Рейчел Кинг - Полет бабочек
После отъезда мужа она стала ежедневно гулять по холмам парка — вначале, чтобы мысленно быть ближе к нему, но вскоре ей просто понравилось это занятие. Ее бедра под юбками окрепли, что явилось приятной неожиданностью. Щеки слегка утратили округлость, но она старалась исправить это лишней порцией пудинга. И если на пути к выходу из парка ей случалось натолкнуться на знакомых, которые неспешно прогуливались там, они в ужасе оборачивались при виде ее раскрасневшегося лица, капель пота, блестевших над верхней губой. Однако она не придавала этому значения.
Во время одной из таких прогулок она увидела молодого оленя — совсем близко. Софи привыкла наблюдать за рыжими и красновато-желтыми оленями издали, стараясь держаться подальше от оленей-самцов в брачный период, но на этот раз спугнула одного из них, когда вставала с мягкого ложа из листьев папоротника, на котором расположилась передохнуть. Олень пристально посмотрел на нее — сильная шея и уши вытянуты, ноги слегка подогнуты. Дыхание его было прерывистым, блестящие бока подрагивали. Она стояла так несколько минут. И лишь потом увидела это. Олень плакал. Две крупные, тяжелые слезы наполнили его глаза и покатились по морде вниз. Он вскинул голову, словно желая смахнуть их, прежде чем приготовиться к высокому прыжку и ускакать в гущу деревьев. Не так изящно, как положено оленю, но в целом так, как это вообще свойственно животным.
Ее подруга Агата рассказала, что если встретиться с диким животным один на один, его дух остается с тобой на всю жизнь, существует в частице твоей души. По ее словам, уж лучше встретить красивого оленя, чем какого-то ежа или дикую свинью. Произнеся это, она опустилась на ковер, встала на колени и принялась изображать из себя кабана, хрюкая и цепляя за юбку Софи воображаемыми клыками. Софи смеялась так сильно, что сбила локтем чайную чашку и та полетела на пол.
А еще Агата подтрунивала над ней, имея в виду капитана Фейла: он навещал Софи, чем очень поддерживал ее. Он часто сопровождал двух молодых женщин во время прогулок по городу, а в дождливые дни приходил в гости и сидел с ними. Сперва Софи думала, что он очарован Агатой и ей следует вести себя как дуэнье, свидетельнице зарождающейся любви, но подруга считала иначе — ей он казался безнадежно унылым. «Кроме того, Медведица, — говорила она, — он очень надеется на то, что Томас не вернется из джунглей. Это в тебя он влюблен». Софи обращала в шутку эти слова. Ей было жаль капитана Фейла, наверное, из-за его ноги, а еще потому, что в результате многих лет службы в армии он так и не нашел себе жену, хотя ему уже под сорок. К тому же он неплохой собеседник. Иногда бывал немного высокопарным, но о себе имел скромное мнение, что подкупало.
Дома большую часть времени она проводила в обществе Агаты. Обычно они сидели в гостиной — читали, вышивали, иногда играли в вист или представляли себе тропический лес и какие опасности он в себе таит. Агата говорила, что не прочь отправиться туда, чтобы исследовать эти места, у Софи же все внутри сжималось при мысли о сырых джунглях, о противных насекомых и о туземцах, которые, по ее убеждению, совершенно не были христианами.
Каждое утро до завтрака Софи ходила в небольшую часовню, что за углом. Вдыхая запах воска и темного крашеного дерева, она сидела неподвижно, освобождая голову от мыслей. Закрыв глаза, она вслушивалась в тишину, изредка нарушаемую цокотом копыт и шумом колес проезжающего экипажа.
Затем преклоняла голову и молилась.
Как-то раз, до отъезда Томаса в Бразилию, она застала его в церкви, сидящим молча перед алтарем. Тихо скользнув, она присела на скамью в нескольких рядах позади него и стала наблюдать. Яркий полуденный свет лился сквозь витражное стекло и покрывал разноцветными пятнами все тело Томаса; Сложив собственные руки на коленях, она увидела, что они окрасились в красный цвет. Солнце согревало их, теплое как кровь. Томас молился так долго, что она подумала, не уснул ли он. Она прокралась к среднему проходу и осторожно двинулась вперед. Внезапно он начал раскачиваться, заламывая руки и прижимая их к груди. Глаза его были по-прежнему закрыты, лицо выражало восторг.
Однажды она уже видела у него это выражение — еще раньше, в лесу; тогда он, похоже, впал в экстаз. Таким же сильным светом озарилось его лицо, когда он, сидя на корточках, как ребенок, в зловонной куче лесного перегноя, держал пинцет с пойманной бабочкой в одной руке, а увеличительное стекло — в другой.
В тот день в церкви Софи совсем не удивилась, когда он расцепил руки. Маленькая красная бабочка выпорхнула из-под его пальцев и уселась на потолок в церкви.
Она поворачивается к Томасу, чтобы помочь выйти из экипажа, как если бы он был немощным, но он не замечает ее руки и спрыгивает сам. Он поднимает глаза на фасад своего жилища — аккуратного двухэтажного здания в длинном ряду одинаковых домов — и оглядывает окна и двери, решетки, увитые плетистыми розами. Взгляд его падает на окно ее спальни, и она замечает, как дергается его кадык, когда он сглатывает. Они проходят через калитку, тем временем кучер взгромождает первый из ящиков себе на плечо и идет следом. Томас тянется рукой к живой изгороди из лаванды, которая пролегла вдоль тропинки, ведущей к дому; на мгновение он отдергивает руку, сжимая пальцы в кулак, но затем снова касается цветов, словно осмелев. Он так и идет, ведя рукой по кустам лаванды, и каждый стебель слегка сгибается, подрагивая при каждом его шаге. Дойдя до конца тропинки, он снимает бутон одного из цветков и отламывает его. Растирает лепестки между пальцев и подносит к носу. Закрывает глаза и вдыхает. Софи не может понять, что написано на его лице, возможно, он просто заново знакомится с запахами Англии. Но в его действии сквозит какая-то жестокость, и обезглавленный стебель лаванды выглядит неприятно, будто сломанная кость.
Отведя кучера в кабинет Томаса, чтобы аккуратно сложил все ящики в угол, Софи расплачивается с ним, и вот она остается наедине с мужем. Она намеренно не говорит ничего, ждет, когда он первым нарушит тишину. Томас стоит внизу у лестницы, держась рукой за перила. Другой рукой сжимает кожаный саквояж. Он заносит ногу над нижней ступенькой лестницы и поворачивает к Софи голову.
— Что, милый?
Она тут же жалеет о том, что заговорила первой. Он, разумеется, не отвечает, просто начинает медленно подниматься по лестнице. Она идет следом, почти вплотную к нему, мышцы рук напряглись, словно готовые подхватить его, если он упадет.
В спальне мужа она сохранила все в точности так, как было до его отъезда: одежда висит в массивном дубовом гардеробе, регулярно проверяемом на предмет наличия моли; обувь чистится и натирается каждый месяц; его щетки хранятся на широком и низком туалетном столике. Поперек кровати лежит ночная рубашка, бутыль для горячей воды, приготовленная на ночь, прислонена к подушке. Из-под кровати выглядывают шлепанцы. Она предполагала, что он возьмет с собой многие из этих полезных предметов, но он настоял тогда, что хочет путешествовать налегке.
Комната поглощает его маленькую фигурку. Добротные линии спальни и обои цвета зеленой листвы как будто насмехаются над ним, кичась своей силой и основательностью. Он ставит сумку на пол и садится на кровать. Отталкивается ногами и пружинит на матрасе — тело его кажется невесомым, как перышко. Улыбка трогает уголки его губ, и он вздыхает. «Рад, что вернулся домой», — думается ей. Конечно рад.
— Томас…
Она начинает говорить, но понимает, что не сможет найти нужных слов и неизбежно упрется в стену. Все, что она скажет сейчас, будет фальшивым, неуместным — в этом нет никаких сомнений.
— Я пойду, а ты отдыхай, — наконец произносит она.
Машет рукой в сторону умывальника на боковой доске, указывает на полотенце, которое сама туда повесила, и, пятясь, выходит и закрывает за собой дверь.
В начале их знакомства Томас произвел на нее впечатление своими глубокими познаниями о насекомых. Он помог ей поймать в ладони бабочку — это был красный адмирал, — попутно рассказывая о среде обитания этого вида, о том, что крылья его состоят из тысяч чешуек, как кровля дома из гонта. Он предпочитал называть бабочку настоящим именем — красный адмирабль[1], настолько он восхищался этим маленьким существом. Но она почти не слушала; зато чувствовала тепло его ладони на своей руке, летнее солнце на закрытых веках, запах дождевых облаков, собиравшихся на небе.
Когда Бразилия поглотила его и письма перестали приходить, ей представлялось — она слышит, как из-за горизонта доносятся монотонные раскаты грома. Теперь, лежа на своей высокой белоснежной кровати, она ощущает это неприятное громыхание внутри себя. Почему ей снова одиноко и так не по себе, хотя муж ее вернулся и находится в соседней комнате? Все это время с ней в доме жила лишь служанка Мэри, чтобы составить ей компанию, и если ночью случалось что-нибудь, то встать и выяснить, из-за чего шум, было некому, кроме нее самой. Вот и на прошлой неделе она услышала странный стук на первом этаже, пошла вниз и обнаружила, что в дом каким-то образом забралась лисица — прокралась из парка в поисках еды. Софи на цыпочках так тихо спускалась по лестнице, что застигла лису врасплох — она успела лишь заметить, как незваная гостья сверкнула глазами при свете фонаря и улизнула наружу, царапая когтями каменный пол. Этот звук разогнал остатки ночного сна, но еще более навязчивым был резкий запах лисицы, который преследовал ее даже после того, как она заперла наружную дверь и поднялась по лестнице в свою спальню.
