Алексей Варламов - Теплые острова в холодном море
— На отоци собрались?
Застигнутые врасплох отец и крестный мальчика подняли головы и увидели настороженно-взыскующее, хорошо выбритое лицо инспектора, по-видимому, читавшего словарь Даля и любившего историческим знанием щегольнуть.
— Сами-то откуда будете? Из Москвы-ы?
Вечно притягивавший к себе внимание казенных людей Поддубный подобрался, машинально нащупал во внутреннем кармане штормовки потрепанный паспорт с замусоленными страницами и приготовился к дальнейшим вопросам и ненужному развитию этой истории, но, удовлетворившись произведенным на москвичей впечатлением, чиновник вполне доброжелательно стал предупреждать гостей республики, чтобы они не пользовались сомнительными катерами, не имеющими лицензии, не оборудованными рациями и не предназначенными для пассажирских перевозок, удивлялся, отчего все туристы и паломники ездят на острова через Кемь, а не через Беломорск, откуда три раза в неделю ходит превосходный и самый быстрый в здешних краях двухпалубный пассажирский теплоход «Беломорье».
— Так что же, вы сейчас «Печак» завернете и мы никуда не уплывем? Сами ведь толкаете людей к частникам, бляхас-мухас.
— По морю — ходят. А плавает только… сами знаете что, — отрезал неожиданно обидевшийся начальник и быстро зашагал к машине.
2
«Печак» появился из-за мыса в первом часу. Сережа проснулся от шума его двигателя и не поверил глазам: возле причала, там, где еще совсем недавно было пусто, пришвартовался пароход. Он был не таким большим и красивым, каким мальчик его представлял, но все равно с настоящей мачтой, капитаном, трапом, иллюминаторами, шлюпками и спасательными кругами, и из него стали вылезать такие же туристы, с рюкзаками, в штормовках, улыбающиеся иностранцы и местные жители, которых легко было узнать по будничности и равнодушной отстраненности, с какой они сходили с катера и незаметно исчезали с причала. Две толпы смешались на берегу, стали путаться в вещах и толкаться, поднялась суматоха, и залаяла собака. Дядя Илья принялся объяснять папе, которому в имени корабля все время чудилось слово «печенег», почему корабль называется иначе, не менее странным словом. Но Сережа их не слушал. Он пытался поймать на лицах пассажиров особенное выражение, торопился разглядеть образ таинственных, близких и по-прежнему недостижимых островов, однако все вернувшиеся выглядели деловито и были заняты уже другими, прозаическими проблемами: как поскорее добраться до вокзала, купить билеты и сесть в поезд.
Измученная ожиданием толпа на причале стала вразнобой спрашивать, скоро ли отходит «Печак» и в котором часу начнется посадка, но белобрысый, худенький капитан долго не отвечал, а когда кто-то стал настойчиво и бесцеремонно добиваться, сколько он возьмет человек, с неприязнью посмотрел на осаждавших катер людей и сорвавшимся голоском пискнул, и слова его выстрелили в наступившей тишине:
— Я никого из вас не возьму! У меня судно не пассажирское, и я сюда за бензином пришел. Не понятно кому? — и мотнул головой в сторону кормы, где, укрытые брезентом, стояли десятка два здоровенных пустых ржавых бочек, которые команда начала с трудом выталкивать на не оборудованный для погрузки причал.
В этот миг сердце мальчика не выдержало напряжения, и он горько заплакал, а потом закричал:
— Пойдем отсюда, папа! Пойдем!
Все обернулись и посмотрели на него, Павел стал успокаивать сына и говорить, что капитан шутит, а не выносившему хамства, нервному Поддубному под грохот пустого железа вспомнилась книга его любимого писателя и то место в ней, где много ездивший по Северу автор, быть может, так же стоявший когда-то на этом берегу и ожидавший судна, размышлял о высокомерной породе людей, имеющих отношение к морским и речным механизмам и которым этот быдловатый мужичонка дал бы сто очков форы.
Со смешанным чувством злорадства, невольного сочувствия и отчаяния глядел Поддубный на посмурневшего и повежливевшего, враз осекшегося капитанчика, когда, не глядя на расступившихся и притихших людей, с высокого причала на палубу неторопливо и уверенно спустился чуть подпрыгивающей походкой щеголеватый, брезгливый эрудит с папкой под мышкой: невооруженным глазом было видно, что недостатков у «печенега» выше мачты и никто сегодня в море на нем не выйдет. Однако через полчаса инспектор вылез вполне довольный, отряхнулся от ржавчины и, найдя глазами Илью, громко объявил, что со стороны республиканской инспекции препятствий к перевозке пассажиров не имеется, после чего запыленная «Нива» отъехала, а на судне продолжали держаться такие же тишина и неизвестность.
От ожидания картина бытия сделалась необыкновенно подробной, все измельчилось вокруг и рассыпалось на десятки хаотичных, но странно связанных между собой кусочков и ощущений, ни одно из которых нельзя было выкинуть, все западало в память и томило. Проходили на борт, расталкивая толпу, незаметные, хорошо знакомые друг с другом и с командой люди, ничего не объясняя, заносили коробки с помидорами, арбузы, торты, бананы, прикатили на тележке телевизор и холодильник, спускались внутрь, а остававшиеся на причале мучились ожиданием, пили пиво, закусывали консервами, курили, и самое худшее в этом ожидании было то, что никто не знал, чем оно окончится. Куда должен плыть корабль, на какой берег отвозить людей и что их гонит в место, в которое много лет никто по своей воле не ездил, — какая сила управляла всеми событиями этого дня и где приклонят они сегодня головы?
Шел уже седьмой или восьмой час их нахождения на пристани. Шведы сидели совершенно покорные и обрусевшие; сдержанно злилась на обманувшие ее монастырские власти руководительница паломнического автобуса, раздражаясь оттого, что подворье на берегу закрыто, все уехали на острова и никто не встретил людей, проехавших почти три тысячи километров; позабывшему о морских злоключениях двухлетней давности Поддубному надоело играть в города, вспоминать «Северный дневник» Казакова и цитировать вдогонку прокурору стихи русских классиков — от сухопутного Пушкина до мореплавателя Рубцова, — в которых употреблялся глагол «плыть» по отношению к разнообразным плавучим средствам, и теперь и он был готов отправиться на архипелаг на рыбацкой шлюпке — но товарищ его, напротив, сделался странно тих. Обычно нетерпеливый, раздражающийся из-за всякого рода мелких неудобств, пустяков, обманутых ожиданий и нарушенных планов, часто становящийся в этих случаях невыносимым, суетливым, старающийся что-то разузнать и словчить, переплатить втридорога, но только не терять времени — Макаров терпеливо и отчужденно ждал, чем все разрешится.
Мальчик же больше ни о чем не спрашивал и никуда отца не тянул, как если бы они навсегда поселились на этой пристани и так станут здесь жить словно беженцы или переселенцы. Макаров поражался и учился его спокойствию и покорности; уже исполнилось четыре часа, угрюмая, оборванная команда понуро закатила по сходням полные бочки бензина и стала готовиться к отплытию, казалось, судно вот-вот отчалит, оставив на материке несчастную, целый день на ветру прождавшую толпу людей; но когда всем стало ясно, что хамство возьмет в человечишке верх над жадностью, насладившись растерянностью и страхом, капитан гадливо оглядел причал и рявкнул:
— Цена — сто двадцать. Все согласны?
И тотчас же народ схватился за рюкзаки и сумки и хлынул на палубу. Никто в точности не знал, возьмут ли на «Печак» всех, перед узкими, шаткими сходнями возникла давка, поднялся визг, матросы едва успевали осаживать толпу, забирать деньги и отдавать сдачу.
— Ребенка, ребенка пропустите! — орал кто-то неправдоподобно тонким и пронзительным голосом, но мальчик не понимал, что ребенок — это он, дрожал от страха и бился, а потом сильные руки подняли его в воздух и над мусорной, маслянистой водой, над медузами и водорослями он взмыл легко, словно птица, в следующее мгновение его принял дядя Илья, и Сережа очутился на палубе.
А снаружи паломники, шведы, собаки, туристы, попы и интеллигенты — все перемешались, передавая через головы вещи, бросая их в трюм, толкаясь, споря, ругаясь и крича; о бензине, билетах, страховках, налогах, отчетности, списках и безопасности пассажиров никто не спрашивал и не говорил, забитое до отказа людьми, тяжело груженное судно просело в воде, и через десять минут на опустевшем причале никого не осталось, кроме группы молоденьких московских ребят с гитарой, ездивших принципиально или по нехватке средств автостопом и сумевших добраться таким образом до Кеми. Однако на море халявный принцип, похоже, не действовал, детям не хватало на билеты совсем немного денег, они кричали на берегу, прыгали и, задираясь, предлагали отдраить хозяину за перевоз его лоханку, но капитан приказал отчаливать.
3
