Эрик Делайе - Переплётчик
Де Грези не мог откладывать усыновление ни на секунду. Он бросил на стол монету, заведомо более крупную, нежели требовалась для оплаты выпивки, и выбежал из кабачка. Неожиданно он понял, что не представляет даже, где в Париже находятся детские приюты, потому что никогда не сталкивался с необходимостью их посещения и не пожертвовал на их развитие ни единого су. Тем не менее логики господину де Грези было не занимать, и он справедливо предположил, что уходом за бездомными и брошенными детьми должны заниматься монахи или монахини.
В двух шагах от дома и мастерской де Грези в крошечном косом переулке притулился женский монастырь Святой Катерины. Конечно, монастырю было не место в густонаселённых районах города, но разраставшийся с течением веков Париж попросту поглотил бывшие монастырские строения, часть превратил в жилые дома, лавки и питейные заведения, а оставшиеся были спешно обнесены каменной стеной, чтобы проходящие мимо лоботрясы не глазели на монашек. При монастыре была одна-единственная церковка, а внутри, судя по всему, умещалось едва ли два-три строения да крошечный садик (точно судить де Грези не мог, так как вход в женский монастырь был ему, естественно, заказан). Именно туда и направился наш герой в надежде если не найти сразу же подходящего ребёнка, то хотя бы узнать, где это можно сделать.
Деревянные ворота были закрыты. Де Грези постучал в смотровое окошечко и тут же удостоился сурового взгляда из монастырского нутра. Глаза, которые буравили его через открывшееся отверстие, в первую очередь призывали тут же покинуть улицу и более никогда не тревожить Господних невест. «Добрый день, — как можно более вежливо произнёс де Грези, — у меня есть небольшое дело к настоятельнице». «Какое дело?» — Голос был несомненно женским, но отличался при этом редкой грубостью. «Э-э-э, — помялся де Грези, — насколько я знаю, добрые монахини нередко заботятся о детях, потерявших родителей, я хотел бы усыновить ребёнка». Но договорить переплётчику не дали. Тот же резкий и неприятный голос отрезал: «Приют мадам Корни дальше по улице».
И окошко захлопнулось, поскольку аудиенция была окончена. С одной стороны, де Грези был несколько разочарован служительницами Господа и их отношением к мирянам, но с другой — он всё-таки получил нужную информацию, причём довольно быстро. Кратко возблагодарив провидение за удачу, де Грези двинулся по улице дальше. Так как монастырь стоял в самом её начале, сомнений, связанных с направлением движения, не возникало.
Миновав два дома, переплётчик увидел искомый приют. Конечно, никакой вывески на воротцах не было, но открытая настежь дверь, ведущая во внутренний дворик, подчёркивала публичность заведения, а детские крики, раздающиеся из-за стены, однозначно демонстрировали его характер. Де Грези зашёл внутрь.
С момента основания Венсаном де Полем[5] первого парижского детского приюта подобных заведений в городе расплодилось множество. Если де Поль видел в своей работе благодеяние, то большинство других держателей приютов были влекомы в первую очередь жаждой наживы: ребёнка, достигшего определённого возраста, можно было за приличную сумму продать в рабство. Именно так, вы не ослышались. Несмотря на то что официально рабов не существовало, мастеровые, трудящиеся, например, на кожевенном производстве или в порту, чаще всего находились в кабальном положении. Настоятель приюта приравнивался по статусу к отцу ребёнка; он мог отдать своё «чадо» в услужение сроком, скажем, на десять лет, причём мнение самого отдаваемого не играло никакой роли. Десятилетний кабальный контракт, заключённый через голову работника, приносил доход приюту (деньги), нанимателю (бесплатную работу за еду и кров: обычно зарплата в таких контрактах не прописывалась), и лишь работник оставался ни с чем. Более того, до конца контракта последний чаще всего не доживал. Но вернёмся к нашим героям.
Дворик представлял собой почти правильный квадрат, окантованный крытой галереей. Повсюду носились и играли дети. Де Грези удивило, что наружная дверь открыта. С одной стороны, дети могли сбежать, а с другой — мало ли какие извращенцы бродят по парижским улицам. Впрочем, это было не его дело, и он направился к единственному взрослому человеку, имевшемуся в поле зрения. Это была дородная женщина лет сорока пяти; на руках она держала маленькую голенькую девочку, а к её широкому подолу прицепилось ещё несколько сорванцов.
«Мадам!» — обратился де Грези к воспитательнице, и та повернулась к нему. Нельзя сказать, что её лицо представляло собой образец привлекательности. Особенно противным де Грези показалось отсутствие левого глаза, притом глазница не была прикрыта никакой тряпкой или повязкой. «Да, месье?» — Голос у женщины оказался густым, низким, вполне соответствующим её стати. «Добрый день, мадам, — продолжил де Грези, — я здесь по вопросу об усыновлении ребёнка…» — «А-а, — кивнула женщина, — это вам к мадам Корни. Она сейчас у себя, вон дверь».
Она кивнула головой, показывая на дверь в одном из углов дворика, под крышей галереи. Поблагодарив женщину, де Грези отправился к владелице заведения. Он постучал, хотя не был уверен в том, что через тяжёлую дубовую дверь проникла хотя бы толика его деликатности, после чего потянул на себя массивную металлическую ручку. Дверь открылась. Непосредственно за ней располагался кабинет мадам Корни.
Она сидела за столом и заполняла какие-то бумаги. Это была пожилая дама с хитрецой в глазах и отличной деловой хваткой. Оценив гостя, она тут же догадалась о цели его визита и сразу взяла быка за рога. «Добрый день, месье, — беззубо улыбнулась она, — я так понимаю, что вы хотите усыновить чудесного мальчугана!»
Де Грези был поражён проницательностью дамы. Он не подумал о том, что подобных ему неудачников сюда приходит великое множество и опытная владелица приюта способна определять их по походке и осанке, не говоря уже о выражении лица. Переплётчик ошеломлённо кивнул, не сообразив даже толком поздороваться. Но мадам Корни уже засыпала его целой горой вопросов. Её интересовало, какого возраста должен быть мальчик (мысли о девочке она не допускала), какого роста, с каким цветом волос и так далее. Казалось, в её приюте можно собрать требуемого ребёнка из определённого набора частей тел, с такой скрупулёзностью она подходила к своему делу.
Де Грези изъявил желание усыновить мальчика не старше трёх лет, но и не младше полутора, чтобы самостоятельно умел ходить в туалет и был послушным. Внешние данные переплётчика не очень интересовали, разве что он отказался бы от ребёнка с какими-либо физическими недостатками. Мадам Корни всплеснула руками и сказала, что такие дети, конечно же, являются самым большим дефицитом, поскольку именно в этом возрасте лучше всего усыновлять мальчиков: приёмные родители хотят, чтобы ребёнок умел проситься в туалет, но при этом не помнил впоследствии жизнь в приюте. Но именно сейчас, добавила мадам Корни, в наличии имеются целых два подходящих мальчика, и она тотчас приведёт их.
Когда дама вышла, де Грези принялся обдумывать своё спонтанное решение. Сколько он ещё проживёт? Успеет ли воспитать трёхлетнего малыша, обучить его всем тонкостям своей профессии? Здоровье у де Грези было неплохое, но шестьдесят лет — не шутка, особенно в то время, когда врачи только и умеют что прописывать пиявок. Впрочем, отказываться от мысли о наследнике переплётчик не собирался и через несколько минут утвердился в мысли о правильности своего решения. Окончательно его сомнения были развеяны мадам Корни, которая появилась в комнате, ведя с собой двух очаровательных малышей — блондина и брюнета.
Сначала де Грези показалось, что выбор будет непростой задачей. Оба мальчика были совершенны, обоим стукнуло недавно по два года, оба смотрели на него чистыми глазёнками и будто просили стать их папой. Но потом де Грези обратил внимание на руки черноволосого мальчика. Руки — главное в работе переплётчика. Степень и качество обработки кожи, её мягкость, пригодность для использования в переплетении той или иной книги — всё это определяется исключительно на ощупь. Безусловно, зрение и обоняние тоже играют немалую роль, и даже без слуха и вкусовых ощущений хороший переплётчик не обходится, но осязание важнее всего. Иной раз качественно переплетённая книга поступает в собрание какого-либо богатея, а через несколько лет переплёт идёт волдырями, форзацы вздыбливаются, обложка чернеет из-за неправильного выбора материала и неграмотной его обработки. Только человеческие руки способны превратить грубую телячью кожу в произведение искусства. Огромный потенциал увидел де Грези в руках мальчика. Спроси его в этот момент, что именно он заметил, он не смог бы дать внятного ответа. Бледные, худенькие ручонки ничем не напоминали натруженные руки самого де Грези, испещрённые рытвинами, шрамами, приобретшие странный цвет благодаря сочетанию впитавшихся в кожу красителей. Но переплётчик показал пальцем на черноволосого ребёнка и сказал: «Этот».
