Andrew Лебедев - Гаs
Сухинин вдруг подумал, что когда очередь дойдет до него, он встанет и расскажет про ту самую их студенческую вечеринку, про то, как увидал Пузачевскую задницу в V-образном развале беленьких ноженек Вероники.
Сухинин выпил. А за столом по кругу все нахваливали рано ушедшего Пузачёва.
Впрочем, при жизни Пузачев очень любил, чтобы его хвалили. Толи мать с отцом его в детстве недоласкали, толи откуда то из недр иного потаённого фрейдовского уголка взялась эта штука с комплексами, но у Пузачёва была такая слабость, он напрашивался на похвалы и умел очень сильно обижаться, если похвала была недостаточной.
И обижался насмерть.
Вот и теперь лежал, наверное, в гробу мёртвый и обиженный.
После третьей рюмки Сухинин вдруг подумал, что даже если случится чудо и Вероника вдруг сама предложит ему жить с нею, он вряд ли сможет подобрать её.
Вот у древних евреев был закон, что вдову должен брать брат умершего. А разве Сухинин Пузачеву брат? И вообще, есть в этом какой-то брезгливый позор – подбирать. Подбирать брошенное, оставленное, недоеденное, недопользованное. Так Сухинин никогда бы не стал покупать ношенной одежды. Или бывшего в употреблении автомобиля. Однажды у них с Митрохиным вышел по этому поводу неприятный пьяный разговор. Вряд ли Митрохин забыл тот трехлетней давности разговор, и поэтому в нынешней ситуации для Сухимнина возникла очередная невыносимая неловкость.
– А вдруг они разведутся? – предположил тогда Митрохин, – у нас теперь если женятся, то ненадолго, так что, не вешай носа, разведутся они еще и женишься ты на своей Веронике…
– А я брезгую заходить в магазины, торгующие комиссионной подержанной мебелью, – отвечал тогда Сухинин, – А с женщинами разве не тоже самое? Это стыдно и унизительно подобрать лежащее, оставленное кем-то. Стыдно перед тем, кто выбросил. Он – богатый, он решил поменять старую жену на молодую, и когда он узнает, что старая пристроена, он будет с таким же высокомерием думать о новом муже своей старой жены как о неудачнике, как и продавшие свою старую автомашину с презрением думают о тех, кто ее приобрел.
Сухинин выпил еще. Очередь хвалить Пузачёва тем временем приближалась.
"Интересно, рассказывал Митрохин Пузачеву или Веронике про тот их разговор?" – подумал Сухинин.
Вот поднялся полковник в ирландском пуловере с орденскими планками.
– Я дядя Игоря, если здесь кто не знает, – сказал он, – я приехал из Калининграда, из Кёнигсберга, я там живу…
"Так странно, что теперь родина Эммануила Канта не в столице Королевства Пруссии – Кёнигсберге, а в российском городе Калининграде," – подумал вдруг Сухинин. Он часто бывал в Германии в командировках от своей газовой компании, и его по началу удивляло, что там, внешне, никто не раздражался по этому поводу. Среднее поколение, кому было за пятьдесят, оно было выдрессировано в послевоенных школах в духе вины перед всем остальным миром. Но новое поколение радовало Сухинина.
Завидев граффити на стенах: "Я ни перед кем, ни в чем не виноват", он удовлетворенно улыбался и сжимал в карманах кулаки.
– У нас в Калининграде похоронен великий немецкий философ Эммануил Кант, – вещал тем временем полковник с планками, – и вот будучи сегодня на кладбище, я вспомнил знаменитое изречение великого девственника как называли Канта его современники, изречение, вошедшее во все учебники и путеводители по Калининграду, оно звучит примерно так, – полковник откашлялся и, сделав лицо, произнес с пафосом артиста Евгения Евстигнеева, – "ничто не вызывает во мне большего благоговейного восхищения, как осознание чувства долга в душе и вид звездного неба над головой".
"К чему это он?" – внутренне пожав плечами, подумал Сухинин, – "это Пузачёв что ли восхищал всех чувством долга?" Но полковник выкрутился, он приплел кукую-то байку из детского периода Пузачевской биографии. Какую-то невероятно трогательную историю, про то, как тот вернул продавщице сдачу, что та неверно не в свою пользу просчитавшись, передала мальцу Пузачеву с десятки рублей.
"Наврал, наверное", – подумал про себя Сухинин, – "Бог ему явно переплатил, когда дал ему Веронику, так ведь Пузачев не стал сдавать и возвращать переплаченное"…
– Ну что? Не опозорился я? Хорошо я сказал? – плюхнувшись на стул, тихо спросил полковник, – Вот я с утра про чувство долга и про Канта думаю, вот моя дочка в Англию замуж уехала, она ведь о детях думала, она ведь из чувства долга. А дети этого не ценят в конце жизни. Они не понимают, почему мама отказывалась от личной жизни и ходила на нелюбимую работу, чтобы у них – было всё, что есть у соседских ребятишек. А потом, вместо нелюбимой работы из того же чувства долга, мама вышла за нелюбимого мужчину, чтобы у детей было больше, чем у соседских.
"Врёшь ты всё", – думал про себя Сухинин, слушая пьяный трёп полковника, – "Ложь от начала и до конца ложь. Особенно в конце, где она идёт за нелюбимого из чувства долга перед детками. Конечно, сейчас в наше время чувство голода у детей это не то, что бывало в истории, хлебушка им хватает, но теперь голод это мотоцикл Судзуки на Рождество, модные скейтборды и каникулы в Альпах, горные лыжи, катание на трициклах и квадрациклах, это мощный супер навороченный компьютер для трёхмерных игр. Но никак не голод в буквальном смысле, когда детям надо было элементарно дать хлеба и масла. Так из-за этих прихотей своих деток она идет за нелюбимого? Чтобы через пять лет эти детки плюнув ей в рожу и в душу смылись куда-нибудь? – для Сухинина все было яснее ясного, он был уверен, такая женщина идет за нелюбимого ради себя. Чтобы себя побаловать, а деток только заодно. А там – как карта ляжет – нелюбимый и подохнуть может, как тот ишак или падишах у Ходжи-Насреддина".
– Сухинин, Сухинин кончай дремать, – Митрохин звенел ножом о хрусталь.
– Это вас, ваша очередь говорить, – локоть полковника оказался очень острым.
Сухинин встал.
– Я тут слышал, тут говорили, что Игорь для своей школы, которую когда-то кончал, купил зверинец, потому что очень любил уроки биологии. Я с Игорем в школе не учился, мы с Игорем познакомились на картошке, когда поступили в горный институт…
Договорил какую-то глупость, от которой самому тошно стало.
– Вы хорошо сказали, видно вы были настоящим другом Игорю, – совсем по-свойски просунув свою жилистую руку под мышку Сухинину, сказал полковник, – давайте выпьем, земля ему пухом.
Сухинин перехватил мимолетный взгляд Вероники. Сколько этих ее взглядов он ловил – не переловил!
"Ну? Ну и что?" – снова усмехнулся он своим мыслям, – "Не надоело еще в гляделки играть? Детский сад, да и только!" А Митрохин вот не отходит теперь от Вероники, так и приклеился, так и пристал.
Видно прав был уехавший теперь в Америку Андрюха Бакланов, что Сухинин всегда будет ревновать Веронику ко всем, кто разговаривает с нею, кто стоит рядом, кто едет с ней в автомобиле, кто летит с ней в самолете… Прав. На все сто прав.
– Ну что? Объяснился с нею? – с лёгкой усмешкой спросил Митрохин, усаживая его в вызванную из гаража машину, – Ну ничего, у тебя еще две попытки будут, на девять и на сорок дней, – хохотнул Митрохин, захлопывая дверцу.
– Девять дней! – пьяно и запоздало возмутился Сухинин, когда машина уже отъехала,
– Вся жизнь впереди!
– Виноват, что вы сказали? – придурковато переспросил шофер.
– Вся жизнь впереди, – с отупелой серьёзностью повторил Сухинин.
– Вся жизнь впереди, надейся и жди, – пропел вдруг шофер и расхохотался не оборачиваясь.
Часть первая.
СУХИНИН и ВЕРОНИКА
Глава 1
Умный в горный не пойдет.
***Сажусь на конечной. Интервал между поездами полторы минуты. За это время на платформе уже скапливается толпа. Пытаюсь угадать, где будут двери вагона. Поезд со скрежетом и стоном выползает из дырки тоннеля. Машинально отступаю назад и оборачиваюсь, не пристроился ли рядом маньяк, что хочет скинуть меня под колеса?
Все рванулись занимать места. Мне повезло, я села. Слева уселся какой-то грязный приезжий гостарбайтер. Плюхнулся и сразу спит. Не подхватить бы от него блох или вшей. Справа села девушка студентка. В ушах у нее плеер, в руках мобильный с примитивной игрой вроде тетриса. Едем. Кто-то громко орет в мобильный, – "мама, я в метро, мама я тебе перезвоню". У всех в ушах музыка, некоторые стоят парочками – делят наушники на двоих – тебе правое ухо, мне левое. А стерео не поделить. Что с нами будет? Что с нами будет, когда я стану старой? Боже! Спаси и сохрани! А ведь когда-то я любила ездить в свой институт на этом метро. И поджидала у вестибюля подружку, чтобы вместе опоздать на первую пару. А теперь я завидую другой своей подружке – потому что ее возит на работу любовник-сожитель, у него новая "мазда-6" и она опаздывает на полтора часа и говорит шефу: ПРОБКИ!
И тот ее не ругает. А другая подружка сама купила себе маленькую "пежо 206" в кредит под семнадцать процентов годовых (и всё отдаёт и конца этим платежам нет), зато независимая. Утром отвозит трехлетнюю дочку к нянечке в частный домашний детсад и потом два часа стоит в пробках – слушает Доренко с Эха Москвы. Господи, что с нами будет? Что будет со мной? Почему у меня нет любовника с "маздой-6"?
