Владимир Спектр - Наезд
– Может, и затянется, но все равно не продлится так долго, – Казак показательно пристегивается ремнем безопасности. – Совсем с катушек съехал, – бормочет он.
– Слушай, давай придем к консенсусу, – стрелка спидометра достигает отметки 160. – Разве можно отказаться от контракта с Mars? Это же один из тех шансов, что выпадают раз в жизни. Триста двадцать тысяч долларов. Я куплю квартиру в центре.
– Они нас завалят… Они навесят на нас такие штрафные санкции, что ты не квартиру в центре себе купишь, а свою на Мосфильме продашь. Они умеют устроить ад кромешный. Ты думаешь, что можешь всех развести? Что ты выше всех вокруг по своему интеллекту, да? Заебала меня твоя аристократия духа!
У Маяковки я резко сбрасываю скорость и ухожу вправо к Концертному залу имени Чайковского.
– Подумай, Коля, ведь какое-то время они провисят. Два месяца, три. Потом, конечно, вся лафа закончится, и им прикажут валить. А ведь Шульц-то уже отрапортовал, что занял одно из самых лучших рекламных мест в городе. Обставил конкурентов и повесил на само Министерство иностранных дел России свой отстойный банер. Знаешь, что там будет рекламироваться?
– Kitekat.
– Kitekat, – повторяю я. – Ты видел дизайн-проект? Красная надпись «Кот Борис – лучший дипломат» и огромное животное, хищно тянущееся к консервной банке.
– Они охуели, уж лучше бы просто Ельцина, жадно пожирающего кошачьи консервы, намалевали.
– Ну да. Понимаешь, для корпоративных мудаков это прорыв. Скандал. А скандал – лучшая реклама. Миллионы русских кошатников начнут покупать их ебаный корм вместо всяких там Wiskas'oв и Pedy Gree Раl’ов.
– Pedy Gree Pal – собачья еда.
– В конце концов, я не манкирую опасностью. Мы заключим с Mars договор не от своей фирмы, а от оффшора. Захотят судиться, пусть подают иск фирме-пустышке. Хотя, я думаю, мы с ними поладим и просто перевесим банер на другое место, – я паркую автомобиль у самого Концертного зала, рядом с ободранной «копейкой» невыносимо рыжего цвета и новеньким черным «саабом».
– Ага, оффшор, на хуй! Очередная уголовка, вот что! Ишь ты, гусь лапчатый! И место для банера еще найти надо. В Москве с хорошими поверхностями, сам знаешь, напряженка. – Похоже, Казак сдался и бурчит скорее для проформы, чем по-настоящему. Конечно, кто отказывается от трехсот двадцати тысяч?
– Найдем. Выкрутимся как-нибудь. Не в первый же раз.
В конце концов Николай перестает оппонировать. Он молчит, и мне кажется, я знаю, о чем он сейчас думает. О квартире в центре.
– Слушай, – говорит Коля, когда мы входим в Deli'France, кофейню в холле Концертного зала, – чего ты там притормозил, ну во время переговоров в Mars? По ходу, впечатление было такое, что ты просто отключился.
На мгновение я поддаюсь слабости. Слезы готовы политься из глаз, соленый комок подступает к горлу. Мне хочется швырнуть на пол мобильный и ключи от машины, схватить Казака за плечи, обнять, прижаться к его груди и, давясь судорожными рыданиями, исповедаться. Мне хочется сказать, что я в депрессии. Что пару дней назад, наконец, расстался со Спун, не выдержав ее очередной истерики по поводу… Практически по любому поводу… Моей полигамности, например. Кокаиновых запоев, продолжающихся иной раз по трое суток подряд. Абсолютного пренебрежения ко всем тем нормам и устоям, в которых она воспитывалась и жила. Отрицания сострадания, уважения и взаимопонимания. А какое, к чертям, взаимопонимание между двумя абсолютно разными людьми? Его нет, никогда не было и не будет. Мы даже временными союзниками не можем стать. Она в детстве зачитывалась «Маленьким Принцем», а мне родители привозили первые японские Manga Video. В подростковом возрасте она целовалась с мальчиками на школьных дискотеках под Scorpions, а я пропитывался яростью «Reign In Blood» группы Slayer. Она только пробовала на вкус «Советское шампанское», а я давно пускал себе в кровь china white. Она погружалась в христианство, сначала через буддизм и Кришну, позже зачитываясь книгами Даниила Андреева, а я шел к миру по Алистеру Кроули через книги Антона Ла Вея и кино Энгера. Мне хочется рассказать, что, скорее всего, Спун права, я просто недостоин любви. Что, как никогда прежде, парюсь своей никчемностью и ненужностью. Постоянно переживаю довольно давний разрыв с женой, хочу быть ближе к ребенку, при этом отчетливо осознавая, что такой отец ему, наверное, просто противопоказан. Неожиданно на какое-то мгновение я вспоминаю всех тех женщин, с которыми сводила меня судьба. Ну, почти всех. Большинство. Похоже, вся моя жизнь – вечное бегство от одной женщины к другой. Когда-то давно, лет в пятнадцать, от матери – к той, что казалась самой лучшей, красивой и заводной девчонкой на свете. Прошло какое-то время, и она, эта самая красивая и заводная, внезапно все больше и больше стала напоминать мне мою мать. В один прекрасный день ты осознаешь, что то, чем ты занимаешься, – перверсия, инцест, короче, ты ебешь собственную маму. Ну и как после этого, спрашивается, строить дальнейшие отношения, продолжать спать в одной постели? Ты решаешь, что эта связь была ошибкой, под пылом страсти ты не разглядел ужасного существа. Ты устремляешься к другой, такой родной, нежной и желанной. И что за блядство? Проходит год или два или только пара месяцев, и ты снова узнаешь в ней свою мать. Именно поэтому я стараюсь поменьше общаться с мамой. Я хочу забыть ее, чтобы вновь и вновь не узнавать ее в своих любовницах. Мне, всего лишь на миг, на секунду, хочется, чтобы Казак понял, как я вчера сидел дома и уныло смотрел по видео идиотский фильм с Дастином Хофманом, в надежде, что телефон будет молчать, но он все же позвонил, и в итоге сегодня я имею учащенное сердцебиение, тошноту и мигрень.
Хотя стоит ли говорить друзьям о том, что не до конца ясно самому? Разве только если хочешь показаться смешным или если и вправду веришь в такие сказочные дела, как «дружба». Если вообще у тебя есть друзья. Поэтому я говорю совсем другое.
– Знаешь, Казак, там, в этой святая святых глобализации, я вдруг отчетливо осознал, что же это за херня. В смысле, все это мировое финансовое объединение, мегаполитика, развитие индустриально-технологической системы. Ведь это же сражение, Колян, самая настоящая мясорубка.
– И за что сражение ведется?
– Да хотя бы за территории. Холодную войну социалистический лагерь просрал. Появились огромные пространства, свободные от экономического влияния. Вот за них-то крупнейшие корпорации и дерутся. Наше правительство давно на коленях перед международными Корпорациями: «Земля наша велика и обильна, но порядка в ней нет, придите княжить и владеть нами!» Это ли не извечно рабская психология славян? Об этом не пишет пресса, об этом молчит TV, но новая мировая война началась. И на этой войне, как и на всякой другой, есть жертвы и победители. Победители известны, в логове одного из них мы сегодня побывали.
– А жертвы?
– Это мы, Колян. Все те, кто предоставляет им рекламные места, те, кто печатает для них банера, те, кто ночами не спит, выдумывая для них идиотские рекламные панегирики… Знаешь, все для чего?
– Ну?
– Для того чтобы больше и больше невинных детей травились их сраными химическими батончиками, отдавая им все деньги, что заработали родители, гробя свое здоровье на других корпоративных каторгах.
– Так, значит, они и есть жертвы! Ну а мы-то почему?
– Да потому, что рано или поздно корпорации прижмут нас, задавят своими деньгами, и мы из мелкого, но довольно независимого агентства, превратимся в карманное рекламное подразделение Mars. Ты, к примеру, станешь заместителем начальника отдела.
– А почему не начальником?
– Много хочешь! Начальником будет какой-нибудь отожравшийся на русском борще америкос из головной конторы. Ему ни одна Люся не давала в родном Детройте, и вот он нашел в России свое блядское счастье.
– А ты чем будешь заниматься?
– Я буду безработным. Для таких распиздяев, как я, у корпоративных наци рабочих мест не предусмотрено.
Казак заказывает кофе.
«Вот тогда и наступит время для моего „узи“», – думаю я про себя.
* * *Ближе к вечеру мне позвонила Марина, мой личный секретарь. Нервная и худая до такой степени, что можно подумать, она на эйче, не будь она столь экспрессивна. Марина давно работает у меня, почти четыре года. Еще с тех самых пор, когда мы только-только начинали приподниматься. Когда я еще ездил на скромной «трешке», а Казак – на старенькой «А4». Тогда она была нашим общим секретарем. Сидела в офисе и отвечала на звонки. Это уже потом, с появлением прямых инвестиций, с получением в Федеральном промышленном банке овердрафта, с заключением трехлетнего контракта на крышную установку для IBM она стала работать персонально со мной. Наверное, в отношениях типа «секретарь – босс» всегда есть сексуальный аспект. Конечно, я ебал Марину. Нервная и худая, это же мой типаж! Такие обычно трахаются как звери, отдаваясь процессу целиком, погружаясь в процесс, теряя разум и человеческий облик. Давно это было, буквально через пару месяцев после ее поступления к нам на работу. У нас даже было что-то вроде романа. Ну, хуй с ним, не романа, а так, новеллки. По-моему, продолжалась она целых две недели или около того. Все вокруг только и твердили, мол, нельзя мешать работу и секс. Конечно, психологи правы! Они на этой хуйне собаку съели. Они деньги получают за всякие фашистские штуки типа нематериального стимулирования, разве можно переть против их компетентного мнения! Никаких сексуальных интересов во время работы! Если у тебя встанет, сделай вид, что ты и сам не в курсе, с чего бы это. Запомни: в рабочие часы ты и все твои комплексы-инстинкты принадлежат компании. В рабочее время ты дышишь, ешь, думаешь, и даже пердишь, только во имя улучшения плановых показателей. Во имя снижения себестоимости. Во имя увеличения оборота. Во имя сокращения дебиторской задолженности. Во имя твоих акционеров. Во имя легиона твоих безликих акционеров…
