Кристофер Ишервуд - Фиалка Пратера
— Кристофер Ишервуд — это я, — сообщил я по-немецки. — И именно со мной вы говорите все это время.
— Так это вы Ишервуд! Прекрасно! Что же вы сразу не сказали? И вы говорите по-немецки? Великолепно! Endlich ein vernünftiger Mensch![7] Вы не представляете, как я рад вас слышать! Скажите, друг мой, вы можете сейчас ко мне приехать?
Я насторожился.
— Вы имеете в виду сегодня?
— Я имею в виду прямо сейчас, не откладывая, как можно более немедленно.
— У меня все утро расписано буквально по минутам, — неуверенно начал я. Но Бергманн прервал меня вздохом, больше напоминающим долгий, протяжный стон:
— Бред! Кошмар! Я так не могу.
— Может быть, мне удастся выкроить время днем…
Мои слова не возымели никакого действия.
— Все пропало, — забормотал Бергманн. — Один, совершенно один в этом чертовом городе. Никто не понимает ни слова. Кошмар! Все пропало!
— Может быть, вы приедете ко мне?
— Нет, нет. Все пропало. Не берите в голову. Это слишком сложно. Scheußlich![8]
Повисла напряженная пауза. Прикусив губу, я с тоской подумал про одиннадцатую главу. Понял, что еще секунда — и я сдамся. Черт бы побрал этого господина!
Кончилось тем, что я недовольно буркнул:
— Где вы сейчас находитесь?
Он к кому-то обратился, потом яростно прорычал:
— Где я нахожусь? — Ответа я не расслышал. Бергманн бушевал. — Ни слова не понимаю. Скажите ему сами.
В трубке зазвучал новый голос на милом уху кокни:
— Здравствуйте. Мы в отеле «Коуэн», на Бишопгейт. Прямо напротив вокзала. Вы нас сразу увидите.
— Спасибо, я сейчас выхожу. До сви… — но тут поспешно прозвучало:
— Минутку, минутку… — Послышалась непродолжительная, но яростная возня, наконец Бергманну удалось завладеть трубкой, в которую он тут же тяжело задышал:
— Скажите, друг мой, когда вас ждать?
— Где-то через час.
— Час? Это слишком долго. Как вы поедете?
— На метро.
— А не лучше ли взять такси?
— Не лучше, — сурово отрезал я, мысленно прикинув, во сколько может обойтись поездка от Кенсингтона до Ливерпуль-стрит. — Совсем не лучше.
— Почему же?
— Это займет столько же времени, сколько и на метро. Ужасные пробки, знаете ли.
— Ах, пробки… Какой ужас! — Горестное пыхтение было похоже на стон умирающего кита.
— Да не переживайте вы так, — чувствуя себя гораздо увереннее после того, как настоял на поездке на метро, попытался я подбодрить его. — Я мигом.
Бергманн еле слышно что-то пробурчал. Он мне явно не верил.
— До скорого свидания, друг мой.
— Auf Wiedersehen… Нет, так не говорят. Или говорят? Мы же с вами незнакомы.
Но он уже отключился.
— Опять киношники? — выпалил Ричард, стоило мне появиться на пороге гостиной.
— Нет. То есть, в некотором смысле… да. Потом расскажу. Мне надо бежать. Да, мамочка, может быть, я чуть-чуть опоздаю к обеду.
Отель «Коуэн» располагался вовсе не напротив вокзала. Возле вокзала вообще не было ничего похожего на отель.
Добрался я в отвратительном настроении, пару раз меня посылали в противоположную сторону, потом я чуть не попал под автобус. Под конец я совершенно сбился с ног. Забыв о решимости вести себя степенно, весь путь от метро я проделал бегом.
Отель располагался в крохотном здании. Тяжело дыша, я приближался к входу. В дверях стоял портье, явно по мою душу.
— Господин Ишервуд? Профессор будет просто счастлив. У нас тут такая неразбериха! Мало того что он приехал на день раньше, чем мы ожидали. Кто-то что-то перепутал… В результате его никто не встретил. Потом недоразумения с паспортом. С таможней. Они потеряли его багаж. Сплошная путаница. Так бывает.
— Где он сейчас? Наверху?
— Нет, сэр. Он пошел за сигаретами. Наши ему не понравились. Европейцы курят более легкие — если к ним привыкнуть, то они очень даже ничего. Гораздо мягче.
— Ладно, я здесь подожду.
— Боюсь показаться назойливым, но вам лучше пойти за ним. Эти иностранцы такие чудные становятся, когда попадают в незнакомый город. Могут заблудиться даже на Трафальгарской площади. Хотя, окажись мы на их месте, может, и сами были бы не лучше. Но сказать, куда он направился, я не берусь. Он ушел минут двадцать назад.
— В какую сторону?
— Направо за углом, третий дом вниз по улице. Наверняка вы его догоните.
— Как он выглядит?
Мой вопрос развеселил портье.
— Ха, да вы его сразу узнаете. Такого ни с кем не спутаешь.
Молоденькая продавщица в табачной лавке оказалась весьма словоохотливой. Мне даже не пришлось ничего говорить о Бергманне. Его визит весьма впечатлил девушку.
— Тот еще деятель, — хихикнула она. — Выспрашивал, о чем я думаю целый день, пока сижу здесь. Я сказала, что мне некогда забивать себе голову всякими глупостями… Потом мы говорили о снах.
Бергманн рассказал ей о каком-то заморском лекаре,[9] утверждающем, что наши сны означают совсем не то, что мы предполагаем. Говорил о перевороте в науке. Явно не вполне понимая, о чем идет речь, девушка почувствовала свое превосходство над странным посетителем: уж кому, как не ей, знать, что означают сны. У ее тетушки была книжка под названием «Сонник царицы Савской», написанная задолго до того, как этот чужеземный мудрец появился на свет.
— Там все так интересно. Предположим, вам приснилась колбаса, — это к ссоре. Ну а если вы едите ее, тогда сон означает любовь или крепкое здоровье, то же самое с чиханием и грибами. Однажды мне приснилось, что я снимаю чулки, а наутро получаю от брата почтовый перевод на пять фунтов и шесть шиллингов. Конечно, сбывается не все. Или не сразу…
Когда мне удалось вставить слово, я спросил, не заметила ли она, в какую сторону пошел Бергманн.
Выяснилось, что ему захотелось прошвырнуться по магазинчикам. Девушка посоветовала заглянуть к Митчеллу. Это через дорогу и до конца квартала. Пропустить невозможно.
— Да, возьмите его сигареты, — ойкнула она. — Он забыл их на прилавке.
У Митчелла тоже запомнили заезжего иностранца, но в отличие от болтушки табачницы здесь он не вызвал такого воодушевления. Здесь вышло небольшое недоразумение. Бергманн попросил журнал «The New World-Stage» и пришел в ярость, когда ему, по ошибке решив, что речь идет о театральных событиях, принесли то ли «The Stage», то ли «The Era». Я тут же представил его восклицающим свое «Безнадежно! Все пропало! Бред!». Кончилось тем, что он снизошел до объяснения, что «The New World-Stage» — это политический журнал, издающийся в Германии. Мальчишка-продавец предложил несговорчивому клиенту заглянуть в книжную лавку в здании вокзала.
У меня голова пошла кругом. Деловая встреча превращалась в охоту, в которой мне была отведена роль гончей, с высунутым языком мечущейся за то и дело ускользающей приманкой. Задыхаясь, я подлетел к вокзальному киоску и только тут понял, какой я болван. Местные продавцы слишком заняты, чтобы обращать внимание на каждого встречного, говорящего с акцентом: тут таких полно, а уж за полчаса сколько их может пройти! Я затравленно озирался по сторонам, заглядывая в лица прохожих, которые подозрительно шарахались от меня. Поневоле пришлось вернуться в гостиницу.
Портье меня уже караулил.
— Плохой день, сэр. — Всем своим видом он выражал сочувствие, словно я незадачливый бегун, опоздавший к финишу в гонке с препятствиями.
— То есть? Он так и не вернулся?
— Вернулся и опять исчез. Вы разминулись буквально на минуту. Первым делом он спросил, где вы. Потом зазвонил телефон. Звонили со студии. А мы все утро не могли туда дозвониться. Профессора просили приехать немедленно. Я говорил, что вы вот-вот появитесь, но он не стал ждать. Сэр, у него будто шило в одном месте. Мне пришлось посадить его в такси.
— Он не оставил записки?
— Да, сэр. Вы должны приехать на ленч в кафе «Ройал». Ровно в час.
— Вот как? Пусть катится ко всем чертям со своим ленчем.
Я вошел в гостиницу, плюхнулся на стул и отер лоб. С меня хватит. Что они, черт побери, о себе воображают? Ну и ладно, поделом мне, сам виноват. Одно я знал точно: никаких дел с ними я иметь не собираюсь. Даже если они придут ко мне домой и просидят весь день под дверью.
Они сидели в гриль-зале.
Я пришел на десять минут позже, чтобы хоть немного потешить свое самолюбие. Метрдотель указал мне столик, где сидел Чатсворт. Прежде чем подойти, я решил сначала изучить обстановку.
Спиной ко мне сидел человек с гривой седых волос, напротив него возвышался розовощекий мужчина с луноподобным лицом, редкими прилизанными волосами, очки в массивной черепаховой оправе. Седовласый сидел, напряженно подавшись вперед. Розовощекий вальяжно откинулся на спинку кресла и с интересом глазел по сторонам. Его лицо, казалось, говорило: «Между нами, одного им не хватает. У них нет savoir vivre».[10]
