Виктория Токарева - Сразу ничего не добьешся
— Аня, — тихо говорил Али-Баба, — отдай винтик. У меня мотопробег…
— Ты пенсионер! — кричала Аня. — Возьми удочку и ступай на речку!
— Аня, — тихо говорил Али-Баба, — отдай винтик, а то я с тобой разведусь. Считаю до трех раз… Раз… Два…
Начальница вытащила из кармана винтик и кинула его на пол. Винтик покатился под диван.
Али-Баба лег на живот и сунул под диван руку.
— Здравствуйте, Анна Григорьевна, — вежливо поздоровался Федькин.
Начальница обернулась, внимательно на него посмотрела и сказала мужу:
— Встань сию секунду, ты компрометируешь меня перед сослуживцами.
— Два с половиной, — лежа сосчитал Али-Баба. Он нашарил рукой то, что искал, потом поднялся, поправил шлем и с достоинством удалился.
— У него есть кубок на первенство района, — с гордостью сказала начальница.
Федькин вежливо промолчал.
— Садитесь, — предложила она. — Что у вас?
— Я хотел бы уйти с работы.
— Куда?
— Маляром.
— Почему маляром? — удивилась начальница.
— Мне нравится белить потолки. И у меня это получается.
— А вы работайте на своем месте, а в свободное время белите потолки.
— Нет. Мне хочется белить много потолков, а на своем месте я работать не хочу.
— Обиделись?
— Нет.
— А в чем дело?
— Просто я не подхожу… по уму…
— Кто сказал? — насторожилась начальница.
— Никто. Я сам узнал.
— А давно вы об этом узнали?
— Нет. Только сегодня.
— А я знаю об этом пятнадцать лет, — сказала начальница и встала, — все пятнадцать лет, которые вы у меня работаете. И я вас очень прошу — не говорите больше никому, что вы дурак, и не вздумайте писать заявление, иначе в дураках оказываетесь не вы, а я.
— Вы думаете о себе! — оскорбился Федькин и тоже встал. — Думаете о себе, когда речь идет об общем деле!
— Общее дело не может пострадать из-за одного дурака.
Федькин вернулся на службу и, не заходя к себе в кабинет, пошел к самому главному начальнику.
Главный начальник был седой и красивый, только маленького роста. Внешне он походил на Наполеона Бонапарта, и его звали за глаза не Михаил Иванович, а Мишель.
Мишель постоянно торопился и постоянно не успевал. Когда к нему кто-нибудь приходил, он вставал со своего стула и улыбался.
По системе Станиславского существуют две настройки: сверху и снизу. Каждый начальник в разговоре с подчиненным соблюдает настройку сверху. Мишель придерживался настройки на равных — так, что посетитель иногда путал — кто из них двоих начальник.
— Здравствуйте, Михаил Иваныч, — начал Федькин.
Мишель встал и улыбнулся.
— В двух словах, — попросил он. — У меня только полторы минуты.
Федькин посчитал на руке два пальца и сказал:
— Я дурак. — Получилось ровно два слова.
— Дальше… — потребовал Мишель.
— Все.
— Раз вы понимаете, что вы дурак, — значит, вы уже не дурак.
Федькин хотел возразить, но у Мишеля кончилось время.
— Все! — сказал он. — Я должен лететь в Индию!
Федькин вышел от Мишеля — оказался у секретарши.
Потом вышел от секретарши — оказался в коридоре.
Он медленно шел по коридору и думал о том, как отвратительно покрашены здесь стены, как неряшливо побелены потолки. А если бы сделать это по-настоящему, то у начальства, у всех, кто здесь бывает, возможно, менялось бы настроение. Потому что красота меняет настроение.
А за пятнадцать лет, которые ушли неизвестно на что, он мог бы побелить много потолков и научить этому других. А время ушло. Ушло гораздо больше, чем осталось. И не случайно он проснулся сегодня среди ночи.
В коридоре за низкими столиками на красных плетеных стульчиках сидели люди — курили и разговаривали, беспечно поводя руками. Некоторых он видел здесь по году и больше. Когда подошел Федькин, все замолчали, и он понял, что говорили о нем.
Федькин хотел пройти дальше, в свой кабинет, но не сделал этого. Сел на красный плетеный стульчик, стал хлопать себя по карманам — искать сигареты.
— Ну? — живо спросил Лесин, который сидел напротив. — Сказал им? — Лесин почему-то перешел на «ты».
— Сказал…
— Ну? — участливо спросили остальные.
Федькин разочарованно щелкнул языком. Вид у него был расстроенный.
— Так сразу ничего не добьетесь, — объяснили остальные.
— Так сразу ничего не добьешься, — подтвердил Лесин. — Пробивай!
