Журнал «Новый Мир» - Новый Мир. № 11, 2000
Все стали расползаться по склону, закачались, кидая огромные тени, костры.
— Жоз! К нам иди! — Все звали вожака, он благосклонно обходил костры, и я вдруг заметил, что он целеустремленно и стремительно напивается — видимо, это было заключительной, неизбежной и наверняка самой приятной стадией его еженощного подвига. Его суровое лицо помягчело, нижняя твердая губа отшмякнулась, глазки посоловели… впрочем, таким он мне нравился больше! Я оказался с ним у одного костра.
— Ты… черепастый! Чего скучаешь — давай к нам! — Он сам вдруг меня позвал, окрестив почему-то «черепастым» на все время нашей с ним истории, оказавшейся длинной.
Рядом с ним в волнах света был симпатичный длинноволосый бородач и смуглая, могучая красавица — библейского, почему-то хотелось сказать, облика. Плечо ее грело не хуже пламени… так что… пусть только погаснет костер!
— Соня… А ты? — хмельно улыбаясь, проговорила она.
— Жоз… Жаирзиньо по-настоящему! — Вожак резко вклинился в наш интим и сжал своей лапищей мою ладошку: все понял?
Ясно было, что он местный парень, пробавлявшийся ночной романтикой среди пыльных будней, — мне, впрочем, эта романтика могла выйти боком: пальцы долго не могли расклеиться — даже рюмку не взять.
— У нас тут строго! — проговорил Жоз. — Вон отец Кир у нас батюшка… вроде как священник, при нем нельзя!
Соня среагировала, криво усмехнувшись, длинноволосый поднял ладошку:
— Кирилл вообще-то.
А не вообще? Плечо Сони грело все явственней. И вся такая горячая?
Жоз, оценив ситуацию и поняв, что Соня, эта Магдалина сих мест, выходит из-под его контроля, нашел мудрое решение, которое одобрил и я. Как окончательный приговор, не подлежащий обжалованию, Жоз протянул мне в отблесках костра стакан водки, и я мужественно, как Сократ цикуту, выпил ее и погрузился в блаженство… Кто-то тряс меня — наверное, Соня… Потом, потом!
Проснулся я снова над бездной — уже яркой, сияющей, но оттого не менее страшной. Ноги мои свисали с обрыва, лишь под мышкой струился какой-то кустик с горько пахнущими цветами. Ствол, царапая кожу, явно утекал из-под мышки, и — другого тормоза не было! Я отчаянно закинул голову… лишь бездонное небо с парящим высоко соколом… Зачем я не сокол? Запоздалый вопрос!
— Эй! — неуверенно крикнул я.
— Не шевелись! — донесся неземной голос.
Волосам стало вдруг больно, но зато я поехал вверх. Наконец ноги уперлись, и, тяжело дыша, я уселся. Море поднималось лазурной стеной, светлея кверху. Да-а… сейчас бы реял в этом просторе! Спокойнее было глядеть перед собой. Оказывается, я катился на бутылках по наклонной плоскости — и изрядно-таки вмял их в грунт. Бутылки до добра не доведут. Я обернулся. На коленях — так, видно, было удобнее — стоял Кир, снимая с пальцев мои волосы.
— Спасибо! — прохрипел я.
Кир улыбнулся. Склон, поросший кустиками, был весь усыпан телами, напоминая поле битвы. Жоз во сне лениво обнимал Соню. Не для Бога берег, значит, — для себя! Нормально. Я встал. Ноги дрожали. Руки, впрочем, тоже.
— …Похмелиться? — Кир выковырял из земли бутыль, в которой плескалось.
— Не-а! — бодро ответил я.
— …Так ты на самом деле, что ли, священник? — не удержался я от вопроса.
Мы спускались с горы, навстречу солнцу.
Кир поморщился. Ясно, что вопрос: «А на самом ли деле было?» — самый нестерпимый для верующих.
— …И воздвиг он в душе своей Храм, — как бы про себя, не для моих неблагодарных ушей, бормотал Кир. — И были стены этого Храма прочней сотни крепостных, и достигали они небес…
— А… настоящий храм… есть? — снова не удержался я от бестактности.
Кир глянул на меня с сожалением: настоящий Храм должен быть в душе! — но тем не менее кивнул на пыльный купол, поднимающийся над крышами поселка. Но что-то я не заметил там креста.
«Механический цех, наверное», — подумал я.
В те годы многие храмы были механическими цехами.
Спустившись, мы шли по пыльной улице. Кир молчал. Потом он распахнул калитку в высоком заборе, и мы вошли в заросший дворик, поднялись на крыльцо. В полупустой комнатке пыльный луч солнца косо бил в пол. Мы постояли молча.
— Вот здесь… в этом луче… я и увидел, — выговорил Кир.
Я изумленно поглядел на него… нормальный вроде парень? И Кир четко просек мой взгляд, усмехнулся:
— Да… абсолютно нормальный парень… в университете учусь… — С последним словом он явно замешкался, не сказать ли «учился». — И вдруг!.. Отдыхать приехал… вот эту комнатку у Жоза снял…
Мы молчали. Надо было говорить дальше, но я испугался, верней — разволновался. С чего бы это? Да просто мне понравился Кир, из пропасти, можно сказать, вытащил меня… А теперь, боялся я, начнется что-то мучительное — придется кивать и улыбаться. С трудом. Вряд ли «знамение», о котором порывается рассказать Кир, окажется качественным, наверняка что-нибудь несусветное и при этом ужасно банальное: златые одежды… полный любви взгляд… что-то есть в этом невыносимое.
— А почему, кстати, — Жоз? Что за имя? — «заинтересованно» воскликнул я.
От этого «кстати» Кира покоробило. Ничего себе «кстати»!.. Явно — ни в грош не ставят его слова!
— …А-а… чушь! — после долгой паузы ответил Кирилл. — В футбол он играл за местное «Торпедо». Жаирзиньо прозвали его. Жоз, короче.
Кир отводил глаза, явно обиженный моим отношением. Но что я мог? С горящим взглядом выслушивать его, страстно поддакивать? Это и ему бы показалось дурным вкусом!
— В общем, был я в местной епархии… — Закрывая тему, Кир безнадежно махнул рукой.
Вот и хорошо! Я давно уже переминался с ноги на ногу, мечтая выскочить.
— Вопрос, наверное, неуместный… но сортир где?
— Во дворе, разумеется, — холодно сказал Кир.
Прямо через заросли я устремился к «скворечнику».
— Эй, черепастый! — донеслось до меня. Помнит, оказывается!
Я послушно застыл. Жоз входил в калитку.
— Вербовал? — Он кивнул на окно постояльца.
Что я мог ответить ему?
— Сонька тоже говорит — креститься… Но ее я понял: у нее венчанье на уме!
Я только знаю, что у меня на уме.
— …А что команда скажет?! Тренер? — напирал Жоз.
— Так передай ему… — Он кивнул на окна Кира и характерным жестом стукнул по сгибу руки.
Почему я должен «это» передавать?!
К счастью (оказывается, и счастье ходит рядом), Кир сам вышел на крыльцо и все увидел.
Жоз, неожиданно смутившись, начал чесать сгиб руки.
— Ну что… может, опохмелимся? — Кир неожиданно вынул из сумки бутылку. Вот это гуманный жест!
Потом я все же добрался до «скворечника», сидел там, пытаясь отвлечься, с куском газеты в руках: «Когда же коммунист станет настоящим хозяином производства?!» Тоже вопрос! Мне-то казалось, что он давно уже стал!
«В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог.
Оно было в начале у Бога.
Все чрез Него нáчало быть, и без Него ничто не нáчало быть,
что нáчало быть.
В Нем была жизнь, и жизнь была свет человеков.
И свет во тьме светит, и тьма не объяла его».
Кир бормотал это безо всякого выражения. Все в липком поту, мы поднимались с ним по спиральной дороге, никуда не сворачивая, и наконец уткнулись в железные ворота с табличкой: «Санаторий „Горный воздух“. Управление делами ЦК КПСС».
— Мне кажется, мы не туда идем, — сказал я, но Кир не прореагировал.
Он уверенно вошел в калитку, помахав пальчиками женщине в будке, и я за ним. «Вход в Иерусалим»?
Тут было совсем другое дело! Песчаные желтые дорожки, окаймленные цветами, повсюду строгие стрелки: «Терренкур № 2», «Терренкур № 8» — просто разбегались глаза!
К счастью, никто из членов ЦК навстречу нам не попался, а то пришлось бы бухаться на колени!
Зато вдруг выскочил, весь красный, как клюквинка, лысый маленький человечек в шароварах и тапочках — гораздо более известный, чем любой член ЦК, — знаменитый актер-режиссер Марат Зыков. Этот-то везде!.. Но действительно — гений! Мы с восхищением глядели, как он сбегает с горы, быстро переставляя крохотные тапки. МБЧ — маленький большой человек — так звали его в кругах интеллигенции и, может быть, еще где-то.
— Не курить! — пробегая, вдруг рявкнул он мощным басом, и мы с Киром, восхищенно откинув челюсти, выронили папироски.
— За водкой помчался! — Глядя ему вслед, Кир усмехнулся. Он все, похоже, тут знал.
Меня появление МБЧ тоже взбодрило — все-таки «наш человек», хотя признает ли он нас за «своих» — довольно спорно!
Мы поднялись наконец на плоскую проплешину горы, к затейливому дому, окруженному террасой с витыми колоннами. Тут, видимо, само Политбюро и отдыхает? Куда идем?
Кир тем не менее уверенно поднялся, открыл высокую витражную дверь: светлый деревянный кабинет, уставленный стеклянными медицинскими шкафчиками, за столом сидела Соня в белом халате и писала. Нас она приветствовала, лишь подняв бровь. Волевая девушка!
