Андрей Волос - Алфавита. Книга соответствий
— Разве пить сухое абхазское вино — это пьянство? — усомнился я.
— Что ты с ними, с дураками, сделаешь! — Он с горечью махнул рукой.
— Ведь свои мозги не вставишь! Сколько виноградников порубили!..
— Только в Гагре можно купить, — добавил кто-то и сплюнул. — Но это утром надо ехать…
Я пожал плечами:
— Утром лучше на море…
— А вы откуда? — спросил старший.
— Из Москвы, — ответил я, правильно поняв изменившийся смысл вопроса.
— О! С Москвы!.. С самой Москвы? — уточнил он.
— Ну да, с самой, — кивнул я.
— Слушай, — обрадовался он. — А ты Сашу Козлова знаешь?
Я ненадолго задумался.
— Нет, — с сожалением вздохнул я. — Не знаю.
— А я с ним служил, — сообщил он.
— Ну да, — сказал я. — Понятно. Нет, не встречал…
— В Гагру — это надо часам к восьми, — протянул другой.
— Да ладно, в какую Гагру! — оборвал его старший. — Пошли!
И вопросительно посмотрел на меня — мол, ты идешь, нет?
— Куда? — спросил я.
— Пошли, пошли! — поторопил он. — Увидишь.
Мы со Славой переглянулись.
— Я не пойду, — выговорил Слава.
Это ему не без труда далось.
— Я тебе не пойду! — пригрозил я. — Пошли!
И мы пошли, погружаясь вслед за ними в черные дебри засыпающего поселка.
И все было хорошо. Я почувствовал только один укол неудовольствия: когда кто-то спросил, почему я так странно одеваюсь.
Вернулись часа в три.
Нас проводили до самого дома.
Долго прощались у ворот.
Про «Кодори» никто не вспоминал.
Они повернули назад. Метров через тридцать нестройно затянули невнятную песню.
Слава пошатывался, а на лестнице вообще то и дело спотыкался. Мне приходилось его поддерживать. Это было не так просто. Потому что в одной руке у меня была авоська с чачей — штук шесть поллитровок, а в другой — пятилитровая бутыль с красным вином.
Но белое нес Слава, и я боялся, что он уронит порученную ему трехлитровую банку.
Анатомия свиньи
Далеко не все советские люди имели верное представление об анатомии свиньи. Большинство руководствовалось теми поверхностными умозаключениями, которые можно было сделать, разглядывая прилавки мясных магазинов. Поэтому искренне верило, что организм свиньи состоит из окровавленных костей, кусков желтого сала и щетинистой шкуры с синими печатями. И, надо сказать, это было одно из самых безобидных верований, присущих советским людям.
Я тоже не избежал этих широко распространенных заблуждений.
Однако в один прекрасный день Женя познакомился с рубщиком Сашей, и все волшебным образом переменилось.
Вообще говоря, я и теперь еще плохо понимаю, как это могло случиться. Завязать знакомство с рубщиком было ничуть не проще, чем с самой капризной красавицей из семьи знаменитого флейтиста.
Но все же чудо состоялось, и Жене удалось его развить. Вскоре отношения установились самые доверительные. Женя захаживал, а Саша, вырубая из мертвого животного лакомые куски, жаловался, что его избрали секретарем комсомольской организации торга. Теперь постоянно какие-то посиделки да бумажки, а ведь как хочется настоящей живой работы!..
Так или иначе, каждую среду Женя, вооружившись огромной сумкой и списком заказов от коллег, отправлялся в магазин.
Мне этот магазин был отлично знаком.
У окна — будка кассы. Справа — бакалея. Слева — овощи-фрукты.
В центре — мясной отдел. В витрине — осклизлые куски коровьего вымени. На эмалированном подносе — бурые кости с ошметками сала и заскорузлой шкуры. Невозмутимый продавец в грязном халате.
Первая в очереди покупательница беспомощно смотрит на предлагаемый товар. Ей лет шестьдесят. Она из интеллигентных — в очках, пальтеце, берете, с газовым шарфиком на шее. Следующая за ней облачена в толстую синюю юбку, черную телогрейку, войлочные ботинки. Седая голова повязана бордовым платком. Лицо обветренное. Глаза маленькие и злые. Две авоськи в руках набиты какими-то свертками. Из одного торчит куриная нога.
— Гражданочка, вы берете, нет? — торопит она.
Первая покупательница бросает на вторую надменный взгляд, затем спрашивает продавца:
— А мясо еще будет?
— Рубят…
Первая, вздохнув, уступает очередь второй.
— Что ж одни кости-то? — бормочет та.
— Вы мне подскажите, где мясо без костей бывает, я сам туда побегу, — со вздохом сообщает продавец.
— Этот и этот, — торопливо тычет она пальцем. — И этот еще. И этот.
— Два кило в руки…
— Миленький, положи! Ведь за сто двадцать килбометров ездим!
Вот такой магазин.
Но если ты знаком с рубщиком!..
В щель между обитыми железом створками полуподвального окна пробивается дневной свет. Здоровенная колода. На ней половина свиной туши. Две целые валяются в углу. Квадратные весы на полу. Небольшой стол накрыт мешковиной. Под мешковиной что-то бугрится. Рулон крафт-бумаги рядом. Рубщик Саша — в свитере с закатанными рукавами и некогда белом фартуке.
Откидывает мешковину…
И ты показываешь пальцем: вот этот… и вот этот… еще и этот, пожалуй…
Здесь совсем, совсем другая анатомия свиньи!..
Скоро Женя пришел к выводу, что, вместо того чтобы самому таскать тяжеленные сумки из магазинного подвала, следует мало-помалу допустить к Саше коллег, расширив тем самым круг его знакомств, а за собой оставить лишь вопросы общего руководства.
Истинный виртуоз придаточных предложений, он был очень подробен в своих наставлениях.
— Значит, так. Слушай сюда. Ты входишь в магазин и оглядываешься.
Если Коля в зале…
— Этот обрубок, что ли?
Грузчик Коля, коренастый субъект в черном халате, ростом не более одного метра сорока восьми сантиметров, и впрямь вызывал смутные ассоциации, связанные с топором и плахой.
Женя морщится. Ему неприятно, что Колю называют обрубком.
— Никакой не обрубок, — сухо говорит он. — Он рабочий. Ты слушай сюда. Если Коля в зале, ты спрашиваешь: «Васильич здесь?»
— Ну да, — говорю я. — Ясно. Здесь ли Васильич.
Женя смотрит с сомнением.
— Нет, ты понял? Просто спрашиваешь у него — мол…
— Да понял я, понял!..
— Не перебивай оратора, — наставительно говорит Женя. — Слушай сюда.
Спрашиваешь: «Васильич, мол, здесь?» Если Васильича нет, спускаешься в подвал. Понял?
Морщит лоб и снова смотрит. Похоже, не вполне верит, что уровень слабоумия является приемлемым.
— Понял, — покорно отвечаю я.
— Если же Коля говорит, что Васильич на месте, ты немедленно уходишь. Не спускаешься в подвал к Саше, а покидаешь торговую точку.
Просто выходишь на улицу и идешь себе куда глаза глядят. Понял?
Теперь я некоторое время смотрю на него. Потом сухо киваю:
— Да.
— Смотри же! Это очень важно!.. — волнуется он. — Если Васильич в магазине, в подвал идти нельзя! Видишь ли, я тебе уже говорил, что
Саша неоднократно просил при такого рода визитах проявлять разумную осторожность и попусту не маячить. У него с Васильичем контры, в которых нам с тобой не разобраться, да этого, как ты сам хорошо понимаешь, вовсе и не требуется, ведь…
— Да понял я, понял!
— Не перебивай оратора…
Понятно, что, направляясь на первую встречу после полуторачасового инструктажа, я чувствовал себя несколько взволнованным.
Обрубок Коля стоял у прилавка бакалеи.
Я деревянно прошагал к нему и сказал заветное:
— Васильич здесь?
Хоть это было и несколько затруднительно при его росте, Коля все же смерил меня взглядом. Улыбка у него вообще была как у гоблина.
— Щас, — бросил он, скрываясь в недрах магазина.
Когда Коля, деловито переваливаясь, появился снова, за ним шагал немолодой и явно недовольный человек в белом халате поверх костюма.
На ходу он протирал очки платком и подслеповато щурился.
Остановившись, посадил очки на нос, и из-за их толстых стекол на меня уставились недоуменные глаза.
— Вот, Васильич, — сказал ему Коля, указывая на меня нечистым пальцем. — Вот этот тебя спрашивал.
Анекдот
Костер догорел.
— Спать, что ли, идти… — протянул Семен.
— Ну расскажите анекдот, — ноюще повторил Витя.
Мы помолчали.
— Пойду, — сказал Семен. — Пока.
Встал и пропал в темноте.
— Расскажи, а? Ну чего ты?
Витя обращался ко мне. Больше было не к кому. Все ушли, чтобы наконец-то его не слышать.
— Я больше не знаю, — ответил я. — Сколько можно? Уже все рассказали.
— Ну пожа-а-а-алуйста, — тянул он. — Оди-и-ин…
— Сам-то ты почему не рассказываешь?!
— Я не запоминаю! — воскликнул Витя, прикладывая руку к груди. — Ну честно, не запоминаю!
— Ладно, один, — сдался я. — Последний. И все. Годится?
— Годится! — обрадовался он.
