Дэниэл Хэндлер - Наречия
Питер уже вышел из машины, глядя то в одну, то в другую сторону улицы. Он подождал, пока я тоже выйду и присоединюсь к нему. Я вышел на тротуар — вокруг была жуткая грязь: плевки жвачки на асфальте и бензиновая гарь вместо кислорода в воздухе. Говорят, что если вы по-настоящему влюблены, то мир предстает перед вами в самых лучших красках. Однако в моем случае — случае с Питером и, как мне кажется, в более наивные дни моей жизни с моей подружкой по имени Андреа и Бобом Диланом — мир кажется еще более омерзительным, и тогда объект любви еще резче выделяется на его фоне своей красотой. Это и есть любовь, нечто прекрасное посреди заплеванной улицы. Так почему бы не поднять ее, эту любовь, и не взять себе, даже если и обнаружил ее в такси? Кто нашел, того и вещь, как говорится, и мне ужасно хотелось, чтобы меня кто-то нашел и взял себе. Я отчетливо видел, словно то был некий барельеф, каждый квадратный дюйм его одежды. Питер вежливо кивнул мне и направился к ближайшей дешевой кафешке. Черные джинсы. Зеленовато-оливкового цвета куртка. На одном локте порвана и заклеена лентой. Настоящий «барсик».
Не стану утомлять вас описанием этого заведения. Питер прошел на шаг впереди меня к отгороженной кабинке, и я — на секунду замешкавшись, не зная, где мне сесть, рядом или напротив, — все-таки сел напротив. Не буду его стеснять. Не стоит с самого начала осложнять наши отношения тем, что я больше не живу на Тридцать седьмой улице и все такое прочее. Ничего, через пару месяцев найду себе однокомнатную квартирку. Наверное, найду. Скорее всего найду. Будем надеяться. Потому что, когда живешь в Нью-Йорке, квартирный вопрос может затмить собой все остальные стороны ваших отношений, и тогда уж не жди ничего хорошего.
— Два кофе, — сказал я кому-то, кто обслуживал наш столик, и нам принесли заказ, причем одновременно обе чашки.
— М-м-м… — произнес Питер. Вид у него был слегка растерянный.
— Я понимаю, — заговорил я. — Ты не знаешь, с чего начать. Извини, я умолкаю. Можешь говорить. Тебе молока?
— У нас времени в обрез, — произнес он, придвигая чашку. Без молока. Я мысленно отметил про себя, какой кофе мы с ним будем пить в будущем. — У меня в некотором роде график.
— Понимаю, — ответил я. — Главное, не брать ничего в голову. Я, по всей видимости, все-таки сяду в поезд. Надо проведать отца, рассказать ему, что случилось.
— О’кей, — отозвался Питер, но я видел, что ничего не о’кей. Он смотрел мне через плечо и делал сжатой в кулак рукой небольшие круговые движения, словно что-то чертил в воздухе.
— Я бы мог все объяснить в письме, — произнес я, — если это, конечно, что-то изменит. — Принесли счет, и я, не глядя, вынул из бумажника очередную банкноту. — На самом деле все очень просто. Согласись, просто удивительно, что такое происходит довольно часто, хотя на самом деле все сводится лишь к трем простым словам.
— Да, вроде бы как, — произнес Питер, допивая кофе. Он явно напрягся. Не иначе, как подумал, что я его в конце концов отверг. Я потянулся через столик, через банкноту — кстати, я разглядел, что это была пятидолларовая бумажка, — и попытался дотронуться до его рук с симпатичными голубыми жилками. Он тотчас встал и отпрянул словно ужаленный.
— Ты кто? Пидор? — спросил он.
— А что, это тебе не нравится? — ответил я.
Я остался сидеть на месте, зачарованно глядя на него снизу вверх, словно то был вулкан, мой Везувий или Мауна-Лоа, извергающий любовь на ужасный уродливый город.
— Это все ярлыки, Питер. Вот и все. Ярлыки. Или ты не знал?
— Откуда тебе известно, как меня зовут? — спросил он и попятился, сделав еще пять шагов. При этом он наткнулся на кого-то и на мгновение опешил, бормоча извинения. Это был незнакомый ему человек. Питер ударился о незнакомого человека. — Откуда, черт возьми, тебе известно, как меня зовут?
— Питер! — выкрикнул я, но он уже вышел вон. Я через всю кафешку бросился вдогонку. Как меня занесло сюда? Почему я не оказал ему чуть больше внимания? Почему не пригласил в заведение поприличней? Например, в суши-бар? Ведь у меня есть деньги. Я мог потратить их все до последнего цента. На него. На мою Фудзияму. На мой Везувий. Какая мне разница? Мой отец жив и здоров, но когда он скончается, мне наверняка перепадет кое-что, тем более что к тому времени — я в этом почти не сомневался — я уже стану заместителем менеджера. Уж как-нибудь мы бы с ним решили и этот вопрос. Квартирный вопрос бессилен испортить наши отношения.
— Питер!
Однако Питер уже был рядом со своим такси, глядя вниз и устало тряся головой, словно мысленно отчитывал себя. Может, вспомнил, как его уже когда-то отвергли, или же просто глядел на заплеванный жвачкой тротуар. Мир обрушивался на него, но моя любовь готова была прийти ему на помощь. Как и все холостые мужчины, он боялся серьезных отношений, предпочитая плыть по течению, где время от времени его мог снять первый встречный.
— Питер!
Не говоря ни слова, он прыгнул в машину, глядя, я это точно понял, в зеркало заднего обзора на отражение потока машин, что гудел вокруг нас.
— Я люблю тебя! — крикнул я.
Питер проехал мимо меня; затем, словно некая злая королева, оставляя после себя шлейф сизого дыма, рядом со мной проплыл автобус. На какое-то мгновение Пенсильванский вокзал содрогнулся, клокочущий и задымленный, затем дым рассеялся, и здание вновь приняло вертикальное положение, гордое тем, что правда была начертана огромным красными буквами: 6J108. Я найду его, мою гору Святой Елены. Я достану его из-под земли. Он — моя достопримечательность.
Я ликующе замахал обеими руками, сбивая с толку водителей проезжающих мимо машин.
— Питер! Питер! Питер!
Я стоял на краю тротуара и продолжал размахивать руками, сигналя, семафоря. Я звал его, мою огнедышащую гору, мое жерло вулкана посреди тротуара, что вело в самое сердце земли. Я знал, что если буду махать долго, то он подъедет, и остановится, и отвезет меня туда, где мне хочется быть.
Очевидно
Фильмец был убойный. Что вполне уместно, потому что он так и назывался: «Убойное кино». Что-то в духе типичного триллера, герои — две женщины и один мужик, и потом еще один, уже отрицательный герой, и все они время от времени бросали дурацкие реплики, так что, по идее, картину можно назвать комедийным триллером, только это не комедия в традиционном, классическом смысле. По крайней мере совсем не то, что под словом «комедия» подразумевала мисс Уайли. Мы с Лайлой были в одном классе по английскому, и мы оба, и она, и я, работали вечером по субботам и четвергам в кинотеатре «Суверен». И, по-моему, будь я посмелей, мне следовало бы спросить у нее что-то вроде:
— Как по-твоему, мисс Уайли, у которой у нас с тобой четвертый урок, назовет ли она «Убойное кино» комедией в традиционном, классическом смысле этого слова?
И тогда у нас с Лайлой завязался бы разговор, который, в свою очередь, привел бы к другим разговорам в те однообразные, одинокие часы, когда народ уже заплатил деньги, купил своим подружкам попкорн и, протянув билеты Лайле, если пользовался эскалатором справа, или мне, если пользовался эскалатором слева, чтобы мы разорвали их на две половинки, в предвкушении фильма занял места в темном зале. Фойе пустело, а мы, Лайла и я, все стояли у основания эскалаторов, по которым больше никто никуда не поднимался.
Но в том-то все и дело, что эта реплика про мисс Уайли — она какая-то беспомощная. И я думаю, что Лайла просто закатила бы глаза, а они у нее зеленые, обведены черным карандашом и ужасно красивые.
Спросите меня, почему люди ходят в кино. Нет, вы не зададите мне такого вопроса. Потому что ответ напрашивается сам собой. Нет ничего сверхсложного в том, почему люди нарезают круги вокруг Мерсер-Айленда, глядя из окошек автомобилей на черные, окаменевшие стоянки, где среди мусора, нахохлившись, ходят птицы, чтобы затем войти внутрь, где тепло и где сразу на двух экранах в 11:00, 11:45, 13:00 и 13:45 показывают «Убойное кино». Достаточно взглянуть на все это дело со стороны левого эскалатора, а я смотрел как минимум миллион раз. Говорю вам, тут нет ничего сложного. Сначала вы встречаете двух чуваков. Один знаменитый и один черный. Угадайте с первого раза, кто из них погибает в течение первых же пяти минут. Это же очевидно. Ясно как божий день. Да, я забыл сказать, что они партнеры и что большой белый чувак, который всегда играет Босса и теперь играет Босса, говорит, что знаменитый чувак должен натаскать двух бабенок, одна из которых раньше была стриптизершей, а кем была вторая, я не помню. То есть я к тому веду, что на этом построены почти все знаменитые телесериалы, так что, если что не так, можно запросто остаться дома и минут пять пощелкать каналы — и тогда наверняка наткнешься на эпизод, в котором тебя в течение десяти убойных секунд просветят что к чему, и нет ничего проще. Честное слово. Так что даже по четвергам зал забит битком. Злодей хочет взорвать стадион, на котором полным-полно ни в чем не повинных болельщиков. И что, если ему это удастся, или если две бабенки, которым приходится носить кожаные брюки (этот прикид — часть их тайной операции), сумеют его остановить, и если знаменитый чувак будет вынужден задействовать сверхсекретную субмарину, о которой говорилось в самом начале в титрах? Верно? Верно? Верно? Верно? Верно? Совершенно очевидно. Ясно как божий день.
