Юрий Козлов - Изобретение велосипеда
— Ты так смотришь, словно провожаешь меня по крайней мере в Антарктиду, — как-то сказал ей Гектор.
— Я не представляю, как ты будешь сдавать экзамены… Ты же совсем не занимаешься…
— А тебе, мама, и не надо ничего представлять… Сдавать-то я буду, а не ты…
— Ты последнее время мне ничего о себе не рассказываешь, — вздыхала мать. — Я ничего-ничего не знаю…
— Лучше бы ты спала по утрам, — советовал Гектор. — Тогда тебе чего-нибудь бы снилось… А завтрак я сам себе прекрасно готовлю…
— Хорошо бы, ты ещё и посуду за собой мыл…
— Ладно, теперь я буду мыть за собой посуду…
— Я вчера нашла в твоём портфеле сигареты, — сказала мать, — болгарские сигареты по кличке «Трезор» с красным кружком на пачке…
— А что ты искала в моём портфеле? — быстро спросил Гектор.
— Я искала авоську, которую дала тебе, чтобы по пути из школы ты зашёл в овощной магазин. Деньги, кстати, я тебе тоже дала…
— Мамочка, я опаздываю! — Гектор целовал мать в щёку. — А сигареты не мои. Неужели ты думаешь, — я стал бы их от тебя прятать?
— Но если я ещё раз найду у тебя в портфеле сигареты…
— Тогда я буду курить трубку! — Гектор выбегал из кухни, потому что часы в прихожей били половину девятого.
— Ты хоть сыт? — волновалась мать.
— Конечно, нет! — кричал, захлопывая дверь, Гектор. Обычно он съедал за завтраком яичницу из двух яиц с колбасой, бутерброд с сыром, смотрел, нет ли ещё чего-нибудь интересного в холодильнике, потом пил кофе или чай. Без двадцати одиннадцать на большой перемене Гектор отправлялся в школьную столовую и выпивал там стакан молока, закусывая парой булочек с маком. Иногда и заходил в столовую и после уроков, но это случалось в основном в те редкие дни, когда отец с матерью куда-нибудь уезжали, оставляя его одного.
В школу Гектор надевал джинсы, рубашку с пуговицей на воротнике и мышиного цвета пиджак с косо прорезанными по бокам карманами.
Идти до школы было пятнадцать минут.
Гектор шёл по утреннему Невскому мимо тира, пельменной, сберегательной кассы, мимо магазинов «Часы», Керамика», «Цветы», «Охотник», мимо зевающих подворотен, потом сворачивал на булыжную Колёсную улицу, где его уже много лет подряд встречала витрина замечательного магазина «Дары природы» — там красовалось чучело лося с голубыми стеклянными глазами и белые ватные куропатки таились по углам. Посередине стоял бочонок, на котором было написано «мёд». Обличие своё витрина менять не желала. Возвращаясь из школы, Гектор иногда заходил в «Дары природы» выпить стакан кислого, как уксус, яблочного сока. В магазине было всегда прохладно и чисто.
Гектор шёл по булыжной мостовой — чёрной и сверкающей, как начищенный флотский ботинок, кивал знакомым, высматривал девушек-одноклассниц, но их, как назло, не было.
Школа, где учился Гектор, была старым пятиэтажным зданием со стрельчатыми сводами потолков и недобро белеющими, похожими на окаменевшие привидения бюстами великих людей на фанерных тумбах. Бюсты — настоящие, мраморные — остались с той поры, когда школа была женской гимназией. Как-то на субботнике Гектор и его лучший друг Костя Благовещенский протирали мраморного Ломоносова и обнаружили у него на спине странную надпись, выцарапанную гвоздиком: «Леночка Нифонтова, 1913». Гектор и Костя так разволновались, что чуть не опрокинули Ломоносова.
Одна бабушка, поджидающая в вестибюле внучку первоклассницу, рассказала прогуливающему урок физики Гектору, что в тысяча девятьсот четырнадцатом году мимо окон гимназии уходили на фронт кавалергарды в розовых, как рассвет, мундирах. Бледные гимназистки высовывались из окон и бросали под ноги лошадям цветы. «Утром дворники сметали цветы в кучи… — шептала бабушка. — Я никогда не видела такого количества цветов…»
— А Леночка Нифонтова? — спросил Гектор. — У неё наверное, было такое лёгкое дыхание…
— Что-что? — не поняла старушка.
— Эх, кавалергарды! — сказал Гектор и спрятался за колонну. В вестибюль заглянул директор.
Сейчас мимо окон школы частенько проезжают пожарные на своих красных машинах. Иногда пожарные устраивают пятиминутные учения: мгновенно перегораживают улицу красно-белыми заборами, ставят на треноге дорожный знак-кирпич, открывают водопроводные люки, стремительно разматывают резиновые шланги-удавы и выпускают из машин в голубое поднебесье длинные лестницы.
Гектор учился в школе, где преподавание некоторых предметов велось на английском языке. Каждый год группа десятиклассников отправлялась в Англию, а равная ей группа английских школьников прибывала в Ленинград. В прошлом году у Гектора дома жил симпатичный парень по имени Ричард. Его отец владел крематориями в Манчестере, Ливерпуле и в Бирмингеме. Ричард оставил Гектору на память рекламные проспекты отцовской фирмы — цветные буклетики с фотографиями полиэтиленовых пакетов, наполненных жёлтым, похожим на стиральный порошок, пеплом. «Когда ты умрёшь, — пояснил Ричард, — и тебя кремируют, получится то же самое…» В каждый пакет была вделана фотография сожжённого в чёрной кайме и карточка с его именем и фамилией. Ричард сказал, что многие хранят пакеты с пеплом близких дома.
— А мы в России любим кладбища, — ответил Гектор. — Чтобы часовенка стояла, трава росла, птицы летали…
По-английски это звучало не так, как по-русски. Виделось поле, разбитое на зелёные прямоугольники, и стандартные надгробья.
— Ты боишься смерти? — вдруг спросил Ричард.
Гектор растерялся.
— Так сразу и не ответишь… Наверное, боюсь… — ответил он.
— А девушка у тебя есть? — спросил Ричард.
— Нет, — ответил Гектор.
Кроме буклетов отцовской фирмы, Ричард оставил Гектору собственную фотографию в картонной обложке, тиснённой вензелями. В чёрном фраке сидел маленький Ричард за двухрядным органом, а длинноногая девочка с пышными светлыми волосами перелистывала ноты.
— Сестра, — сказал Ричард. — Любит плавать в бассейне и гулять с собаками… Ты бы ей понравился…
— Конечно, — ответил Гектор. — Я тоже люблю плавать в бассейне, а гулять с собакой — моя прямая обязанность…
Около самой школы Гектор вдруг увидел двух своих одноклассниц и прибавил шагу, вспомнив, что первый урок сегодня математика, а одну из заданных на дом задач он вчера так и не решил…
Таня Соловьёва и Нина Парфёнова — так звали одноклассниц Гектора — заметили его раньше, когда он только сворачивал на Колёсную улицу. Гектор шёл вдоль витрины магазина «Дары природы», а Таня с Ниной по другой стороне мимо обыкновенного жилого дома с арками. Дом был проходной, и из арок всё время выходили люди.
— Садофьев идёт… — сказала Нина.
— Да? Где? — обрадовалась Таня. — Он мне должен рубль! И ведь не отдаст, пока не напомнишь…
— У наших мальчиков сейчас переходный возраст, — усмехнулась Нина. — Они начали потихоньку курить и пить вино… А денег на это им родители, естественно, не дают… Как-то не учитывают их новые потребности…
— Нинка! Ты вредная, — сказала Таня.
— А ты добрая, — ответила Нина. — Рубли раздаёшь…
Таня Соловьёва училась все десять лет неровно, но из-за двоек особенно не расстраивалась, а когда была моложе, просто-напросто вырывала страницы с двойками из дневника. Тогда она сидела с Гектором за одной партой, и из школы они частенько возвращались вместе. «Ау!» — говорила Таня и бросала листок из дневника в канализационный люк, как в почтовый ящик. В детстве Таня обожала Дюма. Толстый том «Трёх мушкетёров» она накрывала тонким учебником ботаники, а когда мама уходила в другую комнату, тут же меняла положение книг. До сих пор Таня помнила настоящие имена Атоса, Портоса и Арамиса, количество людей, погубленных проклятой миледи, а смерть д’Артаньяна, когда последнее ядро из голландской крепости выбило у него из рук маршальский жезл, потрясла её так, что, закрыв последнюю страницу (шёл какой-то урок), Таня забыла, что находится в классе. Звучала в ушах барабанная дробь, стояла перед глазами ненавистная голландская крепость, носились мушкетёры в ботфортах, умирающий д’Артаньян лежал на зелёной траве, а над крепостью медленно поднимался белый флаг… Таня громко заплакала, и учительница отпустила её домой.
Разговоры подруг о том, как надо худеть, вызывали у Тани смех. Самая худая и стройная девочка класса Инна Леннер утверждала, что для этого надо каждый день выпивать пять литров горячей воды, а потом ложиться на живот и делать какие-то сомнительные гимнастические упражнения. Таня всегда ела сколько хотела, а предупреждения матери, что к тридцати годам она превратится в бочку, всерьёз не принимала. До тридцати лет было ещё так далеко!
Нина Парфёнова — вторая одноклассница Гектора — была круглой отличницей. После Инны она была самой худенькой в классе. Про Нину говорили, что она просто сохнет от любви к математике. Волосы у Нины, как галочьи крылья, чернели и блестели вокруг головы, не создавая, однако, никакой пышности. Нина была претенденткой на золотую медаль, почти ни с кем не дружила, мальчики снились ей редко. Она не понимала Таню, которая после школы звонила из телефона-автомата какому-то Олегу, а потом долго шла рядом с Ниной взволнованная и задумчивая. Нина готовилась поступать в университет на недавно открывшееся отделение математической лингвистики и сейчас как раз пыталась объяснить Тане, что же это за наука, но Таня слушать не желала.
