Магда Сабо - Избранное. Фреска. Лань. Улица Каталин. Романы.
В творчестве Магды Сабо проблема детства проступает двояко. Прежде всего вспомним ее романы и повести непосредственно о детях, подростках (уже упоминавшийся роман «Скажите Жофике…», затем «Бал-маскарад», 1961, «День рождения», 1962, и др.) — так называемую юношескую литературу. Школьники Магды Сабо — это дети пятидесятых годов, которых она сама учила, чью жизнь и психологию чутко наблюдала и такими — реальными, сегодняшними — показала в своем творчестве. Эти дети, при всей напряженности их личного, школьного и внутрисемейного, существования, тысячами уз связаны с жизнью страны, которая всячески помогает им смолоду почувствовать себя членами общества, видеть в нем опору, а иной раз и противовес личным неурядицам.
Как и всякая настоящая литература для юношества — это давно уже стало прописной истиной, которой труд венгерской писательницы служит лишь подтверждением, книги Магды Сабо не менее важны, интересны и взрослому читателю. Ведь отдельный, отгороженный от взрослого, мир детей существует только в воображении закоснелых педантов от педагогики, манипулирующих догмами. Магда Сабо, сама одаренный педагог, обладающий и природным и профессиональным психологическим чутьем, в своих произведениях страстно убеждает: ни от какой, самой сложной житейской и социальной проблематики детей отгородить практически нельзя, к тому же это опасно и вредно, ибо дети остались бы тем самым без всякой помощи в их естественном стремлении понять окружающий мир.
Но есть у Магды Сабо и другой, более сложный путь к той же теме начального становления личности: пристально всматриваясь в уже сложившуюся человеческую индивидуальность, добираться до самых глубинных ее пластов; зная, какова она в законченности своей (относительной законченности), разглядеть и изначальную направленность натуры, и то сложное взаимодействие больших и малых сил, которые в конечном счете спрямили или согнули податливый юный росток.
Эстер Энци, героиня романа «Лань», — один из самых сложных психологических образов Магды Сабо, блистательно показанный писательницей все тем же методом самораскрытия героя, внутреннего монолога. Одаренное, незаурядное, сильное, но и слабое, глубоко несчастное существо, словно с завязанными глазами бредет Эстер по жизни и, как зверек, повсюду чует одни опасности, не верит (уже достигнув славы, став знаменитой, обожаемой актрисой) в возможность искреннего человеческого участия, симпатии, лелеет в себе мучительную, годами копившуюся озлобленность. Ключ к своему невероятно исковерканному еще в детстве характеру она старательно прячет в жестоко израненной душе и не допускает туда даже того, кого наконец полюбила, в чью любовь к себе уже было поверила… Только у могилы его, погибшего — нет, погубленного ее фатальным неверием в доброту, — стала она рассказывать ему, уже не слышащему, о голгофе своего детства, проникнутого смутным, до конца не осознанным и неверно направленным ощущением социальной несправедливости, отвечать ему, навсегда умолкшему, на все его бережные, ласковые, тревожные, а потом и болезненно раздраженные «почему».
Не только Эстер, но и многие другие «взрослые» герои Магды Сабо — которые, естественно, складывались как индивидуальности, еще в ином, прежнем социальном мире — становятся в ранние свои годы (тут сказывается личный и семейный опыт самой Магды Сабо), так или иначе, жертвами жестокой сословно-классовой иерархии; происходя в основном из средних слоев либо деклассированных семей, они научились лишь страдать, ненавидеть и прятаться — но не бороться. Придя в современную жизнь Венгрии сложившимися, они не чувствуют себя активными участниками животворимой истории, даже свидетелями ее по-настоящему не являются, воспринимая все искаженным и приглушенным, словно отчужденно наблюдают происходящее сквозь толстое и мутное стекло. Таков и учитель Янош Тот из «Праздника убоя свиньи» (1960), который безоглядной, больной любовью к жене своей Пауле Кемери, презирающей «мужика»-мужа каждой капелькой своей «голубой» крови, полностью отгорожен от внешнего мира; он просто не замечает (а Магда Сабо умеет даже сквозь такое отстраненное сознание показать ему самому не внятные, но безошибочно узнаваемые читателем характерные черты нового), как разительно этот внешний мир изменился за четверть века его мучительного служения своему недостойному божеству, изменив и социальную шкалу ценностей, поставив в глазах общества его скромных, ради жены отвергнутых родителей-мыловаров, куда выше кичащейся родовитостью, бездушной и насквозь лживой семьи Кемери. Увы, Янош Тот вообще не научен был думать о чем-либо, стоящем вне его, пусть честных, но все-таки узко-личных интересов, он тоже лишь обыватель по своему кругозору и социальному невежеству — поэтому он слаб и беспомощен в жизни, как щепка в бурном потоке. И когда, смертельно уязвленный открывшейся ему коварной изменой, отравленный мукой всей жизни, он убивает жену, это тоже не акт протеста и не проснувшаяся воля к борьбе — а лишь окончательная капитуляция несостоявшейся личности.
Магда Сабо хорошо, близко знает мир чопорных и бездушных, осененных старинными гербами семейств Кемери, Энци и им подобных. В одном из таких домов золушкой росла ее собственная мать, расплачивавшаяся за «грех» неравного брака родителей (эта жизнь, эта семья с ошеломительной откровенностью и большим социальным накалом описаны Магдой Сабо в «Старомодной истории», изданной летом 1977 г.). В эгоистической, повернутой лицом только к себе среде венгерской знати — как и в среде тянувшейся к ней, за ней «безродной» верхушки тогдашнего общества — нечасто рождались яркие личности, способные воспринять правду миллионов, требующие справедливости и готовые пожертвовать ради этой правды всем, вплоть до жизни. Нечасто, но рождались, что, разумеется, естественно, как естественно и то, что не на свою среду они оказывали влияние, а напротив, становились в ней изгоями, отщепенцами даже в. глазах семьи. Не просто этот факт отмечает Магда Сабо, создав на страницах «Лани» образ смелого и самоотверженного юноши Эмиля Граффа, студента-подпольщика, противника войны и фашизма, а то, как проявляется нравственный — безнравственный — облик этой среды через столкновение с новым.
Впрочем, Магда Сабо умеет и в этой среде увидеть большое число психологических вариантов. Наиболее интересен среди них образ Ангелы, которая явно входит в число так или иначе приспособившихся и все же остается в глазах окружающих «голубым ангелом», детски-невинным существом. Ангела — антипод Эстер. Суровая школа жизни и собственная активность научили Эстер не ждать милостей, полной мерой расплачиваться за все, но зато и ожесточили до крайности. Но Ангела — святая наивная Ангела — напротив, привыкла, что все дается ей само собой, считает это чем-то вроде закона природы и потому умеет лишь брать от жизни, ничего не давая взамен. Магда Сабо показывает: позиция (пусть бессознательная) невмешательства в дела мира в конечном счете есть эгоизм и душевная инфантильность, в каком бы невинном виде это ни проявлялось.
Ангела — паразитическое растение на теле жизни, и только. Но хамелеонству, циническому приспособленчеству Магда Сабо отводит самое позорное место, она нетерпима к нему и в личном и в общественном проявлении, справедливо считая, что для людей, одержимых этим пороком, нет и не может быть ничего святого, что одним только их прикосновением оскверняются самые прекрасные и благородные чувства, идеи и цели. Оттого-то не находит она смягчающих красок для Приемыша — племянника, пригретого старым священником Матэ, который беззастенчивой ложью, обманом пытается протоптать себе дорожку в партию; оттого лишь выслуживание перед властью угадывает в поступках «красного попа» Ласло Куна, видя жестокое его своекорыстие и нечистые помыслы в его личной жизни («Фреска»); оттого так явно разделяет презрение Эстер Энци к ханжески-скорбной семейной группе, окружившей мемориальную доску с именем Эмиля. В 1962 году Магда Сабо еще раз вернется к этой теме в страстной пьесе «Разоблачение», твердо убежденная, что ханжество и цинизм, как крайние степени общественной и личной аморальности, необходимо разоблачать во всеуслышание, чтобы они не отравляли жизнь общества.
В творчестве Магды Сабо возникает также, многократно и разносторонне освещаемый, вопрос взаимопонимания поколений. Должно быть, еще со времени тургеневских «Отцов и детей», но особенно сейчас, во второй половине XX века, эта тема рассматривается обычно как противостояние зрелых, еще полных сил, но до какой-то степени отчуждающихся уже от собственной юности «отцов» и решительно требующих себе места в активной социальной жизни, хотя еще слишком зеленых, не сложившихся как личности «детей». Магда Сабо, которой несомненно присуще глубоко ответственное чувство перед завтрашним днем, в своих произведениях для юношества всегда стремится научить и юных и взрослых взаимопониманию, взаимоуважению. В 1967 году она опубликовала роман, в котором уже специально взяла эту тему, заострив ее до последней крайности, создав ситуацию жестокой непримиримости между только входящим в жизнь и зрелым поколением («Моисей, книга первая, глава двадцать вторая»); искренне стараясь понять изнутри сущность обуревающего молодежь протеста, ее стремления по-своему организовать свою жизнь, она бережно, убедительно показывает, что только высокая цель — ради следующего шага в утверждении гуманизма — и только чистые руки, чистые средства делают присущее молодости бунтарство осмысленным и справедливым.
