Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 8 2005)
Голос еще невидимой, далеко бегущей машины пастух и старая Жулька услышали вместе и стали глядеть: кто там и зачем?
Машина была легковая и не колхозная: кургузый зеленый “козел”. Она пробиралась дорогой почти неезженой откуда-то от Дона, со стороны Большого Набатова, одного из последних хуторов округи. Колхозные: председатель да зоотехник ездили другим путем напрямую от станицы.
Машина сначала подъехала к речке, потом к пустому скотьему стойлу с жердевой огорожей, наведалась к старому кладбищу, последнему знаку когда-то здесь бывшего хутора. Одним словом, блукала. Пока не увидела скотину, а потом пастуха на кургане. И тогда устремилась к ним.
Проворный Тузик обученно облетел по степи просторное полукружье, собирая и сбивая в кучу отставшую скотину. Неторопливо к дороге, к своему гурту и подъехавшей машине начал спускаться молодой пастух.
Внизу его ждали два тоже молодых, крепких мужика в таких привычных теперь пятнистых одеждах; то ли это военная форма, то ли дешево и удобно: брюки, куртки, кепки и даже майки пятнистые; на рукавах вроде воинские знаки.
— Здорово живешь, казак! — весело встретили хозяина гости нежданные.
— Слава богу, — сдержанно ответил молодой пастух.
— Твоя, что ль, скотина?
Тушистые породистые абердины, приземистые, кормленые, светили под солнцем жуковой шерстью.
— Больше пяти центнер, — на глаз прикинули приезжие… — А вон тот на тонну потянет. Танки, не скотина… Твои, что ль?..
— Ну да… — усмехнулся пастух. — Какие мои, колхозные.
— О… Колхоз еще живой?..
— Живой…
Молодому пастуху разговоры о скотине не очень понравились. Он решил поскорей их закончить и на всякий случай оборониться от людей неизвестных.
— По этому делу, по скотине, разговаривайте с председателем. Не перевстрели его?.. На красной “Ниве” он здесь мыкается. А лучше поезжайте к чеченам, на Набатов, на Осиновку. У них своя скотина, собственная. Там дело верней.
— Не надо нам скотины. Мы совсем по другому делу, — успокоили пастуха приезжие. — Мы из группы “Поиск”. Слыхал про таких? Мы ищем места захоронения солдат. Будущий год юбилейный, шестьдесят лет Победы. Вот мы и занимаемся. В войну ведь кое-как хоронили. Свалят в яму — и все. А мы находим такие места. Вскрываем. Бывает, что солдат числится без вести пропавшим, а мы определяем. По документам, по медальону. Письма иногда остаются. А уж потом останки на кладбище или в братскую могилу. Но уже как полагается: оркестр, памятник, венки. Слыхал про такие дела?..
— Вроде слыхал. Вы что, вдвоем копаете?
— Нет. Мы сначала ищем. Спрашиваем у местных жителей. Что и где. У стариков. Они же помнят. Где в войну хоронили и как. Ты вот пасешь. Здешние места знаешь. Может, где видел старые могилки?
— Они по всему хутору, эти могилки, — ответил пастух и повел рукой, указывая. — Кроме могилок ничего и не осталось.
И вправду летние скотьи базы располагались посредине когда-то большого хутора Горюшкин.
От него остались теперь лишь заплывшие ямы, грушевые деревья да могилы. Покойников хоронили в старые годы не на общем кладбище, а на своих левадах. Могилки, кресты, а порою надписи и теперь были целы от балки Сухая Голубая и до Ситникова переезда, на целый десяток верст.
— Нет… — отмахнулись приезжие. — Нам другое надо: военные захоронения.
Посвист крыл и громкое “ки-ки-ки!!” раздалось вдруг, и с неба на людей словно упала рыжеперая птица.
В последний миг она распустила мягкие крылья, опахнув теплым ветром и приезжих испугав. Птица остановилась в полете и ловко уселась на плечо молодому пастуху. Это был кобчик в коричневом оперенье крыл и с полосатой, словно в тельняшке, грудью.
— Вот это да… — удивились гости. — Твой?
— Это уж точно мой, не колхозный, — подтвердил хозяин и птице сказал: — Погоди. Сейчас покормлю.
Кобчик понял его, стал ждать, дремотно прикрыв пленой желтые глаза.
Молодой пастух еще раз оглядел приезжих, перевел взгляд на их машину, номер ее поглядел, потом спросил:
— А сами-то откуда?
— Из города.
— Ясно… Тут много людей побито. Сорок второй год. Летом три дивизии из окружения, считай, не вышли. А осенью выбивали немцев. Тоже полегло. Танковое поле, Солдатское поле, Набатовские колодезя, балка Трофеи, Красные яры, Майор. Там даже кресты стоят.
— Какие кресты?
— Простые деревянные. А может, погнили уже. Давно их ставили, лет, наверное…
— Погоди, — остановили его. — А ты можешь нам показать эти места?
— Я же не брошу скотину.
— А ты один стережешь?
— Вдвоем, — слукавил пастух. — Но напарник на хутор уехал. Должен к ночи вернуться.
“Ки-ки-ки!” — напомнил о себе рыжеперый кобчик, ворохнувшись на плече хозяина.
— Погоди, — успокоил его пастух, у приезжих спросив: — Карта у вас есть? На карте я бы отметил.
“Ки-ки-ки…” — протяжно принялась выговаривать птица.
— Замолчи! — повысил голос один из приезжих. — Попка дурак!
Птица смолкла, уставясь на приезжего неморгающим желтым глазом.
— Он — не дурак, — заступился хозяин. — Он — сокол, — и быстро завершил разговор: — Давайте карту. Я вспомню, отмечу. А пока… Поглядите у Майора. Над самым Доном, на Прощальном кургане могила, памятник. Майор Кузьминых там похоронен. А возле, ближе к хуторскому кладбищу, там тоже хоронили, бугорки остались. А еще у Красного яра. Там и немцы, и наши, все вперемешку. Дорога — над речкой, а справа — Красные яры. Мимо не проедешь.
Остроухий Тузик, подогнав отставшую скотину и увидев приезжих, примчался и встал рядом, переводя взгляд с хозяина на гостей: дескать, что это за народ и как к нему относиться?
А хозяин и сам толком не знал.
Гости принесли из машины карту здешних мест, спросили:
— Пойдет?
— Пойдет. Подъезжайте завтра. Я вечером погляжу, покумекаю.
Приезжие уже садились в машину, когда молодой пастух окликнул их.
— Если будете копать, — сказал он. — И вдруг… всякое бывает… Вдруг наткнетесь, по документам: Иван Атарщиков.
— Кто такой?
— Я… — засмеялся пастух.
Его не поняли. И он объяснил:
— Иван Атарщиков — мой прадед, воевал и пропал без вести здесь, в этих краях, в районе речки Голубой. Так в извещении было написано. А меня уж по нему назвали.
— Теперь ясно. До встречи.
Машина развернулась и покатила той же дорогой, откуда приехала. Молодой пастух, недолго поглядев ей вослед, принялся за дела привычные.
Рыжего кобчика он угостил припасенной ящеркой. Птица, усевшись на крышу вагончика, принялась терзать добычу.
Скотий гурт, как и положено в час полуденный, неторопливо утолял жажду, забредая в воду, чтобы потом отдохнуть в просторной сени старых береговых осокорей.
Пастух, а с ним, конечно же, и легконогий Тузик обошли гурт, обглядели, сбивая скотину теснее к речке, к тени.
— А ты всех собрал? Наверху не остались? — спросил хозяин у Тузика.
Приплясывая на месте, Тузик коротко взвизгнул, словно негодуя.
— Все понял. Молодец. Отдохни. Но не уходи, будь при скотине. Здесь!
Собака улеглась тут же в тени, подремывая, но настороже.
Пастух продолжил обряд ежедневный, привычный.
Утром он вставал рано, на сером рассвете. Скотина лучше пасется в прохладе, по утреннему холодку, когда не досаждает жара, мошка да овод. Он рано вставал, когда есть еще не хотелось, и потому успевал проголодаться к поре обеденной.
В невеликом дощатом вагончике стояли газовая плита, холодильник. Спасибо, что электролиния шла через бывший хутор. С холодильником — горя нет: там наготовлено, жена старалась. Лишь разогрей да ешь.
Час обеденный — обряд привычный: поесть, помыть посуду да еще и вздремнуть недолго, пока скотина отдыхает на стойле. И нынче все катилось своим чередом. Но из головы не уходило недавнее. Приезжие люди, их заботы не больно понятные: мыкаться по степи, искать покойников. Молодой пастух, конечно, слыхал про такие дела: по телевизору говорили, да и свое было, рядом. На кургане Хорошем, недалеко от станицы, тоже копали, потом памятник открывали, с музыкой да салютом. И где-то еще, вроде в Козловской балке, чуть ли не целый самолет из земли вытащили.
