Этери Чаландзия - Архитектор снов
Она с головой скрылась под простыней. Некоторое время оттуда доносилось бессвязное бормотание, но внезапно Майя вынырнула на поверхность. Теперь ее голос звучал отчетливо и возмущенно.
– Ну что вы говорите такое? Ничего подобного! Сначала она снимала парад нацистских войск, а потом – аборигенов в Африке.
Она села на кровати, свернув простыню белой плюшкой вокруг себя.
– Вы что, думаете ее действительно интересовал этот Третий рейх? – фыркнула она. – Я вас уверяю, гораздо больше ее беспокоил крошка Геббельс, который путался в ногах, мешал работать и стучал шефу.
Майя свесилась с кровати и нащупала на полу пачку сигарет. Выдернула одну, прикурила, невнимательно и нетерпеливо слушая кого-то на другом конце провода.
– Терпеть не могу эту болтовню,– проворчала она, не вынимая сигареты изо рта. – «…фотография, как способ усложнения существующего пространства, многомерность, искажение измерений…» Я вас умоляю. Какая чушь! Белые пятна на ночных снимках – это рефлекс, отражение, блик– что угодно.
Да, глаз их не видит, но мы вообще много чего не видим. Никто же не пугается радиоволн…
Она выдохнула длинный хвост белого дыма. Откинулась на подушки. Разговор ей явно наскучил.
– Ладно, чего спорить. Ваше дело. Хотите, верьте, хотите – нет. Только дайте мне прочитать готовый текст, хорошо? В какой номер, говорите, пойдет это интервью? Понятно. Хорошо. Что? Нужна моя фотография? Какая? Детская? Нет, детских у меня нет. Да, вот так. Ни одной не сохранилось. Мне тоже жаль. Ну, хорошо, созвонимся на той неделе. Спасибо, пока.
Она выключила телефон и, намотав на себя простыню, встала с кровати. Получился большой белый ком на тонких ножках с сигаретой в руке.
– Тоже мне, знатоки! Штатив от швабры отличить не могут, а все туда же! – передернула плечами Майя и вышла на балкон.
На улице галдели птицы, звенели трамвайные провода, сигналили машины, а над головой сияло высокое синее летнее небо. Майя подставила лицо солнцу. Под веками на красном фоне разбегались жаркие желтые круги. Майя стояла, напевая под нос и покачиваясь из стороны в сторону. Внезапно что-то обожгло ей пальцы. Она вскрикнула, открыла глаза и с отвращением отбросила догоревшую до фильтра сигарету. Уходить с балкона совсем не хотелось, но – она посмотрела на небольшой диск часиков на запястье – пора было собираться.
Волоча за собой свой белый шлейф, Майя вернулась в комнату, пересекла ее и направилась в ванну. Сбросила простыню и, сверкнув загорелой спиной, юркнула за дверь. Вскоре оттуда донеслись звуки льющейся воды и счастливое фальшивое пение. Простыня так и осталась лежать перед дверью – большая белая легкая куча.
Тем временем в пустой комнате зазвонил телефон. После нескольких гудков включился автоответчик, наглым голосом он предложил не распинаться обо всем на свете, а оставить четкую и разборчивую информацию о том, кто звонит и какого черта надо. Пискнул сигнал записи, однако вместо голоса послышались шумы, шаги, шорохи и чье-то дыхание. Прерывистое, словно кто-то бежал или был крайне взволнован.
– Каким ты был, таким оста-ался… – вдохновенно выводила Майя за дверью, а тем временем здесь, в замкнутом пространстве этих светлых стен уже что-то произошло. Нечто неуловимое проникло, просочилось сюда вместе со странными звуками на автоответчике и немедленно внесло почти невидимые глазу искажения – воздух, свет, цвета окружающих предметов изменились, все стало чуть иначе, не так, как было еще пару мгновений назад. Треснуло стекло стакана, с подоконника упала книжка, скрипнул пол. Здесь явно кто-то был. И он не стал мешкать, а стремительно направился вперед, через всю комнату, к белой простыне, сугробом лежавшей перед входом в ванную. Все ближе. Все быстрее. Невидимый воздух дрожал. Еще совсем немного, еще пара мгновений, вот, сейчас чья-то рука дотянется до дверной ручки…
Внезапно раздался щелчок автоответчика. Запись закончилась. Звуки исчезли. Комната опустела. Наступила тишина. Только легкий ветер перебирал светлые занавески на окнах.
– …и молодая не узнает, какой танкиста был ка-анец!
Во дворе дома, сидя в песочнице, дети играли в свои странные игры. Зис присмотрелся. Он подъехал к Майиному подъезду, вышел из машины и уже собрался было подниматься наверх, но передумал и, облокотившись на капот, остался наблюдать за тем, как мальчик мастерил что-то, отдаленно напоминавшее замок, а две девочки, сидевшие напротив, внимательно следили за ним и выводили пальцами таинственные знаки на песке. Потом все трое стали сосредоточенно рассматривать то, что получилось. Внезапно мальчик разрушил часть построенного, а одна из девочек слепила что-то вроде нового флигеля или башни. На первый взгляд это было не лучше и не хуже оригинала, но ее подружка вдруг так горько и безутешно разревелась, что старуха, дремавшая в стороне на лавке, вздрогнула, всхрапнула и, не просыпаясь, проворчала: «Нет покою! Нет!»
Рев усиливался, и Зис уже было решил вмешаться, как вдруг хлопнула тяжелая входная дверь и на пороге подъезда в своих любимых поношенных кедиках, вечных джинсах, в майке с рваными краями, с сумкой через плечо и сигаретой в зубах появилась сияющая Майя. Зис невольно залюбовался ею – взъерошенная прическа, стройная фигура, независимая походка, нагловатый взгляд – Майя подошла к Зису, обняла его и быстро поцеловала куда-то в ухо. Зис недовольно повел носом.
– Ты прямо какая-то никотиновая пчела. Где запах табака – там ты.
Майя подняла палец с сигаретой.
– Нет, не так. Где я – там запах табака!
– У меня машина для некурящих.
– Это я уже лет пять слышу,– не вынимая сигареты из зубов, Майя полезла на пассажирское сидение.
– Ты едешь? – спросила она.
– Сейчас. – Зис вернулся к происходящему в песочнице. А там ревели уже в три голоса, размазывая песок по лицам и пуская слюни и сопли. Очнувшаяся наконец бабка прыгала вокруг надрывающихся строителей, изо всех сил показывала козу и бубнила что-то о Господе Боге и отце Сергие Радонежском. Но в песочнице разворачивалась настоящая трагедия, и старуху там просто не видели из-за залитых слезами глаз и не слышали из-за громкого воя.
Зис присмотрелся. Белокурая малышка с развязавшимся бантом на голове, рыдала так искренне и безутешно, что даже два ее товарища периодически затихали на мгновение, дивясь силе горя подружки. Оценив положение дел, Зис подошел, ловко поднял девочку на руки, вынул из ревущего круга и сел с ней на край песочницы.
Из машины Майя видела, как старуха падала в песок от страха, а Зис что-то тихо говорил девочке на ухо. Вообще-то малышка замолчала сразу, едва оказавшись на руках незнакомого рослого дяди. Завороженная то ли его видом, то ли тем, что он ей шептал, то ли просто от неожиданности, но она забыла о своем горе, заулыбалась, а потом и вовсе начала хихикать. Когда Зис опустил ее обратно к растерянным и притихшим детям, она немедленно затоптала полуразрушенную песочную постройку и с гордостью посмотрела на него. Зис с уважением кивнул и откланялся.
У машины он обернулся. Все трое, возможно, организованные взявшей себя в руки, благодарной бабкой, махали ему вслед. Зис помахал в ответ и сел в машину.
– Что ты ей сказал? – спросила его Майя.
– Бросишь курить – скажу!
– Бросаю! – Майя действительно выкинула окурок.
– Э-э, нет. Выбросишь пачку, тогда поговорим.
– Черта-с-два я буду пачками кидаться!
Зис открыл окно, разгоняя остатки табачного дыма.
– Куда едем?
– Туда же.
– Опять? Что на этот раз?
– Кондиционер.
– Почему ты мою не хочешь взять, я не понимаю.
– А ты на чем поедешь? На метро? Да нет, они говорят, вроде все сделали. Поменяли термостат и фильтры.
Зис завел машину и тронулся.
– Что за человек – курит, хамит, умничает и ездит черт знает на чем…– он покачал головой.
Майя несильно ударила его по затылку. Машина выехала со двора и, как только она скрылась за поворотом, в песочнице заорали с новой силой. Вся троица безутешно выла на отвлеченную тему, а старуха отчаянно металась от одного к другому, тщетно пытаясь прекратить это безобразие.
На первом этаже высотного здания неутомимо крутилась стеклянная вертушка, пропуская все новые и новые группы служащих, спешащих на работу. Они муравьиными цепочками тянулись отовсюду– из подземных переходов, из-за каменных углов зданий, скапливались у светофоров и потом, по сигналу, плотным потоком изливались на пешеходную зебру. Женщины отчаянно семенили на своих каблучках и платформах, на ходу одергивая блузки, поправляя прически и озабоченно поглядывая на часики. Мужчины шли более плотной и тяжелой массой – дешевые костюмы, безнадежно замятые в коленях и локтях, в беспокойных руках – телефоны, газеты, складные зонтики на случай непогоды.
Утренний свет был частью игры, в которую с детства играло большинство этих взрослых. Едва солнечные лучи заливали горизонт, огромная человеческая армия, подобно растениям, разворачивалась навстречу новому дню. Мириады будильников стрекотали над сонными головами, глаза открывались и, покачиваясь от ночных грез, граждане сначала брели в ванную, а потом собирались в дорогу. И мало кто, борясь со сном в переполненном вагоне метро, наслаждался утренним часом. Все самое соблазнительное манило в глубине дня, где-то ближе к его середине скрывались и приятная новость, и желанный час перерыва на обед и даже, возможно, нежное свидание.
