Майкл Каннингем - Начинается ночь
— Есть что-то странное в том, что такая лошадь попала под колеса, — говорит он, — как-то не думаешь, что такое в принципе возможно. Как будто они уже не вполне животные.
— Да, конечно, это целая история… То, как с ними обращаются…
Разумеется. Рана Салим крутит баранку в ночную смену. По улицам бродят бездомные в тряпичных обмотках вместо обуви. У этих лошадей наверняка незавидная участь: потрескавшиеся от асфальта копыта… Вообще, насколько чудовищно заниматься тем, чем он занимается, на фоне всего этого?
— Что ж, тогда это на руку защитникам лошадей, — говорит он.
Откуда этот бесчувственный тон? Он хотел, чтобы его слова прозвучали твердо, но не бессердечно. Его самого часто ужасает то, что и как он говорит. Порой ему кажется, что он так и не освоил толком родной язык, свое же собственное Питерово наречие — и это к сорока четырем годам!
Минуточку! Ему только сорок три. Откуда в нем это желание состарить себя на год?
Стоп, ему уже исполнилось сорок четыре в прошлом месяце.
— Ну, может быть, тогда эта бедняга погибла не зря, — говорит Ребекка и как бы в утешение проводит пальцем по его подбородку.
Какая семейная жизнь обходится без этих бесконечных прикосновений, всех этих несчетных проявлений сочувствия, терпких, как зубная паста? Ясно какая: несчастная. А какая пара не несчастна, по крайней мере, временами? И все-таки, невозможно объяснить нынешнее, если верить статистике, резкое увеличение числа разводов. Каким же отчаявшимся нужно быть, чтобы решиться на реальный разрыв, на жизнь за пределами этого привычного не-одиночества.
— Мрак, — говорит водитель.
— Н-да…
Но на самом деле Питер, разумеется, очарован этим видом развороченной машины и сбитой лошади. Не в этом ли жутковатая привлекательность Нью-Йорка? Да, это мрак и кошмар, как Париж Курбе. Грязный, вонючий, опасный город, пропахший смертью.
Честно говоря, ему жаль, что лошадь накрыта брезентом. Ему бы хотелось увидеть оскаленные желтые зубы, вывалившийся язык, черную лужу крови на мостовой. И не только из тривиального интереса смертного к смерти, но ради возможности свидетельства. Ради чувства, что они с Ребеккой не просто претерпели вынужденные неудобства из-за гибели животного, но, пусть где-то совсем сбоку, являются участниками события, что происшедшее включает их готовность не отвернуться. Ведь не случайно же нам всегда хочется видеть покойника. Когда они с Дэном обмывали тело Мэтью (бог ты мой, пролетела уже почти четверть века), разве не испытал он что-то вроде душевного подъема, о котором, естественно, ни слова не сказал ни Дэну, ни кому бы то ни было еще.
Такси вползает на Коламбус-сёркл и набирает ход. На высокой гранитной колонне и венчающей ее статуе Колумба (который, как выясняется, был кем-то вроде организатора массовой резни, не так ли?) — едва угадываемые бледно-бледно-розовые отсветы полицейских огней с места гибели лошади.
I thought that they were angels, but to my surprise, we… ла-ла-ла-ла-ла-ла-ла-ла-ла… and headed for the skies…[4]
***Смысл вечеринки в том, что вы приехали на вечеринку. Награда — после поужинать где-нибудь вдвоем и вернуться домой.
Частности могут отличаться. Сегодня их хозяйка — Елена Петрова (ее муж всегда в отъезде, вероятно, лучше не выяснять, чем именно он занимается), умная, громкая и откровенно вульгарная (Питер с Ребеккой все никак не могут договориться, представляет ли Елена, сколько стоят ее украшения, помада, очки, то есть является ли это сознательным заявлением, — хотя трудно поверить, что можно быть такой умной и богатой и не представлять себе этого); у нее есть небольшая, очень хорошая работа Артшвагера и большая вполне приличная картина Мардена и раковина Гобера, в которую некий гость — так и оставшийся неизвестным — однажды опорожнил пепельницу; есть величественно-неподвижный Джек Джонсон, восседающий восковой куклой на изящном канапе рядом с Линдой Нилсон, горячо лепечущей что-то в арктические расщелины его лица; первая рюмка (ледяная водка; сегодня Елена подает какую-то никому не ведомую, но предположительно знаменитую марку, привезенную из Москвы; способен ли кто-нибудь — Питер определенно нет — почувствовать разницу?), за которой следует вторая, но не третья; несмолкаемый гул голосов, сверкание и блеск невероятного богатства, от чего всегда немного кружится голова независимо от нажитого опыта; быстрая проверка, как там Ребекка (слава богу, все в порядке: болтает с Моной и Эми, какое счастье иметь жену, не нуждающуюся в помощи в подобных ситуациях); неизбежные разговоры с Бетт Райс (ему очень жаль, что не получилось выбраться на открытие, слышал, что работы Инкси потрясающие, обязательно зайдет на неделе) и с Дагом Петри (ланч через понедельник, непременно) и с другой Линдой Нилсон (да, о чем речь, я, конечно, встречусь с вашими студентами, позвоните мне в галерею, и мы определимся с датой); отправление естественных надобностей под рисунком Келли, недавно приобретенным и почему-то повешенным именно здесь (нет, вероятно, Елена чего-то не понимает — если она могла поместить такое в ванной, значит, она и с очками не шутит); решение — а почему бы нет? — выпить третью рюмку; заигрывание с Еленой (Классная водка! — Ангел мой, для вас у меня всегда найдется рюмочка (он понимает, что она понимает и, возможно, презирает его за этот намек на флирт, за это "будь-у-меня-шанс-я-бы-его-не-упустил"); работа Теренса Коу, а рядом с ней Эммет и костлявый истеричный Майк Форт, опрокидывающий рюмку за рюмкой, вероятно, готовясь к охоте на Ребекку (Питер сочувствует Майку, ничего не может с этим поделать, поскольку сам, спустя тридцать лет, все никак не может поверить, что Джоанна Хёрст не любила его, даже ни капельки); фантастически красивый официант, украдкой говорящий на кухне по сотовому (Друг? Подруга? Секс по вызову? В парнях, обслуживающих подобные мероприятия, есть хоть какая-то тайна); затем снова в гостиную, где — упс! — Майк все-таки зажал Ребекку в угол и теперь что-то яростно ей втолковывает, а бедная Ребекка затравленно озирается в надежде на обещанную помощь. Быстрая проверка, не забыл ли он кого-нибудь; прощальный разговор с Еленой — она сожалеет, что пропустила выставку Винсента (позвоните, я бы хотел показать вам еще кое-какие работы). Прощание с Бетт Райс, подозрительно эмоциональное с ее стороны (что-то не так); вырывание Ребекки из лап Майка, (прости, нам пора, надеюсь, до скорого). Паническая, вымученная улыбка Майка, и — пока, до скорого, спасибо, увидимся на следующей неделе, да, конечно, жду звонка, о'кей, пока, пока.
***А потом опять — такси и домой, в даунтаун. Иногда Питеру кажется, что в конце своей земной карьеры, когда бы это ни случилось, он обязательно вспомнит эти поездки на такси. Как бы ни были омерзительны запахи (на этот раз никаких отдушек, только легкая вонь бензина и машинного масла) и каким бы неуместно агрессивным ни было вождение (их теперешний таксист — любитель рваного ритма "газ-тормоз"), все равно возникает чувство защищенности, безопасного плаванья по улицам этого фантастического города. Они пересекают Центральный парк по Семьдесят девятой улице — один из красивейших ночных маршрутов. Парк погружен в темно-зеленый сон о себе самом, просквожен золотисто-зелеными огнями, выхватывающими из черноты островки травы и асфальта. Разумеется, тут могут скрываться несчастные и отчаявшиеся: беженцы, убийцы… Мы, как умеем, справляемся с этими постоянными противоречиями, с этими невозможными переплетениями красоты и уродства.
— Ты не спас меня от урагана Майка, — говорит Ребекка.
— Неправда, как только я увидел, что он тебя все-таки поймал, я тут же бросился на выручку.
Она сидит, обхватив себя за плечи, съежившись, как от холода, хотя никакого холода нет и в помине.
— Да-да, я знаю, — говорит она.
Но он все равно не оправдал ожиданий? Похоже, что так.
— Что-то происходит с Бетт, — говорит он.
— Райе?
А разве там были другие Бетт? Сколько раз уже он отвечал на такие абсолютно бессмысленные вопросы, на сколько шагов после каждого подобного "диалога" он ближе к взрыву накопленной за годы ярости из-за того, что Ребекка позволяет себе отсутствовать, просто не замечать того, что творится вокруг.
— Мм…
— Что это может быть?
— Понятия не имею. Она как-то странно попрощалась. Не знаю… Надо будет завтра ей позвонить.
— Бетт в определенном возрасте.
— Ты хочешь сказать, что у нее климакс?
— В частности.
Он не перестает удивляться этим регулярным маленьким манифестациям женской уверенности. Это ведь прямо из Джеймса и Элиот, не так ли? В сущности, мы сделаны из того же теста, что Изабель Арчер и Дороти Брук.
