели животы, но это быстро проходило. Первым в апреле выбрасывал свои стрелки дикий лук, со вкусом чеснока, затем мы лопали нежные листья молодого щавеля, закусывая круто посоленным черным хлебом. А уже в конце мая созревала на солнцепеках первая черемуха и клубника. На Южном Урале, не в пример другим местам, черемуха довольно вкусная и сладкая, хотя тоже вяжет рот, а зубы от нее чернеют, как у поросят. В лесу мы собирали мелкую кислицу, дикую смородину, на опушках обирали «калачики». Все это собранное добро, что сразу не было съедено, рассовывалось по карманам, когда мы шли к реке купаться и часть припасов доставалось нашим друзьям-рыбам. К концу лета они настолько привыкли к таким кормежкам, что при нашем появлении, не убегали вглубь, а наоборот подплывали поближе к нам и ждали подачки. Самые хорошие куски, как всегда, доставались самым смелым рыбешкам.
Метрах в пятидесяти вниз от моста шла отмель и длинный перекат. В сухое лето, даже мы, малыши могли вброд переходить здесь речку. Но дальше, за перекатом начинался глубокий омут. Река здесь круто поворачивала под прямым углом вправо, упираясь в высоченную отвесную скалу. Видно за многие тысячелетия, вода медленно, но верно, выигрывала поединок с этой громадой и уже отгрызла у горы долину шириной более 500 метров. Особенно страшен этот поворот в весенний паводок. Огромные, метровой толщины, бело-зеленые льдины, разогнавшись на перекате, со всей своей многотонной силой крушили не очень-то твердую скалу из слоеного известняка. Да и летом, когда вода спадала, метра на три, течение в омуте образовывало водоворот, с воронкой в центре. Даже взрослые не рисковали плавать в этих местах, поговаривали, что под водой в скале огромная пещера и там живет страшная щука величиной с бревно. Рассказывали, что однажды здесь утонул мужик - толи щука утянула, толи водоворот засосал. Мы боялись этого места и обходили его стороной, тем более, что там всегда было мрачно, прохладно и жутко из-за нависшей скалы.
