Гарольд Пинтер - Карлики

– Все!

– Ты где эти ботинки раздобыл?

– Что?

– Ботинки эти. Давно они у тебя?

– А что, они тебе не нравятся?

– Да, старею я, память уже не та. Ты что, в них весь вечер был?

– Нет, – сказал Пит. – Я из Бетнал-Грин босиком пришел.

– Не в форме я. Память теряю. Он сел за стол и покачал головой.

– Ты когда последний раз спал? – спросил Пит.

– Спал? Не смеши меня. Я только и делаю, что сплю.

– А работа? Как насчет поработать?

– В Юстоне-то? Там же пекло. Пекло, как в топке. Конечно, лучше плохой воздух, чем совсем никакого. В ночную смену еще ничего. Поезд приходит, я даю парню полдоллара, он делает мою работу, а я забиваюсь в уголок и читаю расписание. Служебная столовка всегда открыта. Если б я сегодня попал в ночную смену, они бы дали мне чаю сколько влезет, и притом с молоком и сахаром без ограничений, я тебе серьезно говорю.

Пит встал и потянулся, упершись рукой в стену.

– Ты бы хоть поправился немножко, – сказал Лен. – А то кожа да кости.

– Он скоро придет. С минуты на минуту.

– Ты когда последний раз на себя в зеркало смотрел? У тебя скоро скулы кожу изнутри проткнут.

– Ну и что? – сказал Пит, глядя в окно. Лен снял очки и потер глаза.

– Знаешь, во мне, наверное, происходят большие внутренние изменения, – сказал он.

– Правда?

– Я чувствую. Мне предстоит претерпеть большие изменения.

Пит собрал чашки, взял заварочный чайник и отнес на кухню, а там снова поставил воду кипятиться на газ.

– Ты что делаешь? – спросил Лен, стоя на пороге кухни.

– Он наверняка захочет пить.

– Пустой чай? С ума сошел. Нельзя приглашать человека в его собственный дом и угощать пустым чаем.

– Ты с мозгами-то соберись, – сказал Пит. – Ты же сам мне сказал, что он тебе написал в письме.

– Он сказал, чтобы мы подождали у него дома и поставили чайник.

– Для чая?

– Для чая.

– А я что делаю, – сказал Пит. – Я в точности, буквально исполняю его просьбу. Чаю он у меня получит. Просто черного чаю. Пустого, без молока и сахара. В девять минут второго. Ночи.

В дверь позвонили.

– Вот он, – сказал Пит. – Иди открывай.

Глава вторая

– Ты что, спал?

– Я весь день проспал, – сказал Марк.

– Заходи.

Лен закрыл дверь. Они спустились в кухню.

– Что скажешь про мою кухню? Она изменилась?

Марк достал из кармана расческу и причесался.

– По-моему, она остается кухней высочайшего класса в данных обстоятельствах, – сказал он.

– Слушай, Марк, – сказал Лен, – я рад, что ты хорошо выспался. Послушай. Что ты думаешь об этой книге? Мне бы хотелось, чтобы ты пригляделся, принюхался к ней. Ты ничего подобного в жизни не видел. Это я тебе гарантирую.

Марк убрал расческу в карман и посмотрел на название книги.

– «Теория интегралов» Риммана. Ты что такое задумал, решил ввести меня в искушение?

– Почему бы тебе ее не прочесть, – сказал Лен. – Она же в твоем духе.

– После дождичка в четверг, – сказал Марк, – как только, так сразу, можешь даже записать меня на курсы.

– Ты просто упускаешь свой шанс, может, единственный в жизни.

– Математика, шахматы и балет. Всем этим нужно начинать заниматься лет в одиннадцать-двенадцать.

– Ты сам не понимаешь, что мелешь.

– А лучше даже раньше.

– Слушай, – сказал Лен. – Я всю предыдущую ночь напролет просидел над механикой и детерминантами. Ничто так не поднимает настроение, как расчеты по формулам. Ну что ты ее боишься? Это же книга. Она не кусается. Твой разум вырвется наружу и унесется в пространство.

– Да ну?

– Честное слово. Это я тебе говорю. Только над такими книгами я чувствую себя свободным. Каждый новый раздел – как выигранное пари, как удачная ставка на бегах.

– А это что такое? – спросил Марк, вытаскивая из книги заложенный между страницами листок бумаги.

– Что это?

– Это твое очередное стихотворение.

Лен выхватил листок, быстро пробежал его глазами, скомкал и сунул в карман.

– Эй, ты что? – сказал Марк. – Дал бы хоть почитать.

– Это все белиберда, – сказал Лен. – Полная чушь. Просто чумовые стихи.

Он вынул бумажку из кармана, смял ее еще сильнее и запихнул в мусорное ведро под раковиной.

– Приговор окончательный и обжалованию не подлежит.

– Вопросов нет. Верю.

Лен нахмурился, засопел и закатал рукава.

– А как Пит? – сказал Марк. – Он ведь в последнее время тоже что-то писал?

– Не знаю. Откуда мне знать? Это не мое дело. Сейчас ему не до стихов. Это я точно знаю.

– Правда?

– Да.

– Интересно, чем же он занят.

– Угадай с трех раз.

Марк улыбнулся и обвел взглядом почти пустую кухню. Потолок был низкий. Буфет, стулья и стол из гладкого светлого дерева. Из стены здоровенным бугром выпирал бойлер. Помещение было квадратное. Маленькое окно выходило во двор.

– Комнаты, – сказал он, – в которых мы живем.

– Не говори, даже не упоминай при мне об этом, – сказал Лен.

Он протестующе вздернул руки. Потом покачал головой и поцокал языком.

– Комнаты, в которых мы живем, открытые и закрытые.

Он придвинул к себе стул, задвинутый под стол, хотел было сесть, но потом задвинул стул обратно и постучал по стене.

– Они меняют форму совершенно произвольно, – сказал он. – Честно говоря, я бы не возражал, меня бы даже вполне устроило, если б эти комнаты сохраняли свою форму, понимаешь ли, обретали постоянную форму и содержание. Так нет же. Мне никак не удается уловить те контуры, которые можно было бы с уверенностью назвать естественными и изначально им присущими. В этом-то вся и проблема. Я ничего не имею против того, чтобы комнаты, двери, лестницы и все остальное вело себя естественно. Но я не могу на них положиться. Вот когда я, например, смотрю в окно поезда ночью, то вижу желтые огни, в темноте они видны очень ясно, и я их вижу, вижу, что они стоят на месте. Но они стоят на месте только потому, что я двигаюсь. Я знаю, что на самом деле они двигаются вместе со мной, и, когда рельсы уходят по дуге в сторону, эти огни уносятся прочь по своей траектории. Но я знаю, что они неподвижны, они те же самые. В конце концов они ведь висят на столбах, которые врыты глубоко в землю. Следовательно, они должны быть относительно неподвижны, по крайней мере с их собственной точки зрения, – это при условии, что мы считаем саму земную поверхность неподвижной, что, конечно, не так, но это к делу не относится. В общем, если в двух словах, то суть дела сводится к тому, что я могу воспринимать такие факты, только находясь в движении. Если же я неподвижен, то ничто вокруг меня не ведет себя так, как ему изначально предписано. Я не утверждаю, что моя персона является абсолютным критерием. Этого я не скажу. В конце концов, когда я еду в поезде, я ведь сижу, то есть на самом деле не двигаюсь. Это очевидно. Я сижу в уголке. Я неподвижен. Меня двигают, но я не двигаюсь. Точно так же и желтые огни. Поезд двигается, я не спорю, но какое отношение имеет поезд к столбам с фонарями?

– Точно, – сказал Марк.

– Ты-то сам что скажешь? Лично я готов признать, что это дело не только не закрыто, но даже не заслушано. Я вообще с трудом представляю, какое дело можно было бы признать заслушанным и закрытым. Не с трудом, а совсем не представляю. Взять хотя бы данный случай. У нас нет никаких улик, никаких доказательств. Оно просто развалилось бы в суде. Судья бы окрысился на меня, и я лишился бы лицензии.

– Не вопрос.

– Это не шутка.

– И не говори.

– А присяжные двигаются?

– А?

– Нет. Они сидят неподвижно на своих местах. Я сижу неподвижно на скамье подсудимых. Ничего не изменилось. Но стоит мне начать двигаться в рамках слушания этого дела, и они тоже начинают двигаться. Меня повезут в казенный дом, а присяжные вызовут такси.

– Так оно и будет.

– Все меняется, но ничего не меняется. Но поможет ли все это в решении моей проблемы? Можешь ты мне сказать? Да нет, кого я спрашиваю. Конечно, ты не скажешь. Это нужно признать как данность. Так было, так есть и так будет. Может, мы и невиновны. Разве виновны? Пит сказал бы, что мы виновны. Ты сказал бы, что невиновны. Вот скажи, мы виновны?

– Нет, – сказал Марк. – Мы невиновны. Лен рассмеялся. Он открыл дверь, выходившую из цокольного этажа во двор, и вдохнул свежий воздух. На улице шел дождь.

– Пожалуй, – сказал Марк, – кое-что по этому поводу я все-таки могу тебе сказать.

– И что же?

– Если ты внутри, то ты внутри.

– Что? – спросил Лен. – Что ты говоришь? Если ты внутри, то ты внутри?

– Ну да.

– Ты прав. Этого я отрицать не могу. Никогда в жизни ты еще не говорил таких правильных слов. Если ты внутри, – повторил он, обходя вокруг стола, – то ты внутри. Именно так. Сказал как прилопатил. Я просто сражен на месте. Надо будет это запомнить. И как только тебе такая мысль в голову пришла?

– Да так, просто осенило. Если ты внутри, то ты внутри.