Слоан Уилсон - Место летнего отдыха
Глава 2
На протяжении всей весны 1953 года почта всякий раз необычайно расстраивала Барта Хантера. Почти всегда с ней приходили счета, которые трудно было оплатить, уведомления об уже забытых долгах по уплате подоходного налога за прошедшие годы или ежегодного страхового взноса. Поскольку имя Хантера значилось в «Бостон соушл реджистер» – списке состоятельных лиц Бостона – и в былые времена его семья делала множество заказов по почте на всякие предметы роскоши, почтовое судно продолжало доставлять целый поток просьб о пожертвованиях в пользу голодающих детей в Греции, слепых, пожертвованиях на борьбу с сердечно-сосудистыми заболеваниями, раком, детским параличом – со всем на свете. Постоянно Барту пытались продать круизы в Карибское море, итальянские спортивные машины, лошадей, яхты и дорогие напитки. Он ненавидел свой кабинет в гостинице «Пайн-Айленд» и целыми днями не подходил к письменному столу, оставляя письма нераспечатанными.
Двенадцатого июня почта огорчила его сильнее обычного. Из клуба библиофилов в Бостоне пришел счет, заставивший его снова задуматься над старой проблемой: нужно ли теперь, когда он практически не покидал остров, оставаться членом всевозможных клубов. Еще пришло письмо от его однокашника по Гарварду, которого он не видел десять лет, с просьбой вложить сто тысяч долларов во вновь образуемую компанию по разведке нефти. И чего уж никак нельзя было ожидать, пришло письмо от Кена Джоргенсона, просившего зарезервировать места в гостинице.
Гостиница «Пайн-Айленд» стояла на высоком холме на северном берегу острова и могла предоставить гостям двадцать три места, по крайней мере теоретически, и то при условии, что Барт и Сильвия с детьми займут комнаты для прислуги над гаражом. На самом же деле клиентура гостиницы состояла из десятка человек, главным образом вдов бывших владельцев домов на острове. Барт давал объявления в «Сатердей ревю» и с нетерпением просматривал почту в надежде найти отклик, но совершенно не ожидал, что на объявление откликнется Кен Джоргенсон.
Барт хорошо помнил Кена и даже знал о его рискованном предпринимательстве из статей в «Уолл-стрит джорнэл» и других журналов, которые все еще выписывал. Барт не мог представить себе Кена преуспевающим. Джоргенсон сохранился у него в памяти как неотесанный и неуклюжий медведь – студент Гарварда, живший на одну стипендию, которого мало кто любил на Пайн-Айленде, где он когда-то работал детским наставником и охранником.
«Это не старый друг приезжает погостить», – думал Барт, шагая из одного конца веранды в другой, как бывало ходил по капитанскому мостику эсминца, которым командовал во время войны. Кен Джоргенсон не был другом. В те годы Барт, его младший брат Роджер и Сильвия, ставшая теперь женой Барта, равно как и другая молодежь на острове, все презирали Кена Джоргенсона. Отчасти это происходило из-за необходимости подчиняться ему на пляже, где он следил за их безопасностью, а отчасти из-за повального стремления казаться утонченными. В результате выглядело все это довольно неприглядно. «Вот в чем беда порядочного человека, – продолжал размышлять Барт. – Память о прошлых грехах все время отравляет существование».
В те времена они отчаянно шутили над невероятной физической силой Кена и над тем, как методически упражнял он свое огромное тело, делая отжимания на пляже и подтягиваясь на ветках деревьев. Больше всего они смеялись над его серьезным отношением к девушкам, особенно к Сильвии. Кен казался неспособным к легкому флирту, светской беседе, шуткам. Пытаясь проявить галантность, он всегда торопился открыть перед девушкой дверь, поднести огонь к ее сигарете и вставал даже тогда, когда в комнату входила простая горничная. Девушки вскоре обнаружили, ЧТО им достаточно пристально посмотреть на него, чтобы заставить покраснеть. В разговоре с ними, в особенности с Сильвией, он неизменно потел и время от времени заикался.
«Почему Кен Джоргенсон, – размышлял Барт, – хочет приехать сюда? Наверное, позлорадствовать, и в этом есть что-то особенно уродливое. Сукин сын прослышал, что я разорился в пух и прах и держу дом как гостиницу, и сказал себе: черт возьми, пожалуй, я приеду и поживу там: может, старина Барт Хантер поднесет мои чемоданы, а я дам ему на чай. Что ж, у него есть повод для торжества – он возвращается в своем величии, чтобы убедиться в нашем поражении».
Бартон Хантер не хотел прослыть снобом. Он прекрасно это осознавал: пытаясь побороть в себе снобизм, равно как и склонность к спиртному, одинаково презирал оба недуга и одинаково не мог устоять против каждого из них. В приступе нерешительности Барт пошел на кухню, где Сильвия, склонившись над столом, помогала повару делать пироги.
– Сильвия, – обратился он к жене, – помнишь того парня, Кена Джоргенсона?
Она повернула лицо, и получилось у нее это довольно резко. Последнее время Барт начал замечать, что нервы у нее пошаливают. Она подняла руку и отвела прядь волос, оставив на лице полоску муки. В тридцать пять лет Сильвия оставалась на удивление красивой женщиной с плотной фигурой, все еще тонкой талией и лицом, которое выглядело совсем молодым, если она не была утомлена. Правда, случалось это очень редко.
– Кен Джоргенсон! – воскликнула она. – Что это ты о нем вдруг вспомнил?
– Он хочет приехать сюда. Просит две комнаты на август, – голос Барта прозвучал невесело.
– Любопытно, – сказала Сильвия.
– Я думал, может быть, лучше отказать ему, – Барт испытывающе посмотрел на жену.
– Почему? – иногда взгляд Сильвии удивительным образом затуманивался; вот и сейчас Барт совершенно не мог определить, о чем она думает.
– Сильвия, тебе на все наплевать, черт возьми! Разве ты его не помнишь?
– Помню.
– Так вот, то, что он намерен приехать – уродство, ты не находишь? Любой первокурсник, изучающий психологию, скажет тебе, почему такой человек, как он, хочет…
– Если я еще хоть раз услышу слово «психология», я закричу! – перебила Сильвия. – Закричу в буквальном смысле.
– Хорошо, но…
Вошла Лилиан, чернокожая повариха, с пачкой сахара в руках.
– Давай обсудим это у себя в комнате, Барт, – сказала Сильвия.
Барт последовал за ней в их спальню над гаражом – маленькое помещение, предназначавшееся в свое время для шофера и его жены. Стены комнаты были оклеены бледно-зелеными обоями, выцветшими от дыма нового керосинового обогревателя, который делал ее обитаемой в зимнее время. Всю хорошую мебель переставили в другие комнаты, поэтому здесь почти не осталось вещей без дефектов: кувшин для воды был щербатый, на коврике виднелось чернильное пятно и даже у стула, на котором сидел Барт, подлокотник носил следы неумелого ремонта.
– Послушай, – сказала Сильвия, – мы держим гостиницу. Человек просит две комнаты, и они у нас есть. Только и всего.
– Может быть, нам придется несладко…
– Ну и что? – прервала его Сильвия. – Ну и что, Барт? Мы занимаемся бизнесом, не гак ли? Это уже не хобби. Нам нужны деньги. Давай смотреть на вещи с этой стороны, если тебе так легче.
– То, что мы потеряли деньги, вовсе не означает, что мы должны терять еще и чувство собственного достоинства.
– Достоинство! – сказала Сильвия. – Сарай для лодок гниет, в крыше течь, а ты хочешь отказаться от денег из-за чувства собственного достоинства. Мы боремся за жизнь, Барт. Видимо, ты никогда этого не понимал.
В прихожей за дверью стоял и слушал этот разговор их сын Джон Хантер, симпатичный и не по годам зрелый четырнадцатилетний юноша. Он не мог найти свои теннисные тапочки и думал, что мама знает, где они лежат, но опыт давно приучил его не вмешиваться, когда родители спорят. Большая часть из того, что он слышал в ожидании окончания спора, не имела для него никакого смысла, но ему было ясно: возникли какие-то чрезвычайные обстоятельства. Сжимая в кармане бойскаутский нож, Джон представлял себе, как он спасает маму от толпы бандитов. Словно часовой, стоял он, прислонившись спиной к двери, и был готов встретить любых непрошенных гостей.
Глава 3
Выйдя в коридор, Сильвия встретила сына и пошла с ним в его комнату искать теннисные тапочки. Она терпеливо осмотрела пол, полки в шкафу, взглянула за дверь и, наконец, вытащила их из-под кровати.
– Вот, – с усталой улыбкой сказала она. – Когда ты научишься обходиться своими собственными глазами?
Джон ухмыльнулся.
– Спасибо, – сказал он и, взяв тапочки, выскочил из комнаты.
Сильвия хотела вернуться на кухню, но, почувствовав неожиданную усталость, опустилась на кровать сына.
«Кен Джоргенсон. Кто бы мог подумать, что он вернется? Встретить его снова будет трудно, но чертовски любопытно, и стесняться нечего», – подумала она. У каждого в прошлом был кто-то, о ком вспоминаешь в полночь, когда никак не можешь уснуть, и кровь приливает к лицу. Она здесь не исключение. Есть женщины, имевшие много любовников, целую вереницу мужчин, о которых они вспоминают, может быть, даже с удовольствием и без всякого смущения. Почему же после стольких лет, – она приложила ладони к лицу, – один лишь звук его имени заставляет краснеть? Беда в том, что то был не любовный роман. В ее отношении к Кену Джоргенсону было что-то ужасно мерзкое. «Нет, это не похоже на любовную историю. Скорее, развратный поступок, и поэтому я краснею. И все же не я одна была виновата. Всегда можно найти оправдания, объяснения, но…»
