Елена Долгопят - Дверь
– Се…
СЕРДЦЕ
– Хорошо. А то бы так и ходил ко мне, мучил. Я очень чувствовала, что кто-то ходит.
Вечером позвонил сын. Даша не услышала, но как будто почуяла, что надо снять трубку.
Она узнала его голос, но что он говорил, не разбирала. Только повторяла:
– Да… да… да…
– Мне-то ты можешь сказать. Я очень за, чтобы у тебя кто-то был. Ты молодая, просто зачуханная.
– Да… да… да…
Он в конце концов догадался, что она его не слышит. Сказал:
– Ладно, пока.
И бросил трубку.
Она и гудки не сразу услышала, талдычила свое “да”.
Прошло несколько долгих дней.
Хотя Даша и сказала следователю, что тут же поменяет замок, но не поменяла.
Посуду не мыла, белье не стирала, гасила окурки в половицы, волосы немытые завязывала платком. В школе напрягалась, чтобы слышать, после уроков уши закладывало. Даше казалось, она под водой.
И домой Дашу не тянуло, и на улицах было тошно. То дождь начинался, то мокрый снег. В магазинчике на полпути между школой и домом стоял автомат, возле которого дежурила тетка с пятирублевыми монетами в картонной коробке. Рублей по двадцать Даша спускала. Оставляла на хлеб и сигареты. Но бывало, что выигрывала, и тогда покупала сто грамм дорогих конфет или колбасы грамм двести.
Даша терпеливо ждала, когда закончится у нее глухой период.
Похолодало. Руки замерзли без перчаток, Даша так и не смогла их найти. Чтобы не тащиться с портфелем, проверила тетради в школе.
В такие вечера Даша разрешала себе курить прямо в классе. Открывала фрамугу. Как-то раз, зимой, черная ворона опустилась на перекладину.
В помещение не влетала. Сидела, смотрела на Дашу с высоты. Даша почему-то боялась пошевелиться. Ворона улетела, когда Даша все-таки шевельнулась. С тех пор она открывала фрамугу чуть-чуть, только щель оставляла, только для воздуха.
Тетради проверила, портфель оставила в классе. Из школы пошла налегке, руки в карманах. Даша завернула в магазинчик, разменяла десять рублей. Ничего не выиграла. Вязла сигареты, спички. Хлеб дома был. Пока продавщица отсчитывала сдачу, Даша услышала, как кто-то говорит, видимо, по мобильному:
– Металлоремонт.
Даша обернулась.
За ней стоял человек и ничего не говорил. Но мобильник висел у него на шее. Наверно, Даша услышала с запозданием. Но только это слово.
Видимо, подсознание как-то выделило его и вынесло из глухого небытия.
Даша вышла из магазина и удивилась. В сумерках валил густой липкий снег. Голые черные ветки расплылись, побелели, земля побелела, прохожие. Как снежные бабы, – подумала Даша. Она была на полпути между школой и домом. Выбрала школу, чтобы снег не в лицо.
Дверь уже заперта. Даша постучала. Наверняка охранник спросил:
“Кто?”, поэтому Даша крикнула изо всех сил:
– Это я! Учительница! Дарья Петровна!
И еще раз крикнула.
Дверь отворилась.
Охранник посторонился. Он что-то жевал. На столе у него лежал на газете бутерброд с колбасой, стоял термос, а в чашке дымился черный кофе. Даша, схватив ключ от кабинета, помчалась по лестнице.
Из тетради для планов она выдрала несколько чистых листочков и написала на них разборчивыми печатными буквами следующее:
СКАЖИТЕ, ПОЖАЛУЙСТА, ДЕЛАЛИ ВЫ ДУБЛИКАТ ЭТОГО КЛЮЧА?
ЭТО МОГЛО БЫТЬ В СЕРЕДИНЕ ОКТЯБРЯ
ЭТО МОГ БЫТЬ МУЖЧИНА ЛЕТ СОРОКА, ТЕМНОВОЛОСЫЙ, СРЕДНЕГО РОСТА, В
СИНИХ ДЖИНСАХ, СЕРОМ СВИТЕРЕ
ГЛАЗА КАРИЕ, ЛОБ БОЛЬШОЙ, СТРИЖКА КОРОТКАЯ
ОЧЕНЬ ВАЖНО
Каждая фраза – на отдельном листочке.
ВЫ НАВЕРНЯКА ДАЕТЕ КВИТАНЦИИ, ОТМЕЧАЕТЕ ЗАКАЗЫ
МОЙ ТЕЛЕФОН…
НО Я МОГУ НЕ УСЛЫШАТЬ
С листочками в кармане Даша выскочила из школы. Теперь снег бил в лицо. Не увернешься.
“Металлоремонт” уютно располагался в теплом полуподвале. Даша встряхнулась от снега. Невысокий барьер отделял мастерскую от посетителей. Парень подошел, вытирая руки мягкой ветошью. Спросил Дашу:
– Что желаете?
Мокрыми от снега пальцами Даша разложила на барьере свои листочки.
Что-то гудело, пахло металлом, маслом.
Парень смотрел на нее изумленно.
Она, выложив листочки, тоже уставилась на него.
Он вынул из кармана черного халата очки. Прочитал. Что-то сказал.
Даша быстро выложила на барьер карандаш. Он взял карандаш, взглянул на Дашу. Было ему лет тридцать, уже начал лысеть, толстеть. Выбрал записку:
ВЫ НАВЕРНЯКА ДАЕТЕ КВИТАНЦИИ, ОТМЕЧАЕТЕ ЗАКАЗЫ
На свободном месте написал:
КЛЮЧЕЙ МНОГО, НЕ ПОМНЮ
Даша смотрела на него мучительно.
Он так широко развел руками, будто Даша не только не понимала, что слышит, но и что видит. Пожал плечами, ушел, скрылся в глубине мастерской. Даша собрала листочки.
Снег прекратился. Тихо лежал и сверкал в электрическом свете. Даша выкинула листочки в урну и закурила.
Парень выключил слесарный станок и тоже закурил. Напарник снял наушники.
– Конечно, она ненормальная, – сказал парень, – зато объясняет хорошо. Все по полочкам. Брат у нее учится. Уважает. У нее все в институт поступают без репетиторов. К ней в класс попасть – в лотерею выиграть. Ее только учителя не любят, она с ними не разговаривает.
– Она же глухая.
– Нет. Это она так. Со странностями, я же говорю.
Вечер был долгий. После работы парень зашел в магазин. Взял масла, взял колбасы, взял баночку шпрот, макароны, хлеб, бутылку пива, взял помидоры, зелень, растительное масло. Автомат его не соблазнил. Дома сварил макароны, порезал салат. Поели с братом вдвоем. К пиву он открыл шпроты. Они оба были неразговорчивые и больше молчали.
Говорил телевизор. Говорил и показывал. Он у них стоял прямо на холодильнике. Пульт лежал на подоконнике возле горшка с геранью.
Брату пиво не полагалось, но он посматривал на бутылку. Зазвонил телефон, он висел на стене. Кухня была маленькая и парень дотянулся, не вставая. Звонила его подруга, и он ушел с трубкой в комнату.
Дверь за собой закрыл. Сам почти не говорил, слушал ее болтовню, хмыкал, поддакивал, ужасался. Смотрел в темное окно. Снег опять начался. Между тем брат плеснул себе в чашку немного пива, переключил с новостей на уголовную хронику. Услышал, что дверь из комнаты отворяется, пиво торопливо заглотнул.
Парень вылил в стакан остатки пива, положил на кусок черного хлеба шпротину, посмотрел на экран.
Показывали фотографию мужчины с закрытыми мертвыми глазами, а голос за кадром просил сообщить об этом человеке по телефону.
О пиве и бутерброде он вспомнил, когда сюжет прервался.
После ужина отправил брата делать уроки. Минут через тридцать заглянул к нему в комнату. Мальчик сидел сгорбившись под светом настольной лампы. Он читал английское упражнение, и губы его шевелились. Парень вошел в комнату, и брат повернул к нему лицо.
– У вас есть завтра математика?
– Да.
– Сделал?
– Еще нет.
– Передай учительнице.
– Что это?
– Что надо.
Брат взял запечатанный конверт без всяких надписей, посмотрел на просвет и положил в сумку.
Была большая перемена. Гам, топот. Даша распечатала конверт. Мальчик сидел на своем месте – предпоследняя парта в третьем ряду – и смотрел на ее лицо, пока она читала. Ему очень хотелось узнать, что в записке. По лицу казалось, Даша с трудом разбирает написанное.
“Я вспомнил этого человека, сегодня показывали. Он пришел с ключом в семь. Я сказал, что мы закрываемся. Напарник уже ушел, я был один.
Он раскрыл кошелек, спросил, сколько я хочу, чтобы сделать прямо сейчас, быстро, в пять минут. Я рассмеялся и сказал, что хочу сто долларов. Он вынул бумажку, я сделал дубликат, он мгновенно ушел.
Был конец первой четвери, я как раз думал, что не купил брату зимние ботинки, а из старых он вырос. Стоит позвонить по телефону, который по телевизору, как считаете?”
НЕ ЗНАЮ
Такую записку во время урока Даша положила мальчику на парту. Она даже не обратила внимания, что весь класс это заметил.
Некоторое время ребята думали, что у Даши и старшего брата мальчика
– любовь.
Часть вторая
Ранней весной, почти за полгода до описываемых в начале нашего повествования событий, в небольшой старинный городок въехала машина.
“Жигули” последней модели с московским номером. Разбитая дорога освещалась скудно, машина пробиралась тихо, переваливаясь, как по волнам окаменевшего моря.
Район умирал. Населяли его в основном старухи, некоторые дома пустовали вовсе. В печных трубах гудел ветер, крыши протекали, деревянные стропила гнили, фундаменты проседали. Летом огороды возле домов зарастали бурьяном, в зарослях, как брошенные младенцы, вопили кошки.
Близилось к восьми вечера – час для Москвы непоздний, но здесь все улочки и переулки уже опустели, и только кое-где на огородах белело вдруг чье-то лицо.
Проехав по разбитой дороге не больше пяти минут, машина вдруг очутилась в темноте. Окна и смутные фонари погасли разом. Водитель остановился и вышел. Дул сырой ветер. Водитель огляделся. Кое-где затеплились огоньки, это старухи в своих домах зажигали свечи и керосиновые лампы. Вдоль дороги росли громадные библейские тополя. В небе чернели вороньи гнезда, устроенные на самых вершинах старинных деревьев.
